– До свидания, дорогая, – отозвался Барнаби.
Он собирался позвонить Питеру и предложить завтра поиграть в гольф. У Питера была машина, и играть он соглашался только в Саннингдейле. А это означало, что выезжать надо не позже десяти. Теперь он будет привязан к Лондону до одиннадцати. «Я распоследний дурак, – думал он. – Что я с этого имею?» Он поехал в «Лордс». Когда он поднялся на трибуну, гремели долгие аплодисменты и Хэммонд уже возвращался в свою палатку.
К одиннадцати двадцати в четверг он снова дозвонился до Хлои.
– Ах, милый, – сказала она, – мне ужасно жаль, но завтра никак. Эта ужасная примерка в три…
– И поменять нельзя?
– Нет. В том-то и дело. Портниха не смогла поменять.
– Не важно, дорогая. Пятница ничуть не хуже.
– Ох, голубчик, я и в пятницу не могу! В пятницу у меня ленч с Томми. Если только можно назвать это ленчем, так, коктейли и несколько тарталеток. К двум мы должны быть в Уимблдоне. Я думала, ты говорил про четверг. Верно, Эллен? У нас всегда был именно четверг, милый… Помню, ты говорил…
– Да, но вчера, когда я тебе позвонил, ты сказала…
– Минутку…
Обмен репликами вполголоса на том конце провода.
– Извини, милый. Надо было кое за что расписаться. Милый, а нельзя нам провести целый день вместе на следующей неделе… Ох, наверное, у тебя уже отпуск закончится?
– Да. Но… давай тогда завтра просто встретимся за ленчем.
– Эллен! Подожди минутку, голубчик. – Последовала долгая пауза. – Ты еще тут, милый? Я просто смотрела в мою книжку, проверяла, удастся ли у нас просто ленч, но, кажется, никак не получается, дорогой. Утром у меня укладка, и сомневаюсь, что закончу до четверти второго. А сейчас я вижу, что примерка у меня в половине третьего, так что у нас окажется очень мало времени. А еще мне надо пойти посмотреть туфли, поэтому скорее всего я останусь вообще без ленча. Эллен! Золотко, сейчас я просто обязана принять ванну. Что ты будешь делать завтра? Играть в гольф или еще что-нибудь? Может, я тебе позвоню.
– Не уверен. Наверное, поеду за город.
– С кем-то, кого я знаю, или один?
– Минутку.
Барнаби быстро перенимал приемы. Положив трубку, он высунулся в окно и несколько раз с чувством произнес: «Да будь ты проклята!» Вернувшись, он сказал:
– Прости, дорогая, в дверь позвонили. Я просто обязан сейчас бежать. Позвоню тебе через день или два и договоримся о чем-нибудь на следующей неделе или еще на следующей. Если у тебя будет настроение. Пока.
Как он часто говорил себе, она была самой вероломной, лживой, бессовестной и эгоистичной лгуньей на свете.
Он набил трубку. Курить ему не хотелось, но надо же чем-то себя занять. «Женщины, – думал он, – наделены поразительным запасом глупости. Она пообещала провести четверг со мной, а затем выдает какую-то скорее всего специально заготовленную байку – у нее же целая библиотека истин и вымыслов под рукой, – и получается, что, дав обещание мне, она тут же – намеренно, заметьте! – условилась с парикмахером занять утренние часы и с портнихой – дневные. Скорее всего ложь. Скорее всего встречи запланированы на пятницу, а теперь она хочет ехать в Уимблдон с Томми. Кто, скажите на милость, этот Томми? Никогда о таком не слышал, а она всегда мне рассказывает. И она не понимает, что гораздо оскорбительнее бросить меня ради парикмахера с портнихой, чем – в особых обстоятельствах – ради другого мужчины. Разумеется, она встречается с другими мужчинами. Разумеется, она с ними на дружеской ноге. Если с Томми она познакомилась недавно, только естественно, что она хочет принять его первое приглашение. Особенно в Уимблдон… Кто не захотел бы? Если бы она меня попросила, то, разумеется, я поменял бы день. Но как она может делать вид, что хорошо ко мне относится? А сама способна перечеркнуть наш единственный день, наш единственно возможный день вместе, ради таких глупых пустяков, как укладка и примерка? Как бы ей понравилось (а у нее ведь гораздо меньше причин принимать такой афронт близко к сердцу!), если бы я отказался от свидания с ней, чтобы пойти стричься или купить брюки?»
И что делать теперь? Для гольфа слишком поздно. Снова поехать в «Лордс», а в гольф поиграть завтра? «Лордс» – самое подходящее место, чтобы нянчить ноющее сердце. Скамейки на трибунах утешительно жесткие, и вообще крикет – меланхоличный аккомпанемент к печальным мыслям. А потом при каком-то отличном, молниеносном ударе, при виде восхитительной координации ума и тела вдруг сознаешь, что женщины не так уж важны. Это мужской мир. Однажды, выходя с «Твикенхэма» после особенно увлекательного финала по регби, Барнаби наткнулся на плакат с очаровательной девушкой, одетой настолько скудно, насколько позволял муниципалитет Лондона: девица зазывала на «парад ножек», ревю с полуобнаженными танцовщицами в каком-то театре. «Что вы за дурочки? – подумал он он тогда. – Кому дело до ваших ножек?» Но это было до того, как он встретил Хлою.
Телефон зазвонил, как раз когда он подошел к двери. Он решил было не брать трубку, но это мог быть кто-то с предложением поиграть в гольф, кто-то, кто знает, что он не в редакции. Крикет или гольф или что угодно на открытом воздухе и подальше от женщин с их салонными играми.
– Алло, – сказал он.
– Ах, милый, ты еще тут. Я так боялась, что ты уже ушел.
– А… алло!
Он едва с ней не разминулся!
– Голубчик, я тут подумала… Ты сегодня вечером очень занят?
– Нет.
– Тогда почему бы нам не провести вместе чудесный вечер? Последнее время у нас всегда только ленч бывает.
– Почему бы и нет?
– Давай попробуем. Куда пойдем? Ах, я уже знаю! Как насчет шоу в «Ипподроме»? Или тебе будет там скучно?
– Нет. Прекрасно.
– Или тебе бы хотелось куда-нибудь еще?
– Нет. Я за «Ипподром».
– Ну, если тебе это понравится, милый, тогда давай пойдем. А потом могли бы поужинать, верно? Конечно, если тебе захочется, милый…
– Господи милосердный, конечно, пойдем ужинать!
– А потом, может, пойдем куда-нибудь танцевать. Правда, приятно было бы?
– Чудесно.
– Ах, милый, я так рада. И ты не сердишься на меня, что я так тебе навязалась?
– Дорогая! Когда за тобой зайти?
– Дай-ка подумать. Не думаю, что в обед, верно? Почему бы тебе не прийти в половине седьмого или на секундочку пораньше, и мы вместе выпьем по коктейлю с чипсом?
– Коктейлю с чем?
Хлоя рассмеялась.
– Нет, золотко, совсем не то, что ты подумал, это просто закуска. Картофельный ломтик. Недавно они прямо-таки ворвались в мою жизнь. – Она снова рассмеялась. – Я чувствую себя гораздо счастливее, чем десять минут назад. А ты?
– Гораздо.
– Ура!
– Ура! Ты модно оденешься?
– Очень. У меня есть новое платье. Специально для тебя, дорогой. Надеюсь, ты не сочтешь его неприличным.
– Буду очень разочарован, если не сочту.
Счастливый смех, а потом:
– Ах, милый, я правда люблю куда-нибудь с тобой ходить.
– И я.
– Обязательно надень черный галстук, дружочек, потому что я люблю тебя таким.
– Хорошо.
– Дорогой, я просто должна принять ванну.
– Ладно, голубка. В семь двадцать пять.
– Гули-гули. Что будешь делать сейчас?
– Наверное, в «Лордс» поеду.
– Развлекайся, золотко. Передавай привет обоим судьям и скажи, что я ужасно счастлива, потому что сегодня проведу вечер с моим любимым мужчиной. Обещаешь?
– В любом случае собирался. Думал, наверное, в перерыве на ленч. Чтобы не прерывать игру.
– Как тебе будет удобно, милый. Грейс играет?
– Он умер.
– Ах да, ты же мне говорил. Тогда передай привет Брэдмену. Он-то играет?
– Он в Австралии.
– Ну тогда пошли ему телеграмму и скажи, что сегодня я иду танцевать с моим любимым мужчиной.
– Непременно.
– А как насчет Хоббса? Он-то играет?
– Он отошел от дел.
– Похоже, никто не играет. Но кто-то же должен выбить одиннадцать?
– Дорогая, я играю, и ты играешь, и какое нам дело, играет ли кто-то еще?
– А кто говорил, что нам есть дело? Люблю тебя, милый. Во всяком случае, ты будешь думать, что я так сказала, потому что в суде я буду все отрицать. Все, что я скажу сегодня под воздействием коктейля, не может быть использовано против меня в суде. Я тебя обожаю… или я думаю о ком-то другом? Милый, я просто должна принять ванну. А ты меня удерживаешь. Точно не хочешь, чтобы я была чистой. Эллен! Пока, ангел. Ровно в семь тридцать.
– В семь двадцать пять. Пока, моя милая.
– В семь двадцать четыре. Благослови тебя Бог, голубчик.
– В семь двадцать три. Пока, милая.
– Ухожу на семь двадцать три, ухожу, ухожу… до свидания, мистер Раш… ушла!
Но нет. Телефон зазвонил, пока он все еще думал, какая она милая.
– Алло, дорогой! Оказалось, у меня есть еще минутка свободная, пока Эллен ищет мыло. Знаю, что оно у нас есть, потому что помню, как на прошлой неделе им пользовалась. Что ты делаешь сегодня вечером? Что-нибудь интересное?
– Тихонько сижу дома и читаю «Богатства народов» Адама Смита[66].
