...И я ушел, почесывая в затылке. И так прошло лет десять... И все это время "Междуна-родная книга" копила и плавила мои перлы. Она получала эти деньги и куда-то по своему усмотрению их расходовала. Она, как мне сказали... ведь тут целая история была. Тут и Луи Арагон был каким-то образом к этому делу... Да.. Я сижу, ничего не знаю. Сижу на ящиках. Деньги идут. Каким образом деньги идут? Оказывается, вот каким образом. "Международная книга" сама особенно к этому делу рук не прикладывала. Она дала доверенность на все, связанное с этим романом, французскому "Ажанс литерер артистик паризьен" - такое было агентство, главой которого был некий Сориа, коммунист. И сотрудники были соответствующие. И как мне рассказывали приезжавшие из Франции люди, и советские наши товарищи тоже, и один наш поэт, близко знакомый с Ильей Эренбургом и Арагоном, что все наши... допустим, шахматные матчи, или вот, Давид Ойстрах - гастроли, или там пианисты, или балет, певцы, опера - все дела финансовые проводились через это "Ажанс", оно получало полномочия. И Константин Андроников, секретарь де Голля, как я уже рассказывал, говорил: "Мы все это хорошо знаем, известно, что "Ажанс литерер" концентрирует какие-то деньги, а потом их куда-то отдает кому-то, и это нас беспокоит". Так прошло 10 лет, пока мое "закипание" достигло критической точки.. .
...А что касается эпизода со шведами, пусть Наталка расскажет, а я передохну...
(Жена. В те времена стали нас приглашать на приемы в посольства. И первым было шведское. Там оказался большой почитатель таланта Дудинцева молодой журналист и писатель Ганс Бьеркегрен - видно, он и был инициатором приглашения. Мы вошли, раскла-нялись с послом, господином Сульманом - он в это время был дуайеном дипломатического корпуса в Москве, - с его супругой, и - сразу нас плотным кольцом окружили жаждущие познакомиться с автором "Не хлебом...": корреспонденты, дипломаты... Вопросы, вопросы... В том числе что вам больше нравится в скандинавской культуре. Володя, кажется, в первую очередь назвал своего любимого Гамсуна, в то время у нас запрещенного, еще несколько имен... Композиторов - Грига и Сибелиуса (хоть тот и финн). Не забыл и популярную у нас тогда Астрид Линдгрен с ее "Карлсоном, который живет на крыше". И тут приключилась одна забавная штука. Вдруг кольцо обступивших нас людей раздвигается, протискивается красно-мордая голова, прямо как у Гоголя в "Сорочинской ярмарке": "Не тушуйся, Дудинцев, мы этих Карлсонов знаем!" Так поддержал Дудинцева один из "прикрепленных" к нам, потерявший самообладание от винных паров.
После этого приема мы сдружились с семьей Ганса Бьеркегрена, ходили друг другу в гости. А что до конфуза с ящиками - было такое. Однажды были у нас в гостях Ганс и его светлово-лосая молоденькая жена Ингрид. В те времена резвились у нас в доме два котенка, бешеногла-зый Махно и Бутька. Они устраивали представление на тахте. Ганс и Ингрид, играя с ними, пересели из-за стола на тахту, устроились на краешке - тут и случился конфуз: тахта предупреждающе заскрипела, затрещала и пошатнулась, обнажив слегка "подоплеку". "О, Ганс!" - только и смогла произнести Ингрид. Бьеркегрены еще будут появляться в повести, оттого и привожу этот с виду незначительный, но запомнившийся случай.)
Глава 24
РУКИ ДРУЗЕЙ
Природе свойственно поддерживать равновесие. О врагах-недоброжелателях я уже рассказывал. Но сколько у меня оказалось друзей! - Тех, кого я узнал в лицо, и тех, кто остался неизвестным. (Что было, кстати, толчком к первому названию "Белых одежд": вначале я назвал свое будущее произведение "Неизвестный солдат", имея в виду тех, кто, совершая добро, остается в тени.) Эти мои друзья не давали мне долго унывать Жизнь наша (имею в виду семью) сделалась интересной, насыщенной приятными сюрпризами и даже веселой. С кого начну?
1. Артисты у нас в гостях. В те времена как-то образовался большой круг самой разнообразной сочувствовавшей мне публики, в котором значительную часть составляли киноартисты. Как я с ними познакомился?... Однажды, часа в два ночи, когда мы всем семейством на голодный желудок улеглись спать... желудок был голодный, как раз самый острый момент... На ящики свои улеглись спать. В детской давно угасли споры... Вдруг ночью раздался звонок. Жена пошла открывать. Слышу - топот. Я насторожился. Когда ночью раздавался звонок, неотступно возникала одна определенная мысль, всегда... Еще недавними были сталинские аресты... Жинка пришла поднимать, говорит: артисты к тебе приехали. Ну, я быстренько оделся, вышел, смотрю в коридоре топчутся: великолепный большой Иван Переверзев, потом артист небольшого роста, который играл Рогожина в "Идиоте", Пархоменко, и Медведев, красивый, высокого роста - играл Телегина в "Хождении по мукам", и еще несколько человек. Пришли и с изысканными манерами, выработанными при посещении кинофестивалей в Каннах, с поклоном изящным рыцарским, с целованием руки моей жене, с вручением конфет ей и с выставлением на стол каких-то изысканных крепких напитков - начали знакомиться. Я сразу заметил, что все они были уверены, что я живу не намного ниже их уровня. Поэтому, когда были выставлены напитки и была подарена драгоценнейшая коробка конфет жене, гости засунули головы в детскую - что-то было подарено шоколадное и дорогое, - все сели за стол, и я вижу: ждут, что принесем закуски. Закуски! И ждут. А у нас уже была вся посуда сдана. Проданы банки все, и - утром идти детям в школу, а чем кормить их - было большой проблемой. И вот они ждут, что мы начнем им доставать из холодильника, а у нас тогда и холодильника-то не было... В общем, совсем было не так, как они предполагали. Тут они друг на друга взглянули - смутились, потом пошептались, и внезапно все исчезли, убежали куда-то. Сказали - мы скоро. Пропадали примерно с час. Потом часа в три ночи вдруг - опять топот, звонок. Приехали. Раздобыли, оказывается где-то такси, куда-то поехали, во Внуково, в аэропорт, где ресторан и ночью работает. Там они взяли много... селедки какой-то, по-ресторанному приготовленной, салаты - и все это высыпали в пакеты такие, "фунтиками", остроконечные. И все это смешали в кучу - селедки, салат, бифштекс... так что можно было подумать, что все со столов смели. Вот всю эту снедь, приехав, они высыпали в большую миску, а потом разложили в тарелки, которые Наталка поставила на стол, тарелки с синей каймой. Вот на них разложили закуску, горками такими, и начался невиданный пир. И знаете, учитывая мое положение, учитывая их значение, учитывая их нравственное состояние, отношение ко мне, ко всему происходящему, я должен сказать, что если бы это еще раз повторилось, то я бы пошел на огромный риск, достал самогон, выгнал бы и поставил, потому что вся эта сцена, все происходящее стоило того, чтобы за него потом пятнадцать суток отсидеть (имея в виду горбачевское время). Вот такая штука.
Да и они, что характерно, - они покупали шоколад, да где-то, бог знает где, как говорится, провалились на дно морское, поднялись за облака и достали где-то сверхредкостные какие-то коробки. Это все преподносили, не предполагали той пустоты, что увидели на столе. Когда же они туда, в ресторан, поехали, там сели во Внукове и говорят официанткам: несите сюда побольше тарелок с закусками разными, и те начали нести... Они там ухитрились выпить, добавить, и тут случилась некая история... Они, как полагается, поглядывали вокруг и вдруг увидели за соседним столиком группу писателей и среди них - Кривицкого Александра Зиновьевича. Актеры вдруг встали, подняли рюмки и начали громко провозглашать тост за меня, за Дудинцева. И, рассказывали они, все за другим столом тоже встали. Все, кроме Кривицкого. Стойкий товарищ!
Вот что было этими ребятами рассказано за столом в ту ночь, когда они меня навестили...
...Иван Переверзев... вот он сейчас уже помер. Хороший был человек. В ту ночь мы с ним познакомились, когда мы у нас распивали водку под принесенные ими закуски. И пир длился до самого утра. Ведь это с трех часов, примерно, ночи и до, наверное, часов до 8, до 9 утра... такая шла попойка с интереснейшим разговором, о котором я совершенно ничего не помню...
Но с Иваном Переверзевым мы как-то сблизились, и в результате мы с женой были приглашены к нему в гости. Познакомился я с его женой, с мальчишкой... Его визит к нам произвел на него впечатление... понял он, что у нас нет ни черта, шаром покати... Это вообще производило впечатление и на наших, и на иностранцев. Сильное впечатление. И на Ивана Переверзева тоже произвело впечатление, и были мы приглашены, как я сказал, и когда мы как-то так уже пообвыкли в их квартире, поговорили, потом он вдруг меня отзывает в сторонку, в другую комнату. Там у него диван с четырехугольными такими подушками вместо спинки, такие стоячие три подушки. И он одну из этих подушек как-то подхватывает снизу, и она, оказывается, на шарнире поворачивалась, он ее повернул, и под ней такая образовалась прямоугольного сечения щель, такая дыра, и я как глянул туда - там пачки денег лежат. И вот он такую пачку берет и мне отдает, и в одной только этой пачке было 10 тысяч рублей старыми. Это было для нас громадное вспомоществование. И он долго терпел за мной этот долг. Я его предупредил, что не смогу отдать в ближайшее время, а он сказал: когда новую вещь напишете. Если бы по этому принципу отдавать, то я не должен был бы до сих пор с ним расквитаться, потому что новая вещь хотя и написана, но еще не дает той отдачи, которая бы мне позволила возвращать долги, - так что должны были бы новую вещь напечатать хотя бы во искупление той вины, которая заставила меня вот уже больше 20 лет долги держать непокрытыми.
