И.
11 января 2015
Дорогой Иван Семенович,
Большое спасибо – и Вас с прошедшими, счастья и удачи во всем! Простите, что отвечаю не сразу – жила без интернета, не то чтобы готовлюсь к грядущему отключению России от глобальной сети, а просто так получилось. Жизнь без интернета, оказывается, куда приятнее – появляется время на книги.
Всего самого доброго,
Ваша А.
12 марта 2016
Дорогая Аня,
Давно хотел у Вас спросить, но как-то руки не доходили. Летом попался мне на глаза в ленте Л. Кашук баннер в Гараже с названием «Генеалогическое древо современного русского искусства». Как Вы думаете, можно представить в каком-нибудь немецком музее такое полотнище с огромными буквами БОЙС, и далее, помельче, скажем Рихтер или Польке и мелким шрифтом остальная шелупонь? Или в Метрополитен – «Ген. Др. Ам. Иск.» с Ворхолом at the top, опять же огромными буквами, а всякие Джонсы, Смитсоны и прочие Де Кунинги и Ньюманы, Кунсы и Воллы, имя им легион, мелким шрифтом? Как бы к этому отнеслись коллеги составителя и художники?
И название – «Генеалогическое древо…» Значит ли оно, что Рогинский и Злотников, Чернышев и Булатов, Чуйков и Соков, Янкилевский и Кулик и т. д., все произошли от этого мощного корня? Или, может, от Монастырского? Неужели?
Все это отдает таким махровым совком с его табелью о рангах: народный, начальник, заслуженный, выдающийся, пахан, бугор, заметный, видный и прочие шестерки. Мне кажется, это абсолютное непонимание того, как живет искусство.
Каждый волен создавать свою иерархию, но выдавать это за научное «исследование»?!
И никакого волнения в ФБ по этому поводу. Или я чего-то не понимаю.
Я тогда в ленте Кашук оставил коротенький коммент. Никакого отклика, но, вероятно, было слишком поздно – никто его уже не увидел, и вообще, тема ушла из сферы внимания.
А что Вы об этом думаете?
Ваш И.
13 марта 2016
Дорогой Иван Семенович,
Я видела это «Генеалогическое древо» в «Гараже», но не видела публикации в фейсбуке и Вашего комментария – иначе бы ответила. Совершенно согласна, что это махровый совок, но не только он. Это, конечно, долгий разговор, но, если в двух словах, тут сошлись два комплекса неполноценности, один – гаражный, другой – общероссийский.
Про гаражный – все более или менее понятно. Там, не считая американского куратора Кейт Фаул и еще пары человек на особом положении, сложилась молодая и во многом очень непрофессиональная команда, собранная не по принципу профпригодности, а по принципу лояльности к директору «Гаража». Над ними посмеиваются – они обороняются как могут. Отсюда этот пафос, у них все – «исследование» и «научная наука». «Древо» «исследовали», насколько я помню, юные сотрудники «научного» отдела Саши Обуховой – не знаю, есть ли там искусствоведы и историки, вроде бы нет. Саша Обухова, жена Никиты Алексеева, продала «Гаражу» свой архив (материалы по истории неофициального художественного процесса, начиная с «апт-арта», чему они с Никитой были свидетелями и участниками), но не просто продала, а с условием, что на базе этого архива будет образован какой-то «научный отдел». Это был грамотный ход – они продолжают собирать архив и библиотеку по современному искусству, делают неплохие конференции, за что им огромное спасибо, но им непременно надо подгонять все это под «научную науку». Возможно, тут еще и личные комплексы Саши. По рассказам Ани Романовой, когда они с Сашей, молодые девчонки, пришли в Третьяковку, им всякие доктора советского искусствоведения с высоты своего докторства объясняли, что все, чем они занимаются – от Рогинского до Осмоловского, – не искусство, что нет научных методов для изучения этого мусора и т. п., произнося при этом умные и совершенно пустые слова из арсенала советской эстетики, а у них не было слов из другой эстетики, чтобы ответить.
Что же касается общероссийского комплекса – я в последнее время смотрю на все через призму «Внутренней колонизации» Александра Эткинда, она мне, как кусочек зеркала Снежной королевы, в глаз попала. В отношении искусства это состояние выражается в невероятной смеси ощущения своей неполноценности с манией величия: эта такая навязчивая идея все время доказывать, что, начиная с эпохи петровского культурного импорта, мы, хоть и учились на Западе, ничуть не хуже, а даже и лучше, страдать от того, что не признаны у них там – в мире учителей, и еще больше напирать на собственную всемирно-историческую значимость. Любовь к рейтингам и ранжирам с этим тоже отчасти связана: а кого мы противопоставим ихнему – Давиду, Моцарту, Лейбницу? Лосенко? Бортнянского? Ломоносова? Обязательно надо, чтобы вышел кто-то один на один – впятером супротив Моцарта нехорошо. И наш тутошний Ломоносов всенепременно должен быть внесен в тамошние анналы – отсюда Кабаков в этом «древе» в роли Авраама. Поэтому мы все меряем этими великим – имперским – аршином, поэтому у нас «столицецентричная» история искусства – локальных гениев не признаем, только всемирно-исторических – держим планку что есть мочи! А в «провинции», в свою очередь, – страсть гиперболизировать роль локальных гениев – вполне по столичным образцам, доказывая, что они были раньше столичных, а столичные все уворовали. Само слово «гений», мне кажется, исконно русское – латиняне у нас позаимствовали!
Так была сделана (кстати, той же Сашей Обуховой) выставка про сто лет (!) российского перформанса: 1) в ответ на американскую про сто лет мирового перформанса (вернее, «американский» перформанс начинался в 1960-е, но у него была предыстория) – поэтому там, где у американцев в 1930-е Black Mountain College, откуда вышли Кейдж и Каннингэм, у нас – сталинские спортивные парады; 2) с полным презрением к немосковским историям – поэтому на выставке не было Русского инженерного театра «АХЕ», школы Юрия Соболева в Царском Селе, старика Букашкина с его «Картинником» – это ж не в Москве. Так была сделана и распрекрасная выставка Серова в Третьяковке: великий художник, ровня Мане и Климту (побойтесь бога – в чем ровня и зачем вообще ровнять?) – вона какая очередь, вона как двери в музей выломали. При этом знаете, что больше всего поразило меня на той выставке? Не Серов – я почти все это видала живьем и раньше. Поразил раздел документов – я просто не представляла, сколько книг – альбомов, монографий, мемуаров – о Серове было издано с конца 1920-х по 1950-е. Серов – главный художник сталинского времени (не Репин, которого так и не удалось выманить из Финляндии). Вот бы и задаться вопросом: почему так? О чем это нам сегодня говорит? Может, очередь эта на Серова стоит не от метро, а от 1932
