— Вы пострадали?
— Да.
— О чем вы меня только что спросили?
— Я спрашиваю, что происходит — этот человек поет?
— Кто?
— Тот старик.
Эрик уставился на него своим здоровым глазом.
— Да.
— Но что именно? Я ничего не могу разобрать.
— Ну, это такая песня, — сказал Эрик. — Возможно, музыкальный сигнал, чтобы мы уходили.
— А что за песня? Я ее слышала?
— Это старая песня.
— Одна из самых старых, — добавила Иоланда и стала беззвучно подпевать.
Закрыв глаза, дедушка продолжал не то говорить, не то петь. Я не сразу разобрала текст; понадобилось еще больше времени, чтобы понять, что мелодия та самая, которую напевала моя мама перед отъездом.
Приложив лед к щеке Эрика, я прислушивалась к надтреснутому голосу старика, под знакомую мелодию выводившему такие слова:
Что я наделал,Моя красавица, моя королева?Почему ты меня оставилаВ этом мире,Таком холодном и таком пустом?
Твои щеки так бледны,Моя принцесса, моя детка,Я рыдаю на твоей могиле.Мое сердце превратилось в камень,Мое сердце стало пещерой.
Я потерял тебя,Я потерял тебя —И сам я потерялся.Моя родная,Я ходил кругамиИ шел по прямой.Я боролся с ветром,Поплатившись за свои грехи,Из-за которых остался здесь —Без тебя.
Мое сокровище, моя прелесть,Прости меня.Останься в моих объятиях.Чтобы я мог целовать тебя.Не остывай.
Я потерял тебя,Я потерял тебя.И я тоже погибаю,И я тоже погибаю,Погибаю.Без тебя,Моя родная.
Кусок льда застыл в моей руке, нога перестала болеть — так я была поглощена чудовищным пением старика. Я чувствовала себя раздавленной, сломленной.
Иоланда выглядела не лучше. Зубы ее были по-прежнему стиснуты, но челюсти дрожали. Ни она, ни Эрик так и не взглянули в мою сторону — даже когда баллада подошла к концу и мужчины возле бара наградили певца аплодисментами. Кивнув, тот снова повернулся к бару и стал допивать свое пиво.
— Прощай! — сказала Иоланда, когда я вновь попыталась взять ее за руку.
— Нам пора, — через минуту сказал Эрик и потрогал рукой лицо. — Единственное, чего я сейчас хочу, — вернуться в гостиницу. Было чрезвычайно интересно, но, по правде говоря, мне вовсе не хочется когда-либо сюда возвращаться. — Встав, он взял меня за локоть и повел к двери. — Пойдемте.
Я снова взглянула на Иоланду, но она смотрела в сторону. А мне нечего было ей больше сказать.
— Ладно. — Я потрогала больное место на ноге и согласно кивнула. — Идем отсюда.
И все же по дороге к двери я оглянулась. И хотя она отвела глаза, я увидела, как Иоланда смотрит мне вслед из-под шляпы.
Впрочем, в этом не было ничего удивительного.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
До расположенного в Третьем районе «Вестин-отеля» мы добрались лишь к десяти часам. Возвышаясь над пальмами и черной мешаниной электропроводов, здание образует некую запутанную геометрическую фигуру. Это особенно сложный образец современной архитектуры, поскольку фасад гостиницы составлен из сотен белых треугольников, напоминая колоссальную паутину, сотканную чудовищным претенциозным пауком. Все намеки на двадцатое столетие, однако, заканчиваются, как только вы входите в здание; когда мы с Эриком приковыляли в вестибюль, то очутились в атмосфере века семнадцатого — с бронзовыми скульптурами мальчиков в шекспировских одеждах, белым мрамором, бесчисленными вазонами и фресками, изображающими сильфид, наяд и греческих богинь легкого поведения. Пошатываясь, мы разбрелись по своим номерам. Приняв ванну, я натянула джинсы и музейную футболку. После этого направилась в номер Эрика, захватив с собой сумку с книгами и картами, теперь мы смело могли планировать свои действия в Антигуа и, возможно, во Флоресе.
Когда я постучала, он открыл дверь, одетый в спортивный костюм; на нем также были огромные пушистые носки.
— Я решил, что должен послать за угощением, — сказал он, держа в руке бокал вина. Синяк под глазом увеличился, хотя как будто немного побледнел. Мокрые волосы лежали на голове беспорядочной копной. Подмигнув подбитым глазом, Гомара поднял бокал. — Хочу отметить свой первый такой тяжелый и болезненный кулачный поединок, который, как я решил, будет и последним.
— Блестящая идея!
— Выпейте вина. — Он сунул мне в руку бокал.
— Эта идея еще лучше.
— Да и перекусить не помешает. Как видите, я уже все заказал.
— Да, да, пахнет прекрасно.
В зелено-розовой гостиной стояла обитая ситцем софа, а перед ней — столик из вишневого дерева. На этом столике красовался серебряный поднос с четырьмя тарелками и бутылкой испанского вина.
— Надеюсь, если я как следует выпью, то забуду, что произошло сегодня вечером, — не унимался он.
Пока Эрик снимал крышки с тарелок, я уселась на софу. Окруженные цветами и бархатом, мы погрузили огромные ложки в ризотто — рис с помидорами, сыром и курицей, розово-белый от масла и лангустов. Эрик рассказывал об итальянских моряках шестнадцатого столетия, которые отправились в Америку в поисках золота и русалок, но вместо этого нашли только обитающих в прибрежных водах крошечных драконов, представлявших собой весьма пикантную добавку к рисовым блюдам, которые так любили Медичи. Мы продолжили пиршество, съев половину торта, облитого карамелью. Кондитерское изделие по форме напоминало горку с хребтами из абрикосов и возвышающимся в центре неприступным пиком из жженого сахара; все это, очевидно, должно было напоминать о рассыпанных по Гватемале действующих вулканах.
— Надо еще заказать, — заключила я, подбирая с ложки последний кусок.
— И вы все съедите — эй, оставьте мне чуть-чуть! Чем больше я ем, тем лучше себя чувствую.
— Все еще болит?
— Глаз? Ужасно болит. Хотя я признателен за то, что вы мне… помогли.
— Да, я вам помогла.
— Я видел вас, когда пришел в себя.
— Вы же потеряли сознание!
— Я не потерял. Не потерял! Просто зафиксировал свое удивление.
— Ах вот оно что!
— А когда решил снова встать на ноги, клянусь, я услышал, как вы бормотали этой Иоланде что-то совершенно непотребное. Будто бы ваша мать нашла какую-то карту и что она может ею воспользоваться. Может, у меня была галлюцинация?
— Да нет, не было у вас никаких галлюцинаций.
— У вас что, действительно есть какая-то совершенно секретная карта, которую вы от меня скрываете?
