– …В круг веселый всех зовет! – радостно повторил квакающий голос.
– Что за хрень? – прошипел Зажим. – И ты спятил, Ходжа?!
Зэк уныло отозвался:
– Я просто помню… хм… помню это стихотворение. В детстве… учили в саду.
Зажим сплюнул.
«Где-то я слышал этот голос», – неожиданно вспомнил он.
– Эй! – крикнул он. – Ты кто есть-то, поэт?!
Незнакомец долго молчал, до слуха зэков доносилось лишь прерывисто-натужное дыхание, перемежаясь с булькающим клекотом. Воображение Зажима нарисовало ему кастрюлю на огне с кипящим варевом.
– Старый важный боровик… – снова заговорил человек. – Самый… самый главный лесовик. И грибы…
Послышался отхаркивающий кашель, сквозь захлебывающиеся звуки которого слышалось торопливое:
– …И грибы со всех сторон дарят старому поклон[24]. Поклон.
– Зажим? – пискнул Ходжа.
– Поклон!! – внезапно завизжал незнакомец, хрипло дыша. – Поклон!!!
– Зажим, пусть он заткнется! – взмолился Ходжа. – Скажи ему!!
– Поклон!!!!!! – уже не визжало, а рычало существо из темноты. – Я не вижу поклоны!!! Вы сгинете в геенне огненной!!!
– Я знаю, кто это, – с усилием выговаривая слова, произнес Зажим. Он наконец вспомнил. – Я знаю.
– Сгинете… сгинете… в геенне, – хрипел и рычал безумец в нескольких шагах от охваченных суеверным ужасом уголовников.
Неожиданно за дверью послышались скребущие звуки.
– Это Доктор, – сказал Зажим так тихо, что едва услышал сам себя.
Беснующийся в исступлении мужчина затих, словно зэк назвал кодовое слово и по правилам следовало бы замолчать.
– Доктор, это ты? – с замиранием сердца спросил Зажим, и тот захихикал в ответ.
«Твою мать. Мы все сойдем с ума здесь», – подумал зэк.
Через мгновенье дверь распахнулась, впуская в помещение слабое полукружье бледно-желтого света. На пороге темнели два мужских силуэта.
* * *
Утром Дикий заглянул в спальню и поманил пальцем Саву.
Тот тихо выбрался из постели и, быстро одевшись, направился вслед за егерем. От внимания беглого зэка не ускользнуло, что на плече Дикого висела спортивная сумка.
Они расположились на кухне. Дикий поставил сумку на пол и, закинув ногу на колено, достал из кармана штанов изжеванную пачку сигарет.
– Легавые пришли под самое утро, – закуривая, сообщил он. – Я там капитана одного знаю. Можно сказать, кореш мой. Поболтали, в общем, о том о сем… о рыбалке поговорили. Псы ничего не учуяли. Так что все нормуль, парень.
– Это, бесспорно, радует, – ответил Сава. – Извини за назойливость. Как ты определяешь, когда они рядом с твоим хозяйством?
Егерь со снисходительным видом выпустил изо рта струйку дыма.
– Очень просто. Мои владения ограждены забором, который оснащен видеокамерами. Учитывая все нюансы моей деятельности, я вынужден был обеспечить себе безопасность. Сигнал идет на мониторы. Один здесь, в доме. Другой установлен там, внизу.
Сава присвистнул.
– Сейчас они двинут в деревню, – продолжил Дикий. – Поковыряются в подвалах, на чердаках, допросят стариков, потом обратно. Кстати, вас объявили в федеральный розыск.
– Этого следовало ожидать.
– Угу. За ваши подвиги, я имею в виду двойное убийство, вам светит от восьми до двадцати лет. Плюс «пятерка» за побег, совершенный организованной группой, – сообщил Дикий. Эта фраза была произнесена настолько будничным тоном, как если бы он сообщал Саве, что сегодня будет пасмурно. – Вот так-то, парень.
– Я никого не убивал, – возразил Сава. – Их убил ты. Тем более в водителе должны были найти дырку от стрелы. Никто не поверит, что у зэков, находящихся в автозаке, был с собой арбалет.
– Ну да. Только кто это докажет? Тем более что я вынул стрелу.
Сава нахмурился.
– Ты к чему все это ведешь?
– Да это я так просто, – засмеялся Дикий. – Собственно, посыл один-единственный – мы должны прикрывать друг друга. Согласен?
– Разумеется.
– А еще мы должны доверять друг другу. Ты ведь не будешь спорить с этим?
Сава покачал головой:
– Не буду. Только я не пойму, зачем все эти рассуждения.
Дикий стряхнул пепел в пустую консервную банку, затем лукаво посмотрел на Саву:
– А с тебя магарыч, Женя.
– То есть?
Наклонившись, егерь расстегнул «молнию» на спортивной сумке.
– Ты ведь доверял мне? Когда попросил проведать твою избушку, а заодно перепрятать вашего Гену?
– Ну да.
По лицу Савы пробежала тень воспоминаний.
– Я… не знал, сколько пробуду в тюрьме. Как и то, удастся ли нам вообще эта затея, – осторожно подбирая слова, вымолвил он. – Поэтому я постоянно думал о сыне. Пусть тот домишко старенький и не представляет интереса для воров. Но туда могли забраться бомжи, особенно зимой. И, не дай бог, они обнаружили бы Гену. А заодно мой рабочий кабинет…
– С кабинетом все в порядке, – уверил его Дикий. – Я был у тебя месяц назад. Стекла в доме, правда, побиты. Вынесли также кое-что из домашней утвари. Но дом цел. И твой кабинет тоже.
– Тогда при чем тут Гена? – насторожился Сава.
Егерь раздавил в банке окурок и подмигнул ему.
– Я решил подстраховаться. К тому же не могу видеть, как мучается твоя Олеся. Я же вижу, как она страдает, – сказал он, загадочно улыбаясь.
Сава в оцепенении уставился на приятеля.
– Так ты… ты…
– Именно, – улыбнулся Дикий. – На.
С этими словами он поднял сумку, поставив ее на колени Савы. «Молния» была расстегнута, и внутри виделось что-то темно-синее. Сава нерешительно протянул пальцы, нащупав плотную материю. Под тряпкой ощущался какой-то твердый предмет.
– Признаться, я был поражен, – сказал Дикий, и в голосе его чувствовалось восхищение. – Если бы я не знал, что это ребенок, ни за что бы не поверил. Это… шедевр! Выше любого произведения искусства!
Пока он болтал, Сава, затаив дыхание, с благоговением вынул из сумки продолговатый сверток. Кое-где на нем пестрели прилипшие катышки пыли и комки паутины. Пальцы с величайшей осторожностью убрали складку, и на Саву глянуло мертвое лицо младенца. Сморщенная, блекло-желтая кожа плотно обтягивала крошечный череп, словно старый облезлый чулок, натянутый на теннисный мячик. Кое-где виднелись трещинки, забитые грязью. Высохший рот втянут, как у старичка-карлика, губы слегка задраны, обнажая потемневшие десны, из которых уже никогда не вылезут зубы. Изумрудно-стеклянные искусственные глаза, в которых Сава мог разглядеть собственное отражение, на мертвом лице выглядели жутковатым гротеском.
– Он удивительный, – осторожно заметил Дикий, следя за выражением лица товарища.
Сава прижал труп сына к груди.
– Ты не должен был делать этого, – медленно, чуть ли не по слогам проговорил он. – Привозить Гену сюда.
– Почему? – искренне удивился егерь. – Я был очень аккуратен с ним. Разве тебе понравилось бы, если на него кто-нибудь наткнулся? Только представь на секунду, что с ним могли бы сделать?!
Сава помолчал, обдумывая слова егеря, потом сказал:
– Нам с Олесей нужно выбираться отсюда. Как ты думаешь, мы сделаем это? Вместе с ним? Нас схватят при первой же возможности!
– Не истери раньше времени, – спокойно отозвался Дикий. – Уедете. Только не сразу и не все вместе. У меня есть кое-какие соображения, и я поделюсь ими с тобой. А теперь отнеси ребенка Олесе. Думаю, она обрадуется.
Сава почувствовал, как в горле набухает громадный ком.
Да.
Олеся обрадуется.
Это ее единственный ребенок. Первый и, скорее всего, последний.
– Я сделаю тебе перевязку, – сказал Дикий, поднимаясь со стула.
– А потом?
– А потом я пойду вниз. Ты со мной? – спросил Дикий, подмигивая.
Сава выпрямился, прижимая к груди сверток с мумифицированным телом сына.
– С тобой, – тихо произнес он.
* * *
Зажим приподнял голову и, щурясь, смотрел на высившиеся фигуры. На лбу одного из них вспыхнул светодиодный фонарик.
– Сава, ты, что ли? – нерешительно произнес он.
Вместо ответа Дикий захлопнул дверь и приблизился к зэку.
– Сава! – крикнул Зажим, но фигура, которая была так похожа на Саву, хранила молчание.
Замолчал и жуткий голос, выкрикивающий детские стишки.
Взявшись за ноги Зажима, егерь поволок его в глубину помещения.
– Нет… – заторможенно пробормотал Зажим. – Не надо… Сава, скажи ему!!!
Уголовнику почудилось, как слева мелькнуло что-то шарообразное в нелепо-громадной шляпе, вроде мексиканского сомбреро.
– Эй, слушай…
Он почувствовал, как его плечо коснулось чего-то рыхлого, и, резко повернув голову, успел разглядеть невысокую горку земли.
Насыпанная горка земли.
«Зачем она здесь?» – лихорадочно думал Зажим.
