Тут меня вызвали к фельдмаршалу. Увидев мою постную рожу, он сразу спросил:
— Фон Гофен, у вас слишком несчастный вид. Часом, не устали?
— Никак нет. Пребываю в полном порядке, — не без бравады объявил я.
Вряд ли мне удалось ввести в заблуждение опытного полководца, но он удовлетворенно кивнул:
— Молодец, голубчик. У меня для тебя есть еще одно важное задание. Сдюжишь?
Я с готовностью вытянулся по струнке:
— Жду ваших распоряжений, господин фельдмаршал.
— Славно! Тогда внимай, фон Гофен, повторять не буду. Меня по-прежнему беспокоит Будденброк. От него любой каверзы ожидать можно. Хочу отправить гвардейцев твоих к его лагерю. Я должен знать о враге как можно больше.
Мюнхгаузена мне удалось выцепить из ратуши слегка пьяным. Чтобы напоить бравого кирасира вусмерть, пришлось бы выкатить бочку хмельного вина. С Ивашовым пришлось повозиться дольше. Его привело в чувство лишь обливание холодной водой.
— Прости, — повинился я перед мокрым как курица поручиком, — но дело есть дело. Оно превыше всего.
Оба моих заместителя — злые, но трезвые — побежали собирать людей.
Мы выступили в лес через час. В штабе нам дали проводника-финна, знавшего округу как свои пять пальцев.
— Я проведу вас самым коротким путем, — пообещал он.
Как и положено в такой ситуации, местные жители были в курсе всего и вся. Проводник уверенно повел нас к лагерю шведов, клятвенно заверяя, что знает дорогу, которая выведет нас к Будденброку даже быстрее спасшихся после разгрома солдат Врангеля. Глядя на его уверенное продвижение чуть ли не в потемках, в это определенно можно было верить.
После утомительного перехода мы оказались неподалеку от передового пикета шведов. Небольшой отряд охранял подступы к лагерю. Шесть солдат с примкнутыми багинетами стояли у деревянных рогаток, преграждавших дорогу. Десятка два спешившихся драгун грелись у костров.
Сам лагерь, по всей видимости, спал. Было слышно, как перекрикиваются в темноте часовые и всхрапывают лошади конного разъезда.
Сначала у меня появилась идея взять тут языка, но удобный случай никак не мог представиться. Шведы даже оправляться ходили партией в несколько человек. Разумная предосторожность во враждебном окружении.
До нас уже доходили слухи о двух-трех довольно крупных партизанских отрядах. Горячие финские парни давали прикурить шведам, хотя до масштабных сражений не доходило: то в отдаленной деревушке изрядно пощиплют команду фуражиров, то в лесу непроходимую засеку устроят. Впрочем, даже мелкие неприятности изрядно осложняли продвижение корпуса Будденброка.
Наш проводник тоже был из партизан и по дороге успел поведать о своих личных подвигах. Делал он это весьма вдохновенно, размахивая руками и непрерывно крестясь. Зная людскую натуру, я сразу делил число уничтоженных им шведов на три или четыре, чтобы придать рассказу хотя бы видимость правдоподобия.
По всей вероятности, Будденброк еще не получил известия о разгроме Врангеля. В этом нам довелось убедиться совсем скоро. Знаю, что история эта будет выглядеть невероятной, но что было, то было. Все это происходило буквально у нас на глазах.
Мы услышали конский топот, с каждой секундой он становился все ближе и ближе. Охрана лагеря насторожилась. Драгуны мигом прыгнули в седла, достали палаши.
По дороге в сторону пикета вихрем неслись всадники. Это были остатки разбитого корпуса. Первые из тех, кто успел драпануть с поля боя и, очевидно, заплутал в незнакомых местах. Бегство их было паническим. Сейчас они заражали своим испугом всю округу.
Дозорные громко окликнули беглецов, спрашивая пароль. Но те либо не знали его, либо не собирались заморачиваться по таким пустякам, когда (известно, что у страха глаза велики) у них за спиной находилось все русское войско.
Пикет и рогатки разметали в считанные секунды. Солдаты Будденброка открыли огонь, но было уже поздно. Кавалькада влетела в сонный лагерь, круша солдатские палатки и шатры офицеров, ломая заграждения, втаптывая копытами в снег ничего не понимающих людей.
Послышался чей-то истошный вопль:
— Русские!
Его тут же подхватили на сотни разных голосов:
— Московиты уже в лагере!
— Они нас атаковали!
— Спасайся, кто может!
В лагере поднялась суматоха, сравнимая разве что с пожаром в борделе во время наводнения. Раздетые сонные люди бестолково метались между рядами палаток. Где-то уже пошла пальба по всем направлениям.
Грех было не воспользоваться оказией. Зарядив фузеи дальнобойными пулями, мы принялись обстреливать из укрытия шведский лагерь и пикет. В тот момент я пожалел, что у нас не было пороху и ракет. Эх, какого бы шороху мы навели!
Вряд ли наш огонь был особенно метким, но на главное его хватило: сумятица в неприятельском стане выросла в разы. Потерявший управление четырехтысячный корпус Будденброка прыснул в разные стороны. Солдаты убегали из лагеря, как крысы с тонущего корабля.[10]
Признаюсь, что я не мог поверить своим глазам, долго тер их и всматривался в подзорную трубу.
Напрасно кричали офицеры, пытаясь остановить подчиненных. Напрасно бесновался Будденброк. Как бы фантастически это ни звучало, но в результате воистину идиотского недоразумения, разве что самую малость усугубленного нашими действиями, крупная боевая часть неприятеля прекратила свое существование.
Часть шведов неслась прямиком на наше расположение, не подозревая, что именно здесь и засели русские.
Сами напросились! Дружным залпом нам удалось положить пару десятков вражеских солдат и заставить неприятеля повернуть обратно. Сине-желтые мундиры показали нам спину.
Бросая пушки на тяжелых лафетах, врассыпную драпали артиллеристы. Часть их скрылась в густом осиннике.
С треском переломилось полковое знамя. Вспыхнуло несколько палаток. В свалке сшиблись человек пятнадцать кирасир Будденброка, успевших оседлать лошадей, и драгуны Врангеля, которых было намного больше.
Неразбериха превращалась в не пойми что.
«Дурдом», — подумал я.
— Кому сказать — не поверят, — покачал головой Мюнхгаузен.
— Точно. Не поверят, — согласился я.
Саморазгром вражеского корпуса набирал обороты. Бациллы паники заражали все большее количество шведов.
Сложно сказать, что именно стукнуло мне в голову, но я решился на то, что могло бы показаться человеку со стороны форменным самоубийством. Понаблюдав несколько минут, как Будденброк мечется по полю безо всякой охраны (та испарилась с поля ночной битвы, как вода с раскаленного асфальта), я подумал: «А что, собственно, мешает мне взять его в плен?»
Лишь несколько офицеров составляли сейчас свиту шведского генерала. Момент был идеальный.
Я переглянулся с Мюнхгаузеном. Вот оно — подтверждение научно недоказанного факта, что идеи витают в воздухе. Барон думал в одинаковом с моим направлении.
— Господин майор… Разрешите? — В его взгляде было столько мольбы.
— Вперед, за мной! — вместо ответа скомандовал я.
Гренадеры в белых маскхалатах дружно ринулись из укрытия, горланя во всю глотку залихватское «Ура!», от которого задрожали бы каменные стены крепости.
Шведы решили, что к русским прибыло подкрепление. Паника усилилась.
Орудуя где штыками, где прикладами, мы все ближе и ближе пробивались к маленькому островку на территории лагеря, где генерал и его адъютанты еще пытались организовать жалкое подобие порядка.
Я плечом отбросил набежавшего шведа, ударом ноги отшвырнул еще одного, с треском врезавшегося в палатку и порвавшего ткань, из пистолета пристрелил третьего. За мной плечом к плечу продвигались Чижиков и Михайлов. Где-то сбоку, лишая противника маневра, заходили гренадеры Ивашова и кирасиры Мюнхгаузена. Дюжие, не уступавшие ростом гренадерам «самовары» крушили скандинавов почем зря.
Михайлов подхватил желтое полковое знамя шведов:
— Чего ему зазря валяться?
— Правильно, — одобрительно ответил я.
Вот и генерал. Взъерошенный, похожий на воробья, получившего хорошую трепку от своих же собратьев.
Я встал перед ним:
— Предлагаю вам немедленную капитуляцию!
Лицо Будденброка исказила гримаса. Щеки его задергались. Было чувство, что шведа сейчас разобьет удар. Но генерал справился.
Он огляделся по сторонам в поисках помощи и убедился, что остался совершенно один.
— Ваше счастье! — Побагровевший генерал с досадой сломал свою шпагу об колено, бросил обломки к моим ногам и гордо отвернулся.
Мои бойцы бережно спеленали его и поволокли в лес, пока шведы не очухались и не устроили погоню. В любую секунду все могло переиграться не в нашу пользу.
Ласси, увидев, какой презент мы приволокли ему прямиком на квартиру, от удивления потерял дар речи. Когда первоначальная растерянность прошла, он лишь покачал головой и с трудом выдавил:
