– Вы бояре захотели на двух лодьях устоять. Смотрите, не потоните. Изгнали Александра, Пахома Ильича, что Неву оберегал – заклевали. Немец Водь под себя подмял, на Тесово уже рыбки спокойно не половить, через каждые пять аршин рыцарь с крестом и удой сидит. Опомнитесь, падите в ноги и зовите Александра назад. – Сбыслав Якунович закончил свою речь, и в палатах посадника на минуту воцарилась тишина.
Больше не было смешков и упрёков, мол, дружка своего поддерживает. Всё, о чём предупреждали Сбыслав с Гаврилой – свершилось. А собрался боярский совет, вот по какому поводу. Два дня назад к воротам города подъехал рыцарь с отрядом из восьми кнехтов, почитай целое копьё. В принципе – рядовое событие, да только за въезд платить отказался, и случай был не единственный.
– Стражник! Ты что, ополоумел? Или мёда опился? Новгород принадлежит Ордену, какая-такая плата за проезд с брата-рыцаря? – Тевтонец говорил вполне серьёзно, и чуть было не затоптал конём караульного.
Спустя час к этим же воротам подошла шайка монахов, совсем непотребного вида. Выяснив, что призошла ошибка, латиняне не ушли. Наоборот, стали возле ворот и начали читать проповеди, иногда прерываясь на пение псалмов нестройным хором. В довершении к утренним событиям подкатил ещё один немец, ведя на верёвке пленного жителя окрестностей Новгорода. Его-то стражники чуть не прибили, когда опознали в полонянине смерда, что каждую неделю возил яйцо в столицу. Сумасшедший немец интересовался, где можно выгоднее сбыть раба.
– Если мы не ответим немцу, то решат, что Новгород – трухлявое дерево. Будут нас давить и шпынять во всех местах, пока не изведут совсем. Надо собирать рать и выжечь осиное гнездо, пока не расплодились схизматики. По уму, суздальцев кликнуть в помощь надо, да только Ярослав не придёт, пусть хотя бы сына своего, Лександра пришлёт. Сбыслава пошлём в Переяславль. Падай ему в ноги, моли, упрашивай, обещай всё, что хочешь …, войско только приведи. – Михалко Сытиныч отвязал от пояса кошель и бросил на стол пред посадником. – Серебро, пусть как виру примет, за скудоумие наше.
После этих слов на стол посыпались кошели. Бросали не все, преданные Строгану бояре – отказались, но их было явное меньшинство. Они даже в кучку сбились.
– Строган, когда у тебя немец гривны отымать будет, смотри, не пожалей, что для общего дела не пожертвовал. – Посадник как в воду глядел. Спустя два дня, после отъезда посольского каравана в Переяславль, олигарха ограбили. Вынесли всё: мягкую рухлядь, гривны, долговые расписки, купчие на землю. Оставили только сундук с перепиской, который был спрятан у Строгана под полатями, на которых он почивал. Дворня проснулась с первыми петухами и стала заниматься своими делами. Будить хозяина, спровадившего на днях жену с дочерьми по святым местам – никто не рискнул. Вечером было слишком шумно от девичьего визга, мёд и вино лились рекой, так что все понимали: боярин после праведных дел устал и отдыхает. Сам же Строган, проспал сутки, так и не вспомнив, что он такое пил, отчего его так быстро сморило в сон.
По прибытию в Новгород, братья Гриммы внимательнейшим образом изучили странного вида рисунок, с изображением усадьбы хлебного олигарха. Справа протекал Фёдоровский ручей, напротив крепкого забора в два аршина высотой – Волхов. Маленький деревянный замок, с окованными железом воротами и двумя башенками. Из светлицы хором вид на кремль. Во дворе ухоженный сад с яблонями, даже часовенка личная была в наличии. И если б не подземный ход, прорытый ещё при отце боярина, то попасть внутрь не представляло возможным.
Якоб переоделся рыцарем, представившись братом Ульриха, служившего у фон Виде секретарём. С собой у него было послание в виде небольшого золотого католического креста и несколько слов, сказанные боярину на ухо: – Мы помним о тебе.
За столом Гримм рассказал о Хайнрике, не упустив несколько пикантных историй, которые могло знать только приближённое к будущему магистру лицо, чем и расположил к себе Строгана. Разговор незаметно перешёл на финансовое благополучие. Якоб посетовал, что Устав запрещает личные накопления, и единственное, что ему нравится в Новгороде, так это то, что знатные люди могут иметь собственное серебро, хранить его дома и не сдавать в общую казну.
– Я свои гривны никому не отдам. Вообще-то …, сплю на них. Хе-хе. – Олигарх незаметно для себя выдал тайну.
Якобу потребовалось полчаса, дабы вычислить местоположение скотницы. Она находилась как раз, под покоями Строгана, имела дубовую дверь и два люка: первый на потолке, сообщаясь с опочивальней боярина, а второй прикрывал отверстие лаза, ведущий в подземный ход. В самом подземелье была вырыта волчья яма, и если б не опыт Карла, проверяющего каждый метр пути щупом, то затея закончилась бы плачевно.
Снотворное было всыпано в очередной кубок, девки – изгнаны, а сам Якоб, демонстративно зевая, отправился в свою комнату, чтобы в час ночи предстать перед дверью скотницы. С замками Гриммы дружили, особенно, с немецкими. Имея в наличии набор великолепных отмычек, запоры поддалась за считанные секунды. Остальное был тяжкий физический труд. Награбленное имущество перекладывалось в мешки и скидывалось в подземелье, где Карл перетаскивал их к телеге. Начало светать, когда Снорька закрепил пятую крышку гроба. Скорбный поезд тронулся в сторону городского кладбища, везя гробы, за которыми шли два убитых горем человека.
– Ты крест забрал?
– Конечно, ещё когда за столом сидели. Знаешь, Карл, служить колдуну не так и плохо. Жаль, что из города уезжаем. – Якоб погладил внутренний карман овчинного полушубка, где помимо креста лежал золотой самородок, весом не менее фунта.
– Если не спросят, отдавать не будем. Пусть на память лежит. – Карл немного сбавил шаг, дабы возничий не слышал их разговора.
– Эй! Что вы там бормочете? – Снорька обернулся, потянул на себя возжи, и практически остановил кобылу.
– Молимся святому Христофору[34]. Мы что, уже на месте? – Карл с удивлением посмотрел на свея, ответа не услышал, и троица снова двинулась в путь.
Телега, миновав поворот, ведущий на кладбище, с каждой минутой приближалась к причалам. Нисим был тут как тут. Ранее утро, самое время для отхода. Вскоре Волхов покроется льдом, и мытарь будет считать дни, когда возобновится навигация, а значит, вновь пойдут поступления в казну.
– Бедные яблоньки, как вы переживёте зиму без своего удобрения? – Мысли мытаря прервал стук лошадиных копыт. – Странно, телега совсем не скрипит.
Снорька намотал поводья на оглоблю и, взяв кобылку под уздцы, направился к ладье, где его уже ожидали Лексей с Ефремом. Шапка-ушанка на голове свея была с опущенными отложными ушами. Это был знак, что всё прошло успешно. Телега не стала въезжать на мостки, а остановилась рядом, возле причала.
– Что везём? – Нисим встал между Снорькой и Ефремом.
– Сходи, да сам посмотри. Не до тебя сейчас, Нисим. Горе у нас, в Юрьевский монастырь отправляемся. – Приказчик Ильича, всегда весёлый и радостный, был на этот раз мрачнее тучи.
– Посмотрю, работа у меня такая. Ой, прости Господи. – Мытарь замер, попытался было перекреститься, да в правой руке дощечка восковая. – Это ж сколько людей Богу душу отдало?
– Считай, за это тоже мыто положено? – Ефрем посмотрел на Нисима взглядом полным ненависти.
– Тут лучше до греха не доводить. – Решил чиновник, но руки так и чесались открыть крышку гроба, когда ящик проносили мимо его.
– Постойте! А здесь что?
– Свечи, одежда переодеть. Ты что, не в курсе, что для таких случаев с собой берут?
– Слава Богу, все живы и здоровы. – Самоуверенный Нисим как-то сник. Смерть проходила рядом с ним, было неуютно и немного страшно.
– На, помяни. – Ефрем протянул мытарю кувшин с вином, а кого помянуть так и не сказал. Телегу уводил сынишка смотрителя кладбища, радуясь целой куне и смазанным осям батькиного транспорта.
– Вот так, жил человек – и нету. – Нисим провожал взглядом, уходившую набойную ладью, держа в левой руке глиняную бутыль с ручкой. – С драной овцы – хоть шерсти клок.
Добыча была знатная, особенно свечи. Строган прятал золотые монеты в воске. Кому придёт в голову проверять свечки? Изготовить недолго и везти безопасно. Якоб ещё в скотнице обратил внимание на необычайно тяжёлые изделия, и каким-то шестым чувством понял – надо брать.
Вечером, в преступном мире Новгорода обсуждался лишь один вопрос. Кто обчистил закрома хлебного олигарха? Строган побоялся вести официальное расследование. Из богатейшего боярина города он превратился в нищего. За польский хлеб платить было нечем. Торговая империя – рухнула. Попытка выяснить у местных татей судьбу похищенного имущества – ни к чему не привела. Рыцарь исчез, в галерее подземного хода никаких следов, а ведь, если бы зажигали факелы, то спалили б паутину на потолке, гнилая солома на волчьей яме не тронута.
