– А ты смелый! Всегда такой? – загораясь, подрагивающим голосом шептала Авдотья.
– Да нет… только с тобой, – переступая границы, не думая о том, что делает, всё больше смелел Володька.
– Ну ладно! Ладно… Будет! А то доиграемся… Народ кругом… – собравшись с силами, отпрянула она. – Потом!
– Когда же потом? Уведут нас… не свидимся боле!
– Свидимся… тут недалеко. Я найду как! – пообещала она и, быстро приблизившись к лицу, поцеловала Владимира в губы.
Володька хотел прижать её к себе, но женщина вывернулась, опять засмеялась порывом ветерка:
– Всё, хватит! – Указала пальцем: – Бери казан, тащи на улицу, а то заподозрят!
Владимир подхватил казан, рванул на улицу. В голове пеньковая труха сыплется: «Эх, сорвалось! Однако никуда не денется. Обещала ведь…» А сам всё косится по сторонам, отмечая, где что лежит, истекает слюной: есть хочется больше, чем любить женщину. Что мужику после долгой дороги черпак каши да горсть сухарей? Так себе, на один жевок. Ещё лучше детей подкормить, совсем высохли ребятишки, измотались. Им бы сейчас наваристых щей! Вот тогда бы простуда сразу отступила! Недаром гласит народная поговорка: на голод да холод любая язва рада.
Вытащил Володька казан на улицу, передал Гоше. Тот едва удержал его в руках: тоже от голода ослаб. Прогоняя со щёк малиновую краску, томно поглядывая на Володьку, Авдотья подала плотницкий инструмент: две двухручные пилы и четыре топора.
– Это всё?! – в удивлении спросил Гоша.
– Всё, – спокойно ответила хозяйка склада, делая пометку карандашом на листе бумаги.
– На одну бригаду пила и два топора?! – не поверили парни.
– Да. Что положено по разнарядке, то и выдала, – закрывая склад на щеколду, спокойно подтвердила Авдотья и, ещё раз украдкой улыбнувшись Володьке, гордо выставив грудь вперёд, пошла к себе на кухню.
– Мужики… Да что ж это такое? – не веря глазам своим, холодно спрашивал Гоша. – Мало того, что продукты на сорок человек на одном плече унести можно… а тут ещё… одна пила да два топора на двадцать мужиков! Чем работать-то?!
– Командира… Командира давай! – послышались недовольные голоса.
Из часовни выскочил Агафьев, поправляя на поясе портупею с револьвером, крикнул:
– Что за шум? В чём причина?
– Дык вот, – робея перед начальством, осмелился заговорить Никифор Мельников. – Дали нам тут… продуктов – унести не можем! А пила да два топора на бригаду – это что, насмешка?
Тот понял, в чём дело, усмехнулся в кулак, надвинул на глаза брови:
– А вы что хотели? Что вам тут лосося в собственном соку подавать будут?! Или из коровьего вымя молоко в рот само потечёт? Так?
– Никто ничего не думал… – несмело залопотали мужики.
– А раз не думали, так ничего не спрашивайте! Мне указание поступило вам продукты выдавать с выработки, по норме. Я и так навстречу пошёл, дал со склада из неприкосновенных запасов, так сказать, в долг. А насчёт инструмента вообще разговора не было. Нет у меня пил и топоров!
– Как так нет? А работать-то чем?!
– Из дому надо было брать… – зло пошутил Ванька Бродников, довольно посматривая на своих новых товарищей по оружию. – У вас ведь, Мельниковых, инструменту много на мельнице! Почему не прихватили?
– Дык… указания не было, – робко оправдывался Никифор Иванович, с болью в сердце воспринимая слова своего врага.
– Указания не было… – насмешливо кривил губы Ванька, не зная, чем бы ещё уколоть, наконец-то нашёлся:
– А чужими руками поля пахать у вас указание было?
– Дык… ить… мы силком никого не гнали… люди сами соглашались…
– А ты знаешь, кулацкое отродье, как это называется? – чувствуя поддержку вооруженной охраны, прыгал вокруг Никифора Ванька. – Эксплуатация трудового народа! За это дело вас сюда и сослали. Без пилы и топоров. Будете теперь деревья на лежнёвку зубами грызть! – Захохотал: – Гы-гы-гы! А как норму не выполните, так и жрать нечего будет!
– Отставить, Бродников! – перебил его Агафьев. – Будет ещё время… – и к осуждённым:
– Нет у меня для вас больше инструмента, не предусмотрено! То, что было – всё выдал! – Сурово посмотрел на мужиков: – Вопросы ещё будут?
Молчат мужики. Кое-кто из них уже начал понимать суть происходящего. Голодный этап теперь казался липкой мухой на запотевшем лбу. Впереди всех ждала голодная смерть.
– Нннн-ну, – медленно процедил сквозь зубы начальник, высматривая недовольных из-под козырька фуражки. – Раз вопросов нет, тогда слушай мою дальнейшую команду: становись семьями для пересчёта!
Крестьяне нехотя разбрелись по своим местам, понуро опустив головы, с грустью вслушивались в имена родных и близких, ожидая своей очереди. Герасимов произвёл поименную проверку, после чего доложил:
– Товарищ командир! Раскулаченные присутствуют в полном составе! Больных детей шесть человек. С ними в домах две женщины по уходу. Остальные готовы для перехода на остров!
Агафьев спокойно выслушал отчёт подчинённого, оторвал руку от козырька, закрепил их в замок за спиной, сказал напутственную речь:
– Так что же, господа раскулаченные? На этом, так сказать, моя воля заканчивается. Теперь вы полностью переходите в подчинение командира взвода охраны Коробейникова! – указал рукой на стоявшего рядом охранника. – Теперь он ваш царь и бог! Вы должны выполнять всё, что он скажет. Как говорится, прошу любить и жаловать!
Он отошёл в сторону, уступая место новому начальнику. Коробейников сделал шаг навстречу, грозно выстрелил глазами, начал полную строгих запретов речь:
– Долго я с вами разглагольствовать не буду, нет времени. Перед вами стоят две задачи. Главная для вас – скорая укладка лежнёвки по болоту, которую будут контролировать инженерные работники Махеев и Карбышев, – кивнул головой в сторону указанных лиц. – Моя обязанность полностью им помогать. Будете работать – будет еда! Не будете выполнять норму – сдохните от голода. Это первое. Второе. Вон там, – Коробейников показал рукой в сторону болота, – на берегу болота, у дороги, стоит пень. До него от вышки часового триста шагов. Расстояние приличное, но возможное для точного полёта пули. Если кто-то без разрешения выйдет за этот пень с острова, часовой открывает прицельный огонь на поражение без предупреждения. Понятно?
Ссыльные молчат. Что отвечать? Ясно, что с этой минуты они превратились из этапных в подрасстрельных.
– Не слышу ответа! – заревел Коробейников, скрещивая руки на груди. – Или, может, из вас кто-то глухой?!
– Ясно… Понятно… – послышались негромкие голоса крестьян.
– Эт-то хорошо, что понятно. Потом не говорите, что не слышали. Ну а раз всё всем понятно, тогда в одну колонну по четыре человека – становись!
Ссыльные поспешно собрались: мужики, женщины, старик, дети. Коробейников вскочил на коня. Конвой взвода охраны распределился спереди, сбоку, сзади. Среди них – Ванька Бродников, Нагорный, Михрютин. Общее число сопровождающих с командиром Коробейниковым составляло десять человек, ссыльных же насчитывалось больше пятидесяти душ.
– За мной, вперёд – а-арш-ш! – махнул рукой «царь и бог» и тронул коня за уздечку. Серая толпа людей неторопливо пошла сзади.
Вышли в ворота за частокол. Пошли на узкий мыс, врезавшийся в болото. Грязная дорога, с редкими, чахлыми деревцами по краям повела людей через деревянный мост в чёрный лес, возвышавшийся вдалеке.
Узкий, неширокий мыс походил на женский чулок: широкий у заставы, постепенно сужавшийся по мере удаления в болото, общей протяжённостью не больше двухсот метров. По краям жидкое месиво, топляк, в котором нет хода, а на конце мыса – толстый, высокий, в рост человека лиственничный пень. Свежий срез подсказывал о том, что дерево было спилено не раньше прошлого года и пошло на укладку лежнёвки. От пня отлично видно заставу, вышку часового. Коробейников не обманул: попасть в человека из карабина на этом расстоянии хорошему стрелку не составляло труда.
Сразу за мысом начиналась прочная, широкая, ровная, как стрела кочевника, лежнёвка. Аккуратно уложенные на продольные лаги поперечные сутунки плотно подогнаны руками с таким расчётом, что не пролезет обух топора. Это сделано для того, чтобы между брёвнами не провалилась нога лошади. На ширину лежнёвки могут свободно разминуться две телеги. По краям – обвязочные, продольные накаты, чтобы с помоста не соскользнуло колесо повозки, а в тёмное время суток или непогоду человек не оступился в болото.
Созданный руками ссыльных мост сооружен без скоб и гвоздей. Стоит задуматься, сколько сил и здоровья потрачено людьми для того, чтобы прокинуть эту прочную дорогу через хлипкую топь.
Перед въездом на лежнёвку Коробейников остановил коня и, повернувшись в седле к этапу, не без удовольствия представил творение рук человеческих:
– Вот, господа кулаки! Видите, как работать надо? Будете так же стараться – всё будет: еда, одежда, а главное – срок ссылки уменьшится. Ну а будете лодыря гонять – пеняйте на себя!
