мелкими шажками, прижав руками правый бок.
Дальше – обычное лежание до выписки. В конце недели, в субботу или воскресенье, я даже бодренько, несколько скоком так, для куража, выходил на первый этаж к приехавшим ко мне родственникам.
Выписали. Швы снимали уже в нашей поликлинике. Как будто всё нормально, но в одном месте, как раз там, о чём тот хирург сказал: «Ах, чёрт..!», шов не стал зарастать, образовался свищ. 27 февраля я обратился к хирургу в 51-ю поликлинику, который назначил меня на УВЧ и УФО, а также попросил поехать в 53-ю больницу, показать шов:
– Они там напортачили, вот пусть и посмотрят, что с этим делать.
Поехал я в 53-ю. Прихожу на приём к хирургу. Смотрю, а это тот же самый, кто меня и резал, Абрамов по фамилии. Осмотрел он мой шов и говорит:
– Да, и кто же это Вам такой шов сделал?
Я говорю:
– Операцию делали Вы.
Он посмотрел документы и пробурчал:
– Да, действительно, я.
Абрамов вместе с медсестрой прочистил мой свищ, чем-то смазал, наложили точечную повязку с пластырем по краям. Потом говорит мне:
– Всё это мог бы сделать и ваш хирург. Теперь такую чистку надо делать через день, да ещё продолжать обработку ультрафиолетом, да ещё, может быть и уколы какие-нибудь поделать, антибиотик, например. Но всё это можно и здесь, а Вам лучше – по месту жительства. Вам ведь сюда с Серпуховской не очень складно добираться. Так что обращайтесь к своему хирургу, он назначит лечение. А записку я ему напишу. Отдадите на приёме.
С этой запиской я пошёл снова к своему хирургу. Он был недоволен, что приходится, как он сказал, исправлять чужие ошибки. Назначил меня дополнительно на уколы, какой-то антибиотик.
Какой это был антибиотик, я уже и не помню. Помню, что первая буква была Л, но это только по зрительной памяти. Врач мог написать так, что и М сначала покажется буквой Л. Начало-то у них одинаковое. Сейчас на букву Л более тридцати антибиотиков. Пусть часть из них относится к лечению других заболеваний, других органов, выпускается только в таблетках или порошках. По моим прикидкам всё равно остаётся не менее пяти, которые вполне могли быть мне назначены. Больше всего, мне кажется, что это лефлоцин или что-то созвучное с этим.. Но теперь уж это всё равно. Можно, правда, это и узнать по журналам процедурного кабинета за февраль-март 1989 года. И только там, поскольку из медицинской карты удалены все страницы моих общений с хирургом. Кто это сделал и когда, теперь уж и не узнаешь, но сделал. Это и по медицинской карте видно, что удалена информация: с последней записи от 27 февраля до следующей после неё 7 апреля, когда я брал справку у участкового терапевта для посещения бассейна.
Да и что тут говорить, ведь я был на больничном после операции сорок дней. И никаких записей в карте не осталось? Я ведь часто бегал в поликлинику, свищ залечивал. Если это так важно для поликлиники или даже хирурга, что пришлось удалять несколько листов из медицинской карты, то, вероятно, могли удалить каким-то образом и записи обо мне в процедурном журнале.
Такое «нападение» на мою медицинскую карту произошло, вероятно, уже после моего обращения к врачу лору. Дело в том, что я почувствовал какие-то проблемы со слухом: немного хуже стал слышать, появился какой-то звон высокой частоты, которого раньше не было. 4 октября с этим мне уже пришлось впервые обратился в лор-кабинет. Врач поставила какой-то неврит со знаком вопроса и направила на аудиограмму. На следующий день аудиограмма была готова. Действительно, звучание высокой частоты, о котором я сказал, на ней отразилось: от частоты в 1000 гц до 6000-8000 гц с максимумом примерно на 4000 гц. По этой аудиограмме было заключение: понижение слуха с обеих сторон по типу нарушения звуковосприятия.
Очень часто я стал обращаться по этому поводу к врачу. Аудиограмму делал и дополнительно в поликлинике им. Семашко (она находится на Серпуховской площади). Практически на всех аудиограммах – одно и то же.
Лечение никакое не помогало, да и до сих пор ничего существенного не происходит, только что заметно стал ухудшаться слух, и интенсивность звучания продолжает увеличиваться, но, как я полагаю, уже стабилизировалась на этом современном уровне, больше, вероятно, физически не может увеличиться.
В марте 1993 года меня направили на консультацию в 4-ю горбольницу, что на улице Павла Андреева. На приёме был у профессора. Это кафедра клиники ухо-горла-носа, так записано в направлении из моей поликлиники. Приём профессор проводил в присутствии группы иностранных студентов, которой он поставил задачу, определить, что у меня за болезнь. Он сказал так:
– Слушайте внимательно. Я буду задавать пациенту вопросы, он будет отвечать, а вы должны будете поставить потом диагноз. Вот результаты его аудиограммы.
Примерные вопросы, которые он мне задавал, и мои ответы на них я постараюсь изобразить, хотя это никому и не нужно.
– Ну, Чекалин, расскажите о ваших ощущениях.
– Ничего не болит, плоховато слышу, больше – на правое ухо. В ушах постоянный звон высокой частоты, больше тоже в правом ухе. Так мне кажется. Иногда прослушиваются и другие гармоники, меньшей частоты.
– Когда и при каких обстоятельствах это у Вас произошло?
– С весны 1989 года. У меня в середине февраля был гнойный аппендицит, его удалили, но шов плохо срастался, был свищ. Назначили антибиотик и какие-то ещё профилактические меры, которые связаны с физиотерапией, УВЧ, УФО.
– А какой антибиотик Вам давали.
– Уколы. А какой антибиотик – не знаю, не помню. Что-то на букву Л.
Профессор назвал какое-то лекарство на эту букву, но по его звучанию я не мог сказать, то это или другое.
– А то, – сказал он, – что этот антибиотик сейчас запретили к применению, он даёт сильные осложнения, и на слух тоже. Чем Вас лечили ещё?
– Какие-то уколы, помню, целый месяц делали. Потом – кавинтон, в течение месяца, как и уколы, ношпа, электрофорез. Больше ничего не было, да я и перестал таким способом лечиться, потому что никакого эффекта это не давало. Мне врач сказал, что, возможно, мне надо делать операцию, поэтому я и пришёл проконсультироваться.
Профессор встал, вышел из кабинета. А студенты стали рассматривать мою аудиограмму, в руках у них медицинский справочник болезней уха, носа и горла. Открыли на какой-то странице, близкой к моей болезни, смотрю, там написано о неврите слухового нерва. Я им и показал это название.
Заходит профессор. Обращается к студентам:
– Так, ну что вы скажете? Какая предположительно болезнь у пациента? Вот ты, Мигель, скажи.
– У него неврит слухового нерва, – ответил Мигель.
Профессор быстро так бросил взгляд в мою сторону. Я постарался скрыть, что я тут не при чём, сами,
