На похороны складывались всем миром, так как еще за месяц до своей кончины старушка вместе с соседками перевернула весь домик в поисках отложенных специально для такого случая денег, но ничего не обнаружила. Обычно твердая память подвела ее на этот раз. И только на скромных поминках кому-то из женщин пришло в голову заглянуть в помятую алюминиевую кастрюлю, стоящую в кухонном шкафу на самом видном месте. Она была доверху набита бумажными деньгами. Зная, что у старушки теперь уж точно никого нет, деньги решили пустить на обустройство ветхого сельского клуба, в незапамятные времена переделанного в таковой из местной уютной церквушки.
* * *
…Долго улаживали формальности, велись допросы свидетелей. К вечеру, дав необходимые рекомендации местным коллегам, доктор Вербицкий покинул гостиницу. Своих московских попутчиков он предупредил, что задерживается здесь по делам на неопределенное время, те понимающе и испуганно закивали. В комнате спецсвязи, расположенной на первом этаже, он оставил средних размеров плоский пакет. Через минуту после его ухода конверт забрали. Еще один конверт, для обыкновенных писем, он бросил в простой почтовый ящик в каком-то глухом переулке. Он долго кружил по сонным улицам города, появляясь и исчезая то в одном, то в другом его конце. Наконец дух Туймады отпустил его, и Даниил с облегчением выбрался на окраину. Он миновал аэропорт, бензозаправку, свернул с большой трассы налево, на менее оживленную дорогу, и остановил грузовую машину.
– Куда, на Кирзавод или Газпром? – свесился с кабинки веселый парень.
– А что дальше? – спросил Даниил.
Парень глянул на него, подумал и сказал:
– Садись.
В просторной кабине оказался еще один человек. Он нехотя потеснился, впуская халявщика, и что-то сказал своему товарищу на якутском языке. Это были шоферы-дальнобойщики. По всей видимости, они направлялись куда дальше указанных шофером мест. Дорога, по которой они ехали, называлась Маганский тракт. Даниил закрыл глаза, полностью положившись на случай. Ехали молча, парни оказались очень нелюбопытными. Скоро начался крутой подъем в гору. Спустя несколько часов, почувствовав непроходимое море дикой тайги, Даниил, повинуясь внутреннему голосу, произнес:
– Ребята, мне здесь выходить.
Шоферы переглянулись.
– Ты уверен?
Даниил кивнул, полез в карман куртки и достал все деньги, которые еще оставались у него после кутежа в баре. Их было не так уж много. Сказал:
– В дороге пригодятся.
Потом еще:
– Забудьте про меня.
И вышел в глухой лес.
Машина немного постояла, как будто ожидала, что он передумает. Потом, удивленно мигнув фарами, уехала.
Даниил начал быстро уходить от трассы. Здесь его никто не сможет достать. Недаром землю называют охраняемой. Его она не выдаст. Откуда у него такая уверенность, Даниил не смог бы объяснить. Столько лет выбирая способы умерщвления других людей, сейчас он хотел быть свободным в выборе собственной смерти. Пусть никто не мешает ему при наступлении этого таинства. «Двум смертям не бывать, а одной не миновать», – так звучала третья любимая присказка его учителя майора Горяева. Впрочем, на пенсию он вышел полковником, но Даниил по привычке продолжал называть его про себя майором.
Спустя несколько лет очень далеко от того места, где он вышел из машины – просто страшно сказать, как далеко – группа геологов обнаружила в непроходимой лесной чаще чьи-то давние-предавние останки. Старший группы тут же сообщил об этом по рации в ближайший поселок, до которого можно было добраться только на вертолете. Признаков насильственной смерти не обнаружили. Человек, казалось, просто устал идти и спокойно лег под деревом. А в милицейских отчетах прибавилось неопознанных трупов.
* * *
Гавриил Гаврильевич предпринял третью попытку выяснить время суток. Сколько же сейчас в этом проклятом Черси: три часа дня или три часа ночи?! Красное солнце безостановочно бегало по белому небу круглые сутки. Конечно, в окно виден магазин, но он закрыт! На обед или на ночь? Окружающая обстановка совершенно не помогала ответить на этот вроде бы простой вопрос. Моряки в связи с навигацией сновали день и ночь, разгружая прибывшие из Владивостока суда – полярное лето, будь оно проклято, слишком коротко. Местная сумасшедшая по прозвищу Маятник, как всегда, маячила взад-вперед по улице. Ей было все равно, какое сейчас время года, не говоря уже о более тонких вещах. Рассказывают, что когда-то в молодости она приехала в Черси из Ленинграда по распределению, как молодой учитель. Не выдержав полярной ночи и затяжных пург, так некстати отягощенных несчастной любовью, ее рассудок помутился. Всего за каких-то полгода. Домой она почему-то не вернулась. Единственным ее занятием оставалась ритмичная прогулка вверх и вниз по улице Юбилей Севморпути, за что она и получила свое прозвище. Зимой и летом, днем и ночью, она разгуливала, постоянно в одном и том же ободранном пальтишке грязно-зеленого цвета и видавших виды рыжих сапожках. Красная вязаная шапочка служила надежным маяком для обитателей городка, плавающих в бурных волнах жизни, парадоксальным образом успокаивая их. «Маятник на месте – значит, все нормально».
Летняя температура в Черси, по мнению уроженцев центральной Якутии, не сильно отличалась от зимней – в основном, она колебалось от плюс пятнадцати летом до минус двадцати зимой. В отличие от Туймады, где зимой вполне реально переживаешь минус 60, а летом – плюс сорок, так что жители столицы не знают, проклинать им жестокие холода или невыносимую жару. Рекорд разницы температур на планете Земля – 105 градусов – был зафиксирован именно в столице Якутии, чем ее жители искренне гордились, как черсинцы – своей бесконечной пургой, а оймяконцы – 72 —градусными морозами. Хотя, строго говоря, ни в том, ни в другом, ни в третьем случае ничего особенно хорошего не было. Даже туристы-экстремалы не стремились в эти края…
Черси – городок небольшой и очень специфический. В окружении тундры, совершенно чуждой большинству населения, и моря, ледяного даже летом, этот городок, зимой надолго погружающийся в полную темноту, приводил в уныние и тоску приезжих, многие из которых желали поскорее выбраться оттуда. Иногда им это не удавалось неделями из-за пурги, не дающей поднимать самолеты – единственную связь с большим миром. В 7 утра по радио передавали метеосводку. В Заполярье прогнозу погоду придается гораздо большее значение, чем в любом другом месте. «Ожидается ветер скоростью 42 метра в секунду. Освобождаются от занятий школьники всех классов, также запрещается выходить на работу женщинам, не занятым на непрерывном производстве, и мужчинам, занятым на наружных работах. Работает дежурный магазин №5». Это означало, что все продуктовые магазины закрыты, кроме одного, и к домам людей, занятых на непрерывном производстве, будут подъезжать вездеходы, забирая их на работу. А вылететь отсюда никому не удастся. Так могло длиться неделями, месяцами. Если пурга длилась долго, хлеб тоже подвозили к подъездам на вездеходах. Торжествовали школьники, накануне вечером выбросившие в форточку копейку с загаданной на нее пургой. Тем не менее, зиме все-таки наступал конец. В один из дней февраля из-за сопок на несколько секунд показывался бордовый краешек долгожданного светила. Это становилось главной новостью. Придя на работу, все спрашивали друг у друга: «Вы видели солнце?» Значит, скоро наступит весна, а затем лето с его солнечными перегибами. Летом все обстояло с точностью до наоборот, но оттого легче не становилось.
Голова Гавриила Гаврильевича продолжала все так же раскалываться. Его запой длился со времени отъезда жены и дочек на материк. Именно так здесь выражаются, когда человек уезжает за пределы Заполярья, будь то центральная Якутия или западная Украина. Гавриил Гаврильевич сбегал бы в магазин, но его судьбу решали целых 10 минут: поправить здоровье почти моментально или ждать всю ночь.
Внезапно Гавриил Гаврильевич вспомнил, что все еще находится в райкоме. В пятницу он отвез родных в аэропорт на служебном УАЗике (легковых машин здесь отродясь не видели: а зачем?), потом приехал сюда. Компанию ему составил сторож Михалыч, только где он теперь? Вроде сегодня воскресенье или понедельник? Штат работников местной администрации небольшой, а летом почти все в отпусках. Поэтому-то все так смешалось в голове Гавриила Гаврильевича, пребывающего в должности 4-го секретаря райкома. Трехэтажное здание райкома, полностью выдержанное в стиле подобных заведений, разбросанных по всему Союзу, представлялся ему чуть более уютным и домашним, чем в иных местах, куда ему прежде приходилось получать назначение волею судьбы и партии. Перед райкомом расстилалась площадь с неизменным памятником Ленину, по которой в ноябре и мае вышагивали и выкрикивали «Ура!!!» колонны трудящихся, а Гавриил Гаврильевич с красным бантом на груди махал им в ответ.
