— Пошляк! Буся это собака, а не то, что ты подумал! — Сбрасываю вызов.
К появлению черного Гелика я уже успела продрогнуть. В салоне тепло, но меня всё равно колотит крупной дрожью. Глядя на меня, Мир стаскивает с себя толстовку, оставшись в одной футболке, и протягивает мне. Я помню, что под тонким хлопком у него потрясающие кубики, зубчики и прочий рельеф мускулатуры, от вида которого меня совсем недавно бросало в жар.
Тону в его одежде. Мне так тепло. Зарываю нос в ворот, пахнет Соболевым. Дым, ветивер… вкусно.
Буся, осмелев, забирается к Миру на колени. Вертится оранжевым шариком, выпрашивая ласку. И млеет, когда Соболев чешет ее за ушком. Сучка, одним словом.
— Долго ждала?
Всю жизнь!
Мир опаляет меня взглядом. Там забота, тепло… и что-то еще. То, в чем мне так страшно ошибиться.
— Нет, ты быстро приехал.
— Янка где?
— Так это она тебе рассказала?
Соболев молча ухмыляется, с двумя фингалами под глазами он похож на пирата.
Ну Яна! Сама контору спалила! И эта мелкая вредина при мне Мира Козловичем называет.
— ПЭПСы увезли вместе со Светой, не знаю в какое отделение.
— Номера запомнила?
Послушно выуживаю из памяти цифры.
Мир оставляет нас с собакой одних. Пока он разговаривает по телефону, прячу за ладошкой зевок.
Ну и ночка. Рассвет открашивает небо в нежную пастель, а мне уютно в коконе из толстовки.
Закончив разговор, Соболев возвращается в салон и протягивает мне с заднего сиденья бутылку минералки.
Боже! Я об этом мечтала вот уже час, как только хмель окончательно выветрился из головы.
— Ну что, Чип и Дейл спешат на помощь? Поехали вызволять твою сестру-атаманшу. — Выруливает со двора на площадь.
— А как же Светка?
— А Свете дома светит «ремня по жопе».
Мы спускаемся на Гребной канал и едем навстречу рассвету, а я вдруг отчетливо понимаю, что люблю своего мужа.
Вот так вот, без всяких знаков свыше и громких слов… так по-глупому, с диким похмельем и желанием прибить Янку за ее выходку, понимаю то, что так долго прятала от самой себя.
Люблю его. Не за что-то, а вопреки всему. И, кажется, всегда любила…
Глава 16. Море волнуется «раз»
Юля
— Как-то тесновато. Не развернуться, — с этими словами Роза Алексеевна выбирается из гроба. — Молодой человек, давайте посмотрим что-то посвободнее.
Консультант флегматично пожимает плечами и приглашает пройти в следующий зал.
Мне кажется, таких людей мало чем можно удивить. Ну что такого в том, что заказчик сам пришел выбирать себе памятник и гроб… И при этом абсолютно точно жив.
— Сюр сплошной, — шепотом признается Ира, у которой с лица не сходит смесь эмоций, но лидирует изумление.
Пожимаю плечами, осматриваясь. Ничего так… помпезненько, с претензией на люкс. Золотые вензеля, завитушки. Тона только мрачные. Похоронные, одним словом.
— Ну, на такой «шоппинг» меня еще не приглашали. Хотя… — задумчиво касаюсь черной лаковой древесины. Странное дело, но мне кажется, я чувствую от древесины исходящий холод. — …все мы там будем. Рано или поздно.
Красавина устало трет лицо. Не могу представить, каково это осознавать, что ты в любой момент можешь потерять самого дорогого для тебя человека.
У меня никогда не было дедушек, они ушли рано. Зато было аж три бабули. Мамина всю жизнь прожила в городе, а вот Янкина бабушка каждое лето забирала нас к себе в деревню. Когда умерла папина мама, я была в детском лагере в Туапсе. Мама не сказала мне, решила не пугать. Я не застала ни похорон, ни гнетущего чувства на кладбище. Но четко поняла, что такое смерть. Она неизбежна. Всегда конечна, и никому еще не удалось ее обхитрить.
Другое дело Ира. За свою жизнь она похоронила отца, потом алкоголика брата… А теперь еще и Роза Алексеевна тяжело больна. Страшно осознавать себя сиротой, когда больше никого не осталось…
Поддавшись порыву, подхожу и обнимаю подругу. Глупо говорить, что всё будет хорошо. Но я могу просто быть рядом. Ира утыкается мне лбом в плечо и тихо признается:
— Когда она в первый раз заговорила о том, что ей необходим гроб, я, клянусь, прорыдала полдня. Это дико просто!.. Не поверила ей, но мама уперлась. Надо, и всё тут. Поначалу мне было жутко. Кто в здравом уме попрется сюда без необходимости. Это же неправильно… приходить вот так… Самой себе выбирать последнее пристанище. Бррр. Меня колотило тогда в ознобе, а мама держалась молодцом. — Ира отстраняется и смотрит мне в глаза с кривой улыбкой.
— Она, знаешь, что сделала? Походила, посмотрела… Вот также, как ты, всё потрогала. А потом попросила гроб «примерить». Я прям там в осадок выпала. А этим, продажникам, хоть бы хны. Даже бровью не повели. Помогли забраться, крышечку заботливо придержали. Мама полежала там, поворочалась, поохала… и вышла в ремиссию на год! А ей вообще даже полгода не давали. Не знаю, как моя мать связала одно с другим. Но теперь всякий раз после курса химии мы едем за очередной «примеркой». Слышала, про эффект плацебо? Так вот, у нас оно такое… — Обводит руками зал, полный разноплановых гробов и прочей похоронной атрибутики.
— Не хуже, чем у других. Расслабься. Если ей это действительно помогает… — Похлопываю подругу по руке, сама же от всей души желая долгих-долгих лет жизни ее маме.
Иру зовут в соседний зал, и я, оставшись одна, решаю выйти на свежий воздух. В паре шагов жирная черная ворона пьет из лужи.
Как бы я не злилась на собственную мать, как бы она в моменте меня не бесила, она навсегда останется для меня самым родным человеком на свете. Не могу представить, что ее нет…
Птица, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, внимательно следит за моим внутренним монологом.
«Да что б ты понимала, крылатая!» — обращаюсь к ней мысленно.
Именно в такие моменты острее всего чувствуешь уязвимость перед неотвратимостью судьбы. А еще отчетливо понимаешь, как скоротечна жизнь. И надо ее жить, а не копаться в ошибках прошлого, лелея замшелые обиды. Прямо сейчас нужно жить жизнь!
Поддавшись этому настрою, пишу маме короткое, но такое важное послание: «Я тебя люблю».
А в ответ получаю: «Ты что-то опять натворила?»
Тонкой иголочкой скребет по сердцу обида, что мой порыв не оценили, но я тут же беру себя в руки. Моя мама никогда не была ласковой и щедрой на проявление чувств.
«В конце концов, это не делает ее плохой», — соглашаюсь сама с собой и пишу в ответ: «Нет, всё хорошо».
Следом прилетает: «Я надеюсь, ты не забыла, что сегодня ждем тебя в гости? Папа колдует над кроликом. Брусничке тоже самые вкусные кусочки отложили».
Задумчиво смотрю, а потом, кратко отбив: «Я помню, мам. Буду к двум», сворачиваю диалог.
Мне вдруг отчаянно хочется написать Миру. Сказать эти простые три слова. Но что-то сдерживает… возможно страх, что в ответ я, как и от мамы, не услышу того, о чем так мечтаю? Глупо это всё…
Мою грустную улыбку замечает выходящая из салона Ира и удивленно поднимает брови, качаю головой. Следом выходит багровая от гнева Роза Алексеевна.
— Уму не постижимо. Этот… с позволения сказать, юноша… он решил, будто я буду сейчас покупать себе гроб! Неслыханная наглость, — распаляется она.
— Мам, ну мы же не за хлебом зашли. У него работа такая.
— Но хамить… спрашивать у меня, когда планируется погребение, это просто… просто возмутительно! Идиот какой-то!
Ворона согласно каркает, соглашаясь с этим заявлением.
16.1
Дома подозрительно тихо. Заглянув в гостевую, убеждаюсь, что мое синеволосое диво уснуло.
Вчера до поздней ночи мы смотрели мультфильмы. Похоже, сестра настолько вдохновилась героиней Головоломки, что с легкостью сменила цвет волос с фиолетового на синий.
Хотя, с ее-то темпераментом, Яне подошел бы красный. То, как лихо сестра разрулила проблемы, связанные с отменой свадьбы, достойно восхищения…
