— Не полечу? — заволновался Волчок. — Но ведь у меня еще одна машина!
— На сегодня тебе отбой.
— Как отбой?
— Тогда расшифрую! — повысил голос Аргунов. — Я отстраняю тебя от полетов. В конце рабочего дня поговорим подробнее.
— Объясните, за что отстраняете?
— За халатное отношение к своим служебным обязанностям. Ясно? И приготовься сам объяснить: почему так случилось у тебя?
Через пять минут Аргунова разыскал обеспокоенный Востриков.
— Ты Волчка отстранил? — спросил он недовольно. — Но ведь техслужба виновата.
— С летчика тоже вина не снимается. Он должен осматривать машину перед вылетом, а если не осмотрел — грош цена такому летчику! — жестко отрезал Аргунов.
— Резонно, но пойми, Андрей Николаевич, план поджимает. Отмени свое наказание.
— Нет!
— Тогда отменю я.
— Пойду к директору.
Востриков нервно махнул рукой:
— Вечно ты мне подножку ставишь. А ведь повозку легче везти вместе.
Целый день гремел аэродром. Испытатели улетали, прилетали, записывали выявленные дефекты, вновь отправлялись в полет, а Волчок как потерянный слонялся по залам летно-испытательной станции.
Ровно в шесть вечера, одеваясь после душа, Аргунов сказал Суматохину:
— Покличь-ка всех пилотов в штурманскую.
Штурманская — это небольшая комнатка, облепленная картами, схемами и всевозможными графиками. Здесь обычно собирались для получения задачи на очередной летный день. Если в летном зале можно было поиграть в бильярд, отдохнуть, расслабиться после полета, то здесь все — и большой стол с крупномасштабной картой под плексигласом, и книжный шкаф со справочниками и летными документами, и массивный железный сейф — все располагало к рабочей деловитости, дисциплинировало, подчеркивало главное, чем живут испытатели.
Волчок раньше всех пришел в штурманскую. Он сидел и наблюдал, как один за другим входили его товарищи-испытатели, немного усталые, молчаливые.
Аргунов оглядел товарищей, сидящих перед ним, по их лицам понял: ждут разговора.
А сам виновник чрезвычайного происшествия Волчок делал вид, что рассматривает на стене схему пробивания облаков, и ничто иное, казалось, не интересовало его в эти минуты.
Что это, выдержка или бравада?
— Валера, проанализируй свой полет, — предложил Аргунов.
— Полет — как песня, на одном дыхании! — воскликнул Волчок.
— Не юродствуй! — одернул его Суматохин.
— И встать бы надо, — напомнил Волобуев.
Волчок поднялся, поняв, что шуточками не отделаешься.
— Я бы попросил вести себя серьезней, — сказал Аргунов. — Вопрос не праздный. Сегодня ты допустил непростительную ошибку.
Волчок вспыхнул, точно кто отхлестал его по щекам.
— Что ж… я готов понести наказание! Наказывайте! Только в инструкцию летчику надо внести добавление: перед полетом закрыть горловины топливных баков…
— Лепет! — оборвал его Аргунов. — В инструкции черным по белому написано: осмотреть самолет! Ты осматривал его? Нет! Срыв задания произошел по твоей вине.
— Что вы на меня все шишки валите за какую-то несчастную пробку! — не выдержал Волчок. — Если на то пошло, есть техническая служба! Она не закрыла пробку!
— Ты что… серьезно?
— Какие тут могут быть шутки?! — возразил Волчок.
— Так… Тогда переходи на прием! — Аргунов круто повернул разговор. — Самолет тебе не конь. Это на коня можно вскочить на ходу. С механиков, разумеется, спросится, но главная ответственность — на тебе! Ты задумывался над тем, сколько стоит твой «конь»? Про жизнь испытателя я уж и не говорю.
Волчок подавленно молчал.
— Я сегодня лишь отстранил тебя от полетов, но если подобное повторится еще раз, придется принимать меры покруче. И позволь, Валера, тебе заметить: мы все-таки выполняем испытательные полеты. Заруби себе на носу: ис-пы-тательные! А с небом не шутят. В небе либо летают, либо… Дошло?
— Дошло, — чуть слышно отозвался Волчок.
— Все! — тяжелая ладонь Аргунова легла на стол. — С понедельника приступаем к изучению конструкции нового самолета. А теперь — по домам.
Волчок жил неподалеку от Аргунова.
— Ты не торопишься? — окликнул его Аргунов, когда они вышли из автобуса.
— А что такое? — В голосе Волчка послышалось отчуждение.
— Не сердись, оставим обиды на работе.
— Я не сержусь.
— Вот и отлично. Зайдем ко мне?
— Нравоучения будете читать?
Аргунов рассмеялся:
— Ох и ершист же ты!
— Приходится быть ершистым, — сказал Волчок, и лицо его посветлело и оживилось. — Да вы не думайте, Андрей Николаевич, я ведь ершист не от злобы, просто у меня характер такой. Знаю, за дело строгают, а все равно упрямлюсь, в бутылку лезу. Ну ничего, исправлюсь. Да?
— Это от тебя зависит.
Аргунов открыл дверь и легонько подтолкнул вперед оробевшего Валерия:
— Заходи и найди себе какое-нибудь занятие, а я сейчас…
Пока Аргунов возился на кухне, готовя кофе, Волчок, осмелев, заинтересовался книгами, что стояли на полках.
— Богатая у вас библиотека, — заметил он, когда появился Аргунов с двумя дымящимися чашками кофе.
— Это все от жены осталось. Запоем читала. Я только про авиацию собираю. — Андрей взял с полки книгу: — «Голубая моя планета» Титова. Читал?
— Не успел.
— Ну, братец, за такими вещами надо следить, — мягко пожурил он Волчка. — Да, вот еще: «Один в бескрайнем небе» Бриджмена. Стоящая вещь! Жаль, что у нас мало об испытателях пишут.
— Да, — мечтательно вздохнул Волчок, — написал бы кто-нибудь про нас — заводских испытателей.
— В герои захотелось? — насмешливо спросил Аргунов.
— А что? Другим можно, а нам нельзя? — разгорячился Волчок, но, уловив едкую усмешку Аргунова, тут же поправился: — Не обязательно ж про меня. Вон Струев! Летает как черт!
— Летать-то летает, но иногда зарывается. Бесшабашничает.
— Андрей Николаевич, вы меня поражаете, честное слово. Смелость — это разве бесшабашность?
— Бывает смелость во имя чего-то и бывает — просто так.. Но тогда она уже не называется смелостью.
— А как?
Аргунов пожал плечами.
— Что-то вроде озорства. А мы ведь взрослые люди. — Он оглядел Волчка и рассмеялся: — Хотя о тебе этого, конечно, не скажешь…
— Скажите, Андрей Николаевич, а как вы испытателем стали? — спросил Волчок.
— Совершенно случайно. Не веришь? Дотащил однажды до аэродрома машину неисправную, а ко мне с предложеньицем: не хотите ли стать испытателем?
— Шутите вы все, Андрей Николаевич, — обиженно сказал Волчок.
