Потому-то и была такой ревниво-настороженной Надежда Павловна — боялась, как бы Лариса не повторила ее ошибку.
Лариса как бы скопировала яркую девичью красоту матери. Иной раз, перебирая старые фотографии, удивленно восклицала:
— Неужели, мам, ты такой была?
— Бы-ла, — грустно вздыхала мать.
Лариса смотрела то на фотографию, где заразительно смеялась тоненькая и гибкая, как прутик, девчушка с толстыми, до пояса, косами, то на постаревшую, располневшую, печально вздыхавшую рядом мать. Как-то принесла эту фотографию на работу и показала женщинам. Те напустились на нее:
— Дура ты, Лорка, такую косу обрезать!
Лариса рассмеялась:
— Это же мама!
— Ну да? — не поверили ей: уж они-то знали ее мать, работавшую в парикмахерской в дамском зале — перед праздником многие из них ходили к ней делать прически. Надежда Павловна была дородная, расплывшаяся женщина с пышной копной волос.
— Посмотрим, какие вы станете лет через двадцать, — обиделась за мать Лариса.
С матерью Лариса дружила, откровенно делилась с ней маленькими девичьими тайнами, рассказывала, с кем ходила в кино, на танцы. Но в последнее время Надежда Павловна стала примечать, что с ее дочерью происходит что-то неладное. Замкнулась в себе, дома стала реже бывать, по вечерам долго задерживалась где-то и вообще отбилась от рук. Пробовала расспрашивать — усмехнется в ответ: сама ли молодой не была?.. В душу ей не влезешь, хоть и родная кровинка. Вот и сейчас сидит, словно воды в рот набрала, не улыбнется, не посмотрит ласково. Уж Вадим и так и сяк к ней, коробку конфет принес: «Лорочка, Лорочка…» А она… Смотреть тошно.
Чтоб как-то замять невнимание к нему дочери, Надежда Павловна сама обхаживала Вадима: подливала и подливала ему в чашку ароматного чая, угощала тортом, конфетами.
«А может, я им мешаю?» — вдруг подумала она и прошла в комнату, включила телевизор. Шел многосерийный детектив, и она вскоре так увлеклась, что совсем забыла про Вадима и Ларису. Вспомнила, когда фильм уже кончился. Из кухни не доносилось ни звука. Надежда Павловна робко постучалась.
— К вам можно?
Вадим сидел за столом один и курил.
— А где Лорочка?
— Ушла.
— Куда?
— Не знаю. Сказала: «Мне нужно».
— Но она скоро придет?
— Тоже не знаю…
Надежда Павловна укоризненно посмотрела на Вадима:
— Какой же ты кавалер?.. Уж я бы на твоем месте…
Вадим угнетенно молчал. Надежда Павловна пригласила его к телевизору, и они стали коротать вечер вдвоем.
— А я все равно у тебя!
Лариса ворвалась в комнату раскрасневшаяся, возбужденная.
— Почему все равно?
— Кошки мышку сторожили, а мышка убежала.
— Ты сегодня как Эзоп. Баснями объясняешься. Нельзя ли яснее?
— Тебе все равно не понять.
— Я похож на индюка?
— Поцелуй меня лучше, — попросила Лариса.
Андрей действительно ничего не понимал. Прибежала вся запыхавшаяся, точно за ней гнались, повисла на шее и зашептала исступленно, как заклинание:
— Люблю! Люблю! Только тебя единственного люблю!
— Подожди, подожди, отдышись хоть…
Андрей сварил кофе — единственное, что более или менее сносно получалось у него по кухонной части, — принес и осторожно поставил наполненные до краев чашки. По комнате разлился тягучий аромат.
— Андрей, ты правда меня любишь? Или так?
Он усмехнулся, делая вид, что сосредоточенно рассматривает рисунок на фарфоровой чашке.
— Молчишь. Значит, просто так, — вздохнула Лариса. Она резко отодвинула от себя чашку: — Не хочу. Ничего не хочу.
— Что с тобой сегодня?
— А что?
— Ты будто не в себе.
— А, ладно! Все трын-трава…
— Но что случилось? Скажи!
— Ничего не случилось. Просто я сейчас внезапно поняла: как плохо человеку, когда его не любят…
— Это я тебя не люблю?!
Андрей подхватил ее на руки и закружил по комнате. Все мелькало у нее перед глазами: окно, книжный шкаф, фотография на стене.
— Пусти, у меня голова закружилась.
Андрей бережно опустил ее на диван и зарылся лицом в ее светлые щекочущие волосы.
— И откуда ты взялась такая, не понимаю…
— Какая?
— Желанная.
«А меня ведь Вадька ждет, — вспомнила она. — Ну и пусть ждет. Распустил нюни. Разве это мужчина?»
С ней был Андрей — уверенный, сильный, такой мужественный и такой нежный. И она целовала и целовала его в твердые, чуть солоноватые губы…
…Лариса вернулась домой в полночь. Мать не спала и встретила ее в прихожей.
— Хороша, ничего не скажешь. К ней приехал друг, можно сказать, жених, а она от него наутек.
Лариса прошла в спальню, не сказав ни слова.
Надежда Павловна поспешила за ней.
— Где ж ты была?
Лариса молчала.
— Что за фокусы ты вытворяешь? Я должна сидеть с молодым человеком, развлекать его, а тем временем дочь где-то гуляет… Где была? Говори!
— У подруги.
— Врешь!
— Мама, ну ладно тебе…
— С каким-нибудь шалопаем связалась? От собственного счастья бежишь?
— Никуда я от счастья не бегу и вообще не хочу на эту тему говорить.
— Посмотрим, как ты завтра будешь перед Вадимом отчитываться!
Лариса наконец не выдержала:
— Я и не собираюсь перед ним отчитываться! И вообще ни перед кем!
— Что ты сказала? Собственной матери…
Лариса уже сняла с себя платье и сидела на кровати в одной сорочке. Надежда Павловна заметила, как налились ее груди — они, казалось, рвали сорочку.
— Пора тебе замуж, доченька, пора. А лучшей партии, чем Вадим…
Лариса расхохоталась:
— Вот именно партии… Да не люблю я его, мама! Ну что мне делать, не люблю!
— А кого любишь? Я ведь вижу, чувствую…
— Мама, — сказала Лариса, — я очень устала и хочу спать. Не знаю, что ты чувствуешь, но я счастлива. Счастлива, понимаешь?
Последние слова она произнесла, уже уткнувшись в подушку.
Андрей лежал на тахте в глубоком раздумье. Уже пошел второй месяц этого удивительного, нежданно свалившегося на него счастья. Лариса затмила весь мир, теперь, где бы он ни был, что бы ни делал, он жил ею одною, только ею, все остальное — занятия, совещания, мелочь повседневных дел — проносилось мимо, не затрагивая душу.
По утрам он просыпался только с одним желанием — поскорее увидеть ее. Но его ждала работа, и он шел на завод совсем не с таким настроением, как раньше, и весь день только и думал о ней, сделался рассеянным и безразличным даже к полетам.
Сегодня пришло письмо от Ольги. Собирается возвращаться из Ташкента. Хватит, нагостилась. Не может она быть с бабушкой и дедушкой, когда знает, что он один. Письмо озадачило Андрея, как бы встряхнуло, заставило подумать, что надо что-то предпринять, решиться наконец на серьезный, обстоятельный разговор с Ларисой. Да вот беда — как только он начинал этот важный разговор, она почему-то замыкалась. И непонятно было, то ли продолжать настаивать на своем, то ли опустить поводья — куда кривая вывезет. Его пугала эта неопределенность, и он со страхом ожидал, что в один прекрасный день Лариса не придет.
