И через несколько месяцев она станет для него не более чем воспоминанием. Возможно, прогуливаясь по этой земле, которую он заработал таким тяжелым трудом, Адам и подумает о ней. А потом запрет эти воспоминания в самом далеком уголке своей души так же, как и воспоминании о Джереми и Монике.
— По крайней мере, в следующий раз бери с собой сотовый. — Большие руки Адама размеренными движениями массировали ее тело. — Меня просто сводит с ума, когда я звоню тебе и слышу этот чертов «Полет шмеля» прямо у себя в комнате.
Джина не думала, когда уезжала, что ей захочется сообщить кому-нибудь о том, куда она направляется. А что до телефона, так это было и вовсе ни к чему: ее рейд в прошлое Адама не должны были прерывать его звонки.
— Черт побери... — приглушенно прорычал Адам. Его тело напряглось, пульс участился, движения рук стали нетерпеливыми и жадными. — С тобой могло бы случиться несчастье, — пробормотал он хрипло и, повернув Джину к себе лицом, наклонил голову и коснулся губами ее рта. Его язык скользил по ее губам, горячее дыхание щекотало ей щеку, и низкий стон, вырвавшийся у него, смешался с ее протяжным стоном.
Ритм льющийся из-под крана воды, совпадая с пульсом желания Джины, подталкивал ее ближе к Адаму, чье дыхание мгновенно участилось.
Адам обхватил ее за талию, приподнял над собой, и, когда их глаза встретились, она почувствовала, как он плавно вошел в нее. Адам наполнил ее, и она его поглотила. Насладилась им. Впечатала все ощущения в свою память так, что теперь всегда с отчетливой ясностью могла бы ощутить его руки на своей коже. Его запах. Вкус его поцелуя.
Потому что без противозачаточных пилюль, сбивавших все его планы, Джина осознала, что скоро забеременеет. И когда он только коснулся ее, когда их тела стали единым телом, она поняла, что это было началом их расставания.
С этой ночи каждое их прикосновение будет молчаливым прощанием.
Шесть недель спустя Адам сидел в своем кабинете, просматривая отчеты брокеров и предложения нескольких компаний поменьше, которые могли бы его заинтересовать. По крайней мере один раз в неделю ему приходилось на весь день с головой погружаться в бумажную работу, соизмеримую по объему с делами целой корпорации.
Этот старый кабинет почти не изменился со времен его деда. Стены, все того же цвета темного хаки, с двух сторон были заставлены высокими, до самого потолка, книжными шкафами. Два больших окна выходили на широкую лужайку перед домом.
Бар из полированного красного дерева занимал один угол комнаты, в другом углу стоял пятидесятидюймовый плазменный экран телевизора, закрытый копией одной из работ Моне. Для обогрева зимой здесь имелся высокий камин, в который, не нагибаясь, спокойно мог бы пройти десятилетний ребенок. Два больших кожаных кресла рядом с ним, расположенных друг напротив друга, словно ожидали собеседников.
Это было его святилище. Никто не заходил сюда, кроме Эсперанцы, и то экономка являлась только затем, чтобы убраться.
Полностью погруженный в длинные колонки цифр, Адам не заметил, как открылась дверь.
Он услышал только, как она захлопнулась, и, не поднимая глаз, сказал:
— Я не голоден, Эсперанца. Но мог бы выпить еще кофе.
— Извини, что отрываю тебя, — услышал он голос Джины.
Адам удивленно вскинул голову и увидел, как она быстро обвела взглядом комнату, в которой никогда не была раньше. На ней были вытертые голубые джинсы, красная футболка с длинными рукавами и ботинки, которым по виду можно было бы дать не меньше лет, чем самому ранчо. Длинные волосы, собранные в хвост, спускались по спине, на лице не было видно ни следа косметики. Ее глаза цвета светлого меда были наполнены огнем и жизнью, и Адам подумал, что никогда еще не видел более красивой женщины.
Он напрягся, будто все мышцы его тела натянулись подобно струнам рояля. Они были женаты уже несколько месяцев, а он до сих пор не мог чувствовать себя спокойно в ее присутствии.
Раздраженный этим, Адам опустил взгляд на лежащие перед ним бумаги.
— Не знал, что это ты, Джина. Дел невпроворот. Тебе что-то нужно от меня?
— Нет, — сказала она, бесшумно приближаясь по толстому ковру к столу из мореного дуба, который когда-то принадлежал его отцу. — Ты уже дал все, что мне было нужно.
— Что? — Тон ее голоса заставил его насторожиться. Адам снова посмотрел на Джину и только тогда заметил печальную улыбку на ее губах и необычный блеск глаз. — О чем ты говоришь? — спросил он, вставая из-за стола. — Что-то не так?
Она покачала головой и вытащила из кармана сложенный лист бумаги.
— Все в порядке. В самом деле. Все так, как и должно быть.
— Тогда... — начал он и осекся.
Джина протянула ему лист. Первое, что увидел Адам, было слово, напечатанное черным жирным шрифтом.
Договор.
Бумага хрустнула под его пальцами. Это могло только означать... Он поднял на Джину глаза и спросил:
— Ты беременна?
Она улыбнулась, но улыбка не достигла ее глаз.
— Я сама сделала тест на беременность, а потом отправилась к врачу, и он это подтвердил. — Она втянула в себя воздух. — Я уже на шестой неделе. Так что все отлично.
Джина. Беременна его ребенком. И чувство, которого он не хотел и которое отказывался признавать, вдруг разом охватило Адама. Его взгляд остановился на ее животе, как если бы он мог видеть сквозь тело маленькое существо, растущее у нее внутри.
— Поздравляю, Адам, — сказала Джина тихим, чуть надломившимся голосом. — Ты проделал большую работу. Внес свою долю в наш договор. И теперь земля твоя. Одним словом, наша сделка состоялась.
— Да... — Честь ему и хвала. Его пальцы сжимали бумагу, и он знал, что должен быть доволен. Пять лет он потратил, чтобы собрать по кусочкам ранчо Кингов. И вот теперь последняя часть у него в руках, и он не чувствует... ничего.
— Я уже собрала свои вещи.
Адам нахмурился.
— Ты уезжаешь? Уже?
— Нет смысла оставаться, верно? — ее голос становился все звонче.
— Но... — Он снова осмотрел на бумагу в своей руке. Джина уезжает. Их брак закончился.
— Послушай, Адам... есть еще кое-что. Мне кажется, ты должен это знать. — Она набрала в легкие воздух и на выдохе произнесла: — Я люблю тебя, Адам.
Он чуть пошатнулся, как если бы эти три коротких слова ударили его. Она его любит, и она от него уезжает. Но почему он ничего не может сказать? Почему, черт возьми, раньше не мог догадаться?
— И всегда любила, — добавила Джина, смахивая со щеки непрошеную слезинку. — Только не нужно ничего говорить.— Она коротко улыбнулась, но ее нижняя губа дрожала.
