свободно сидят на талии.
Пока я лежу одна в постели, мысли продолжают мучить меня, особенно то, как Лекс игнорировал меня. Его лицо сегодня вечером, то, как он избегал смотреть на меня, то, как он не мог сказать мне ни слова, заставило мой желудок сжаться. Образы, воспоминания о том, как мы стояли в беседке и говорили «да», он был моим мужем, и было чертовски больно, что он забыл об этом. Теперь что? Нам разводиться? Аннулировать брак? Было ли оно действительно действительным?
Уже вторую ночь я плачу во сне.
Большую часть недели я провела с Уиллом, отвозила его в школу, забирала из школы, водила в парк, музей, библиотеку, практически побывала во всех уголках Манхэттена. Никки уговаривает меня взять недельный отпуск, поскольку мои дела затихли, и я с радостью принимаю перерыв, ища любое отвлечение, чтобы пережить это трудное время.
Несмотря на утомительную неделю, в течение которой я увидела все возможные достопримечательности, я не могу избавиться от плохого самочувствия. Я почти не сплю и просыпаюсь в горячем и холодном поту. Я виню свою пьянку в том, что моя иммунная система получила сильный удар.
Рвота не прекращается, поэтому я списала все на желудочную инфекцию Уилла. Он подхватил его в начале прошлой недели, и я была рядом с ним, когда он был заразен. Даже в своем болезненном состоянии я пытаюсь провести какое-то время в офисе, пока Никки не отправляет меня домой, не желая, чтобы остальные сотрудники заразились. Когда я пытаюсь возразить, она достает политику охраны здоровья и безопасности нашей команды, с которой я не могу спорить.
Во вторник мне сказали, чтобы я даже шагу не ступала в офис. Я ненавижу оставаться дома одна. Это дает мне слишком много времени для размышлений. К среде я схожу с ума, и мне не становится легче.
Сидя на диване в уверенности, что у меня какая-то смертельная болезнь, я решаю потащить свою жалкую задницу в аптеку. У меня закончились Pepto-Bismol и Advil, и мне нужно что-то более сильное, чтобы побороть то, что со мной не так.
Одетая в треники, с сумочкой в руках, я жду фармацевта, который занят разговором с дамой, которая выглядит так, будто вот-вот родит слона. Я полуулыбаюсь ей, когда она потирает живот, жалуясь фармацевту на ужасную изжогу.
Я не очень прислушиваюсь к разговору, но что-то в ней меня заинтересовало. Несмотря на ее жалобы, ее лицо сияет, ее длинные рыжие волосы имеют тот блеск, о котором всегда говорят, что он есть у беременных женщин. Ее свободное платье удобно свисает на живот, а ее лодыжки распухли, как стволы деревьев. Я поморщилась при мысли о том, что ей так больно.
Однако она по-прежнему выглядит прекрасно, и тут на меня обрушивается тонна кирпичей, начиненных кислотой.
У меня нет месячных.
В панике я листаю телефон, не в силах найти свой календарь. У меня трясутся руки, когда я перебираю приложения, и наконец нахожу его. Я перебираю месяцы. У меня месячные, идут как обычно, но укол. Черт. Не в силах успокоиться, я в панике ищу, и вот оно, напоминание о том, что я должна была сделать укол больше месяца назад.
— Мисс, могу я вам помочь?
Я бы солгала, если бы улыбнулась и сказала, что все в порядке. Мне не нужна помощь, не тогда, когда груз моей ошибки обрушивается на меня, как жестокий шторм.
Без предупреждения я падаю на холодный пол, моя грудь вздымается, когда рвота выплескивается изо рта, поражая все вокруг. На помощь мне приходят ассистенты с ведром и холодным полотенцем. Голоса окружают меня, но мое тело продолжает сотрясаться, рвота не прекращается. Задыхаясь, я пытаюсь отдышаться, и тут другой человек протягивает мне бумажный пакет. Я беру его у нее, прикладываю ко рту и втягиваю воздух.
В разгар этого срыва я достаю свой телефон. Дрожащими руками прокручиваю экран, мое зрение начинает расплываться, но мне удается найти номер Никки. Я набираю его, передавая трубку женщине рядом со мной. Она говорит, паникуя, а я упираюсь головой в твердый бетон, отчаянно пытаясь закрыть глаза.
Не знаю, сколько я пролежал на полу, пока не услышал знакомый голос, кричащий, чтобы все отвалили.
— Чарли, Чарли… посмотри на меня?
Никки стоит на коленях рядом со мной, ее брови морщатся, когда она смотрит на меня, ожидая ответа.
— Никки, — прохрипел я, едва сумев произнести ее имя, — Я хочу домой…
— Чарли, я действительно думаю, что мы должны вызвать врачей.
Я качаю головой, все еще борясь со своими словами: — Нет… пожалуйста, не надо.
— Но Чарли…
— Никки, остановись! Просто помоги мне встать. Пожалуйста.
Она хватает меня за руку, и мне удается встать, хотя я неустойчиво стою на ногах. Я снова умоляю пойти домой, но прежде чем мы это сделаем, я прошу Никки об услуге, пока жду на стуле с коричневым бумажным пакетом.
* * *
Я сижу на полу в ванной рядом с Никки в кататоническом состоянии и смотрю на три теста на беременность, каждый разной марки, все они лежат рядом и помечены двумя синими линиями, которые решили мою судьбу.
— Чарли. Три теста не могут быть неправильными. Они все положительные.
Я продолжаю сидеть в тишине, даже не моргая, наблюдая за происходящим, надеясь на чудо, что все линии станут одной. Только одна линия. Мое зрение затуманивается, почему это происходит? Линии смотрят мне в лицо, и ничто не может заставить их измениться. Закрыв глаза, я молюсь, чтобы это был ужасный сон, и в любой момент я проснусь, и все станет на свои места, но несколько минут спустя я открываю их, и реальность, как огромная пощечина, все еще смотрит на меня.
Никки придвигается ближе ко мне, обнимает меня, притягивая к себе: — Послушай, девочка, мне очень жаль, но я должна спросить… чей?
Повернувшись к ней лицом, я ищу в ее глазах хоть какое-то осуждение. Она моя лучшая подруга, и если кто и поймет, то это будет Никки. Я снова закрываю глаза, вспоминая последние несколько месяцев. С кем я трахалась, где я трахалась, когда я трахалась, и что, блядь, я использовала?
Я бредила своими мыслями, от которых у меня разболелась голова — мигрень теперь неминуема. Я использовала презервативы, я брала в рот, а он трахал меня в задницу. Мое тело опускается, и тяжесть моих поступков заставляет меня снова дрожать. Любое самоуважение, которое я испытывала к себе, исчезает вместе с моим достоинством.
