— Даня в курсе?
— Только не говори ему! Он и так переживает!
— Постараюсь, — добродушно улыбается Алена и помогает мне встать.
Пока я поднимаюсь, мой взгляд цепляется за личные принадлежности на полочке, которыми я давно не пользовалась. А точнее, полтора месяца. У меня никогда не возникало трудностей с циклом или задержек. Может, из-за стресса?
— Ты чего зависла? — Алена возвращает меня в реальность звонким, чересчур громким вопросом.
— Да так, ничего…
Думаете, моя лучшая подруга поверила? Вряд ли. Она переводит взгляд туда, куда смотрю я, и у меня возникает впечатление, что эта девчонка читает мои мысли — все до единой. Именно она, увидев меня в машине Дана, догадалась о наших отношениях. Я ничего ей не рассказывала, никаких подробностей, однако в один летний день она без зазрений совести сказала, что мы очень мило смотримся для влюбленных. Я не стала отрицать: не могу долго лгать, особенно лучшей подруге.
Хотя двух людей у нас неплохо выходит обманывать, но в этом больше заслуга Дана…
— И когда к тебе в последний раз приезжали подружки на красном кабриолете? — внезапно спрашивает Алена, серьезно глядя на меня.
— Полтора месяца назад, — отвечаю, понимая, к чему она клонит. Но мы с Даном всегда предохранялись. Почти. За исключением близости в машине, когда я сдала последний экзамен. — Думаешь, я…
— Не думаю — знаю.
Я не хочу спрашивать, что именно Алена знает, потому что…
Если это окажется правдой, я не смогу скрывать свое положение очень долго. Наши жизни разрушатся окончательно. Я не знаю, как отреагирует Дан, что скажут родители, узнав о нас. Нет! Это неправда! Я просто сильно волнуюсь из-за галереи, куда ушли все наши силы и средства. И за Дана.
Но он всегда меня поддержит, да?
Глава 20. Дан
— Не думаешь, что назначать встречи в офисе — не самая лучшая идея? — спрашиваю отца, входя в кабинет. Снова вызвал внезапно для меня, снова смотрит на меня серебристыми глазами, готовыми прожечь в моей голове множество дыр. Разве это спасет положение на винодельне?
А мое? Ладно, я сам справлюсь со своими проблемами, но что насчет семьи? Семьи, которой плевать на твои желания…
— Обстоятельства не позволяют обсуждать такие проблемы дома. Не хочу, чтобы Марта переживала.
— Она работает у тебя за стенкой.
— Сейчас ее нет, — спокойно отвечает отец.
Плохое предчувствие преследовало меня всю дорогу до офиса. Оно съедало меня, не давало покоя. Оно не оставляло меня с того дня, как Эльзе стало плохо. Я видел, как она слабела на глазах, но продолжала улыбаться и влюблённо глядеть на меня прозрачно-голубыми омутами.
Интересно, доктор уже приехал? Объяснил, почему Эльзе плохо целую неделю? Однако эти вопросы моментально вылетают из головы, когда отец с громким стуком открывает ящик стола и кладет на стол передо мной бумажный конверт.
Впервые за много лет страх охватывает меня, противный комок подступает к горлу под пристальным взглядом серых глаз. Мои, наверное, выглядят так же, когда я открываю конверт и нахожу фотографии. Наши с Эльзой. И не просто, где мы общаемся и держимся за руки, а где обнимаемся.
На первой моя рука по-хозяйски обхватывает хрупкую фигурку Эльзы, на второй мои ладони сжимают белоснежное лицо и притягивают к себе непростительно близко, на третьей — я целую ее в губы. Мягкие, шелковые, нежные. Самые любимые. В нашем доме, на пустой улице, в торговом центре, в галерее, когда та еще была цела.
— Вижу, ты узнал, кто на этих снимках, — прерывает молчание отец. Теперь понятно, почему он не кричит, не возмущается и не заставляет меня возглавить винодельню. — Знаешь, как это называется?
— Мы не кровные родственники. Никто не запрещает нам влюбляться.
— Но мы с ее матерью женаты! Ты представляешь, что будут говорить люди?
— Мне какая разница, что о нас скажут?! Никто не узнает!
— Тогда откуда я взял эти снимки?
Этот вопрос нужно задать тебе, отец, а не мне. Хотя ответ на него тоже интересен. Кто-то следил за нами, снимал нас во всех этих локациях. Кто-то, кому небезразличны наши с Эльзой чувства друг к другу, подставил нас. Подставил Эльзу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Неужели…
— Я не хочу навлекать позор на свою семью. Тебе нужно оборвать эту связь.
— Это невозможно, — отстаиваю свою позицию перед человеком, который каким-то образом принимал участие в моем зачатии.
— Я знал, что ты так скажешь.
Мне уже не нравится этот разговор. С самого начала предчувствовал, что наша встреча ничем хорошим не закончится. Но я не предполагал, что он раскроет нас с Эльзой. С моей маленькой принцессой.
Отец глядит на меня сквозь прищур своих стальных глаз. Как бы ни было стыдно это признавать, но я боюсь за итог нашего разговора. Не за себя. За Эльзу. Я сделаю все, чтобы защитить ее. Абсолютно все.
Но… Всегда в нашей жизни присутствует злополучное «но», которое рушит чужие жизни раз и навсегда.
— В конверте есть документ. Прочти его.
И я читаю. Не хочу осмысливать сказанное в нем, не желаю разбираться, что правда, а что ложь. Не хочу сравнивать и ломать наши жизни. Наши с Эльзой судьбы, которые давно определены кем-то свыше.
Зачем?
Кладу листок бумаги на стол, смотрю сквозь него. Ощущаю на себе взгляд отца. Спокойный, стальной взгляд, в котором отсутствуют эмоции в принципе. В то время как внутри меня разгорается огонь. Он сжигает меня и приговаривает к гибели.
— Теперь ты понимаешь, почему я прошу тебя расстаться с этой девушкой.
Я ничего не отвечаю отцу. Молча поднимаюсь со стула и покидаю кабинет. Но напоследок оборачиваюсь к нему и произношу лишь одно:
— Ты сломал наши жизни…
— Я забочусь о тебе, Даниил. Ты взрослый человек. Тебе нужно двигаться дальше, а не пребывать в подростковой влюбленности.
Влюбленности не существует, отец. Это любовь. Она либо есть, либо ее нет. С Мариной, как выяснилось, ее не было. Между нами существовала привычка, удобство, возможно, легкое увлечение друг другом. Физическое и эмоциональное. Но не более того.
Если ты когда-то любил мою мать, либо любишь сейчас Марту, то знаешь об этом, как никто другой. Ты должен меня понять. Но, судя по всему, вряд ли. Ты сломал меня. Ты сломал нас. Если бы я знал с самого начала. Если бы я все знал о нас. О ней. Я бы не дал себе волю, не позволил бы Эльзе влюбиться в меня.
— Завтра жду тебя на работе, — врывается в сознание голос отца.
— Хорошо…
Мне ничего больше не остается, потому что морально я опустошен, и сейчас согласен на все, что позволит отвлечься от ноющей раны в груди. Время летит мимо меня. Я словно нахожусь в коконе, отделяющем меня от массы людей. Никто не видит меня, я не вижу никого. Тьма. Полумрак, туман, который пускают в зал, чтобы создать антураж таинственности и безопасности. Это видимость для развлечения людей, не более того.
В ближайшем клубе никто не обращает на меня внимания, да и я ни на ком не задерживаю взгляд. Бармен активно подливает мне прозрачную жидкость с ужасным привкусом и горечью. Она согревает, но в то же время заставляет расслабиться. И вот уже куда-то уходят проблемы с галереей, разговор с отцом стирается из памяти. Остается только образ миловидной девочки-альбиноса, который никак не хочет покидать меня.
Кто-то звонит на мобильный раз за разом. Выключаю его. К черту. Не сейчас. Мне так хорошо и спокойно, не хочу рушить этот настрой и атмосферу. Не хочу ничего знать, понимать. Ничего. Будущего не существует, прошлого не существует. Только здесь и сейчас. Только настоящее.
— Дан…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Голос милый, но говорящий явно не понимает, какого черта я здесь делаю. И выражение лица собеседницы полностью это отражает.
Марина, как всегда, прекрасна и изящна. Я помню ее такой в первую встречу, в тот вечер, когда мы оказались в одной плоскости, и в день, когда расставались. Она неизменно красива, сильна. Ее не стоит защищать: сама себя защитит. Наверное, это привлекло меня в ней — самодостаточность. Или красота?
