- А он?… - осторожно произнес Виктор. - Тот человек…
- Он… - Тася осеклась. - Человек, которого я считала своей половиной, регулярно пробрасывал меня. - Она нелепо улыбнулась, словно извиняясь за нечто недостойное врачебной чести. - А я любила его все равно.
- Любили? Вы - любили?! - Виктор не верил своим ушам.
- Да, я… была больна. И за полгода вполне естественная вечерняя грусть из-за того, что на небе луна, а в твоей руке нет его руки, прошла все курсы повышения квалификации и превратилась в реальную паранойю. К моей персональной монофобии, помноженной на клаустрофобию, присоседилась фобия № 3. Малоизвестная науке и потому окрещенная мной лавефобией - боязнью любви. Больше всего на свете я боялась остаться вечером одна, тет-а-тет в ее дурной компании.
- Поверьте, я вас понимаю, - выдохнул он.
- Я хочу, чтобы вы поняли главное! - страстно выкрикнула Тася. - Я не бесчувственный чурбан, который насилует своих больных звонкими научными тезисами. Я встречалась с этим врагом лицом к лицу! И мне тоже было больно и страшно. Безумно страшно и одиноко. Нет, - затрясла она головой, - я не боялась смерти. Я до смерти боялась любви. Я боялась ее больше смерти! Именно тогда я поняла: смерть - не самое страшное в нашей жизни. Она куда более безболезненная штука, чем любовь. И надо иметь мужество, чтобы честно отсидеть свой срок в этой камере-одиночке и не сбежать из нее через гостеприимно распахнутую дверь под романтическим названием «самоубийство».
Но я была совершенно убеждена: ад - существует! И, оказавшись там, я с удивлением выясню, что изменились только обстоятельства. А ощущения остались прежними. Потому что для женщины несчастная любовь - это и есть ад!
Я знала: надо только подождать и любовь пройдет. И тупо пережидала, не пыталась за нее бороться. Я предпочла бороться с ней… Если бы в какой-нибудь платной поликлинике научились делать аборт на любовь, я бы отправилась туда и выложила любые деньги. Если бы любовь можно было утопить, как котенка, я спустила бы ее в унитаз не дрогнувшей рукой… Если бы с ней вообще можно было хоть что-то сделать: пристрелить, придушить, зарезать, вырезать, ампутировать вместе с правой рукой! Если бы кто-то из изобретателей почесал себе голову вместо задницы и придумал лекарство от любви, чтобы, проглотив курс пилюль, невменяемый влюбленный мог снова почувствовать себя нормальным человеком! Или хотя бы обезболивающее, на пару часов… Но увы, любовь по-прежнему была таким же неизлечимым заболеванием, как рак или СПИД. И ни один консилиум не мог вынести тебе точный диагноз: пройдет ли она сама собой, издохнет только вместе с тобой или сама загонит тебя в гроб.
- А как же он… - напомнил Виктор.
- Он? - презрительно скривилась Тася. - Он был обыкновенным. Сначала казался прекрасным принцем, потом оказался самовлюбленным прыщом. Да и не в нем дело… А в том, что именно тогда я и пошла учиться в медицинский. И поклялась клятвой Гиппократа, что сотру эту закоренелую чуму человечества с лица земли. Я поклялась, что убью любовь! Понимаете?
- Да, - глухо откликнулся он.
Тася стояла посреди палаты, остервенело сжимая свои маленькие кулачки. Сейчас она и впрямь была похожа на революционерку.
«Ну какая уж там Крупская! - хмыкнул Виктор. - Как минимум, Софья Перовская!».
- Теперь я вас понимаю, - задумчиво произнес он, вглядываясь в нее.
В процессе ее пламенного монолога нерушимая Тасина шапочка слетела с головы. Тщательно уложенные волосы растрепались. Ее глаза сверкали сейчас, как алмазные звезды светлого будущего!
- И все же… - усмехнулся Виктор, - когда вы говорите о любви, то становитесь такой хорошенькой. Любовь вам к лицу…
- Туберкулез тоже бывает к лицу, - неприязненно уточнила Тася. - От него на лице появляется аристократическая бледность. Однако это всего лишь болезнь.
- Болезнь… - эхом повторил больной, по-прежнему не сводя глаз со своей лечащей врачихи.
А потом, где-то в глубине его подсознания, тихо тренькнула гитара и чей-то голос запел слабо, нежно и, казалось бы, ни к селу ни к городу:
Мне нравится, что вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не вами…
День девятый… одиннадцатый… двенадцатый…
Дни шли за днями. И жизнь шла неспешно, как ленивая кошка, сладко потягиваясь на ходу задними ногами. И как-то, в столь редкий для Киева солнечный проблеск, Виктор удивленно осознал, что чувствует себя в этих стенах спокойно и защищенно. Он не знал, помогли ли ему антидепрессанты или дурацкие стихи, которыми он уже исписал целую тетрадь, или долгая разлука с Марией и полная смена обстановки… Или сказалось то, что вокруг непрерывно суетилась другая красотка, нянчась с ним, как с новоявленным пупом земли, и с неутомимым вниманием выслушивая все его глубокомысленные заскоки. Но боль ушла. А его верная тоска исхудала и стала хилой и чахоточной. Она все еще сидела в углу, полурастаявшая, облезлая и скалила черные десна с выпавшими зубами…
«А ну как и в самом деле нет никакой любви на свете? Может быть, у принцессы просто ангина или бронхит, а я мучаюсь…» - все чаще и чаще всплывал у него в мозгу обрывок из какой-то пьесы.
…И все же она жила.
- И все же, иногда мне кажется, что я все еще люблю Марию, - упрямо перечил он, впрочем, уже без должного убеждения.
- Ничего, - небрежно отмахивалась Тася, дотошно записывая все его показания в свой блокнотик. - Любовь проходит достаточно быстро. А все последующие рецидивы можно сравнить с болями в ампутированной ноге. Иногда эта боль настолько реальна, что больным с отсеченной конечностью трудно поверить своим глазам и осознать: у них болит то, чего уже нет. Это чисто рефлекторная деятельность мозговых клеток. И подобный феномен во многом объясняет, почему, влюбившись, человек способен испытывать не только психологические, но и физические мучения. Расстроенный мозг в состоянии вызвать их, даже если тело абсолютно здорово.
- Значит, достаточно одной мысленной установки, чтобы умереть от любви безо всяких побочных средств?
- Во всяком случае, медицина знавала подобные примеры. Но ваш кризис уже миновал. Вы просто привыкли к мысли, что любите, привыкли чувствовать боль. И сейчас, когда она прошла, иногда даже пытаетесь вызвать ее сознательно. Ведь так?
- Так, - улыбался Виктор.
- Вот жлобский украинский менталитет, - забавно фыркала Тасенька, морща коротенький носик. - Даже мучения, и те отдавать жалко! Как-никак - свое хозяйство: садили, растили, удобряли…
Но тут же поправляла свою шапочку и снова становилась солидной и ученой:
- Я даже могу предсказать, что через полгода, год, два спокойной, трезвой жизни у вас начнется последний рецидив и вы станете скучать… Даже не за любовью, а именно за своими страданиями. Вам снова захочется острых, спорных, обжигающих ощущений. Расцарапать, разбудить, прочувствовать их, чтобы доказать себе, что вы живете! И дай вам бог заболеть в ту минуту каким-нибудь вирусным гриппом. Ибо велик соблазн причинить себе боль…
День тринадцатый
- Прощайте…
Они стояли друг напротив друга.
Он - восвояси выписанный из больницы, на все четыре стороны… И она - как всегда сияющая, накрахмаленно-белоснежная, вкусная до слюновыделения.
- Теперь у вас все будет хорошо, Виктор. Теперь у вас есть работа, будут деньги, начнется новая жизнь…
Нет, пожалуй, сегодня свеженькая, светленькая, стройная, крутобедренькая и крутобюстая Тася была хороша как никогда!
- Вот только… - искренне вздохнул бывший больной, - жалко расставаться с вами.
Тася хитро погрозила ему пальчиком.
- Только попробуйте сказать, что вы в меня влюбились, и я направлю вас на повторный курс лечения.
- Что вы, - спохватился он. - Я совершенно здоров! Просто… я к вам привязался.
- Прощайте. - Она нетерпеливо махнула рукой. - Появляйтесь как-нибудь…
- Как-нибудь обязательно…
Какую-то секунду в палате было так тихо, что, казалось, можно было услышать шорох солнечных лучей, карабкающихся по облезлой больничной стене.
- Но лучше не стоит. - Тася неудачно улыбнулась. - Знаете анекдот? Во время застолья врач-патологоанатом поднимает тост: «Друзья мои, давайте выпьем за то, чтобы я встречался с вами только за праздничным столом!»
Он вышел на улицу. Солнце улыбалось до ушей. Меланхоличный дворник сгребал в костер красные ладошки листьев. В воздухе пахло осенью и дымом.
Виктор сделал шаг навстречу своей новой жизни и…
…Разноцветный вихрь чуть не сбил его с ног. Перед ним стояла Мария, красивая, яркая, благоухающая огромным букетом хризантем.
- Прости меня! - заорала она. - Я ничего не знала… А когда узнала, эта стерва меня к тебе не пускала. Я люблю тебя! Только тебя. Ты меня еще любишь?
