что будет, если она встретит вас где-нибудь на Унтер-ден-Линден или Александерплац? Наверняка расскажет об этом Баркли, а он Ардашеву. Я не исключаю, что они примут вас за Морлока. И хорошо, если просто прикончат, а не сдадут в полицию. А там, глядишь, и убийство Алана Паркера на вас повесят.
– Всё будет хорошо. Не волнуйтесь, – глядя в пол пробурчал визави.
– Ну-ну, – усмехнулся агент. – Мне пора. До встречи в Берлине.
– До встречи.
Кацнельсон покинул кофейню.
После его ухода ликвидатор, чтобы поднять настроение, заказал коньяку. Он никак не мог простить себе допущенную оплошность с убийством доктора. Ошибся. Обознался. Сплоховал. Для профессионала его уровня такой промах – вещь невиданная. Да и с американкой тоже не стоило проявлять инициативу.
Когда рюмка опустела, он расплатился с кельнером и взял такси. Агент Региструпра РККА не заметил, что за ним неотлучно следовал чёрный «Форд».
II
Войта появился в кабинете Ардашева, когда тот стоял у окна и рассматривал улицу. В руках у помощника был фотоаппарат «Кодак».
– Я не помешал?
– Входите, Вацлав, входите.
– Даже не знаю, как выразить своё сочувствие, шеф.
– Спасибо.
– Как Вероника Альбертовна?
– Держится на успокоительных каплях.
– А где Мария?
– Отправил к супруге. Вдвоём им будет легче.
– Садитесь. Какие новости?
Войта положил фотоаппарат на столик и, устало опустившись в кресло, сообщил:
– Убийством вашего гостя занимается инспектор Яновиц и судебный следователь Мейзлик.
– Это обнадёживает.
– В голову доктора Нижегородцева вошла пуля калибра девять миллиметров, выпущенная из парабеллума.
Ардашев кивнул.
– Согласно исследованию прозектора и заключению химической экспертизы Алан Перкинс получил значительную долю снотворного и растительного яда, состоящего из тех же самых компонентов, что были указаны на пустой пачке смеси из калифорнийских цветов.
– Я в этом не сомневался.
– Вторая новость: Лилли Флетчер, похоже, по уши втюрилась в своего кавалера.
– Кто он?
– Грек. Пианист. Аккомпанирует русской певице Надеждиной. Мы, кстати, видели их выступление, когда сидели с Баркли на Виноградах.
Войта вынул из внутреннего кармана пиджака, свёрнутый вчетверо лист и протянул Климу Пантелеевичу.
– Я тут всё изложил подробно. Но на словах скажу: по документам зовут его Апостол Панайотис. Снимает седьмую комнату в доме номер шесть на Спалёна улице. Вход в комнату так же из проходного двора.
Частный детектив пробежал глазами текст и спросил:
– Удалось его сфотографировать?
– Да.
– Что ещё о нём известно?
– Они гастролируют по Европе по ресторанам. Недавно вернулись из Ревеля.
– Из Таллина, Вацлав, из Таллина.
– Да какая разница?
– О! Для эстонцев разница огромная. Поверьте, друг мой, они очень щепетильны в этом вопросе.
– И ещё один неприятный момент, шеф: я довёл сегодня этого музыканта до кофейни «Унион», что на Гибернской улице. Он там общался с одним типом. Говорили они недолго, минут пятнадцать. Незнакомец ушёл первым, я решил проследовать за ним, но он, почувствовав слежку и от меня оторвался.
– Жаль, друг мой, очень жаль.
– Но, – Войта воздел перст к потолку, – я подстраховался. В «Унионе» прошёл в комнату для мужчин. И на выходе щёлкнул на камеру эту парочку. По крайней мере, этот второй у нас есть на одной фотографии. Правда, за качество снимка я не ручаюсь. Он сидел вполоборота.
– Неплохо.
– И ещё, – Войта бросил на стол связку отмычек, – девятый номер подходит к наружной двери комнаты грека. Там два оборота. Я проверил.
– Спасибо.
– Пришлось смазать дверные петли, чтобы не скрипели.
– Молодец какой!
– Я так скоро загоржусь!
– Я буду в лаборатории.
– Как скажете, шеф.
Клим Пантелеевич взял «Кодак» и скрылся за дверью.
Ещё через час, не сказав никому не слова, Ардашев покинул контору.
Глава 15
Расплата
Апостол Панайотис устал. Сегодня они закончили выступать в ресторане «Беранёк». Завтра – «Олимпия», послезавтра – «Чёрная утка». И так каждый день. Он остановил таксомотор рядом со своим пристанищем – комнатой в доходном доме на Спалёна улице. Преимущество жилища заключалось в том, что попасть него можно было не только из общего коридора, но и с чёрного хода, выходящего во двор.
Сунув ключ в замочную скважину, он отворил дверь и включил свет. Агент специальных поручений Региструпра повесил шляпу, пальто, снял туфли и надел тапочки – давний подарок матери. Их он всегда возил с собой. Вдруг пианист замер. Он почувствовал, как у него вспотели ладони. Не поворачиваясь, он опустил руку к поясу.
– А вот это лишнее, – раздался незнакомый голос, и кто-то, вырвав из его потаённой кобуры парабеллум, добавил на русском языке: – Руки за голову.
Панайотис повиновался, и в этот момент на него обрушился удар. Колени подогнулись, и перед глазами побежали круги.
Он начал приходить в себя, когда в лицо плеснули водой. И тут же на глаза натянули его собственную шляпу так, что он не мог ничего видеть. Пианист лежал на полу в позе эмбриона со связанными руками. Перед ним стоял человек. Музыкант пролепетал:
– Что надобно вельможному пану? Деньги? Они в чемодане. Берите и уходите. Я музыкант. Выступаю в ресторанах. Это всё, что у меня есть.
– Парабеллум твой?
– Мой.
– Зачем он тебе?
– Защищаться от хулиганов.
– Как видишь, он тебя не спас.
– Кто вы? Что вам от меня нужно?
– До утра у нас уйма времени и тебе придётся ответить на все мои вопросы.
– Оставьте меня в покое! Мне нечего вам сказать.
– Ошибаешься.
Удар ногой пришёлся Панайотису в лицо, и шляпа слетела. Выплёвывая зубы, он слегка поднял голову и, с трудом шевеля окровавленными губами, вымолвил:
– А, пан Ардашев! Адвокат-проститутка собственной персоной! Николашке Кровавому служил, потом фигляру Керенскому, Деникину, а теперь и Врангелю. Завтра продашься англичанам или американцам? Надо было тебя, ублюдка, ещё в Ревеле прикончить. Знай, мерзость, мы очистим советскую землю от белогвардейской скверны уже в этом году. Ты, правда, смылся раньше других, но не сомневайся: рано или поздно меч рабоче-крестьянской Красной армии раскроит твой череп. Думаю, и года не протянешь.
– Послушай, – сев на корточки, выговорил Клим Пантелеевич, поигрывая чужим парабеллумом. – У тебя есть выбор: сдохнуть прямо сейчас или через пару часов. Два часа для приговорённого – многое значит. Дам тебе коньяку и папирос. Поблаженствуешь напоследок.
– А что потребуешь за это? Может, хочешь, чтобы я спел тебе интернационал? – съязвил Панайотис.
– Нет, станцевал, – усмехнулся Ардашев. – Для начала я тебя допрошу. Надеюсь на твою предсмертную искренность.
– Вот это уже деловой разговор. «Метакса» стоит в шкафу на второй полке. Там же и сигареты. Давай, спрашивай. Уж больно выпить хочется. Только не забудь развязать руки.
– Ладно.
Клим Пантелеевич поставил на стол бутылку коньяка,
