В имении Алчевского отец тоже не задержался долго. Однажды задремал Ефрем Андреевич, проглядел, как коровы добрались до пшеницы. За это вычли у него половину заработка. Тут и высказал Ворошилов-старший приказчику и хозяину все, что думал о них, кровопийцах и душегубах. Плюнул, швырнул на землю шапку, растоптал ее и ушел восвояси.
Потянулись особенно трудные недели и месяцы. Отец мыкался где-то по соседним уездам. Старшая сестра, помогавшая семье вышла замуж за машиниста подвесной канатной дороги и отправилась с ним на Голубовский рудник. А мать перебивалась с тремя детьми. Жалко ей было отпускать от себя Клима, да что же делать. Отвезла его к новой родне - на Голубовском требовались дешевые рабочие руки.
Десяти лет не исполнилось Климу, когда муж сестры Иван Иванович Щербина привел его на шахту, подтолкнул к мастеру: «Вот тебе новенький!» Оглядев худенького мальчишку с большими удивленными глазами на смуглом лице, мастер хмыкнул скептически: «Такой наработает...» Однако велел идти на склад, где Климу выдали громоздкий ящик. Как и другие ребята, Клим должен был выбирать примеси из угля, поднятого на-гора. Ползая по грудам угля, наполнишь ящик и волоки его на крутой холм пустой породы. Особенно это трудно в сырую погоду, ноги скользят по мокрому углю, по камням, того и гляди, сорвешься, покатишься вниз вместе с ящиком. Покалечиться можно.
Клим, правда, ни разу не сорвался, но к концу смены выматывался так, что руками шевельнуть не было сил. Трудились-то с шести утра до шести вечера с двумя небольшими перерывами на еду. Как уж он дотягивал последние ящики до вершины - сам диву давался. Но если не дотянешь, рассыплешь на склоне отвала, себе хуже. Не зачтут, не заплатят. А Клим и так зарабатывал первое время восемь копеек в день, иногда десять.
Возвратившись домой, наскоро смывал угольную пыль и валился спать. Так сутки за сутками. Красивой сказкой казалась теперь пастушья жизнь в привольной степи.
Ребята-колчеданщики тупели от безвыходной нескончаемой монотонности. Грязные камни, тяжелый ящик, груда пустой породы. И опять камни, опять опостылевший ящик... Кто послабей - не выдерживал, заболевал, исчезал бесследно. Кто постарше и повыносливей, искал облегчения в бессмысленной ругани, в драках, привыкал к куреву, к водке.
Для Клима, впервые попавшего на предприятие, все тут было новым, возбуждало любопытство, желание узнать и понять, что к чему. Долго стоял он перед запыленной электрической лампочкой, излучавшей удивительный свет. Ни керосина, ни фитиля, а она горит. Как это так? У кого бы спросить? К господину технику не подступишься, а к господину инженеру тем более. Он и появляется-то раз в неделю. А электрик сам не шибко разбирается. Сказал: «Ток идет. Сунешь палец - ударит». Что за ток, почему и куда он идет, не объяснил.
Или вот машина, с помощью которой подают уголь из шахты. Она как живое существо. Черная, лоснящаяся. Стучит, гудит, тяжело вздыхает от напряжения, теплом обдает. Сколько в ней разных железок, все движутся, трутся друг о друга, но не скрипят...
«Вы дегтем смазываете?» - спросил Клим машиниста. Тот засмеялся: «Деготь только для телеги годится, а здесь металл, техника». Сунул мальчишке масленку в руку, показал, куда капать.
Как ни уставал Клим со своим ящиком, после смены все чаще задерживался возле машины, выполнял поручения машиниста: и ржавчину очищал, и грязь, и даже за квасом бегал. Однажды по дороге домой машинист спросил: «Тянет тебя к нашему делу?» - «Очень». - «Поговорю в конторе, может, масленщиком возьмут...»
Обрадовался Клим такому обещанию, с удвоенным желанием стал помогать машинисту, ловил каждое его слово. Вскоре освоил нехитрые обязанности лучше другого колчеданщика, тоже крутившегося возле машины в надежде на место масленщика. Этот парень был постарше и посильней Ворошилова. Он возненавидел Клима с первого дня: видел, что машинист больше благоволит старательному новичку.
В работе не мог выделиться соперник - решил взять другим. Подговорил своих дружков. Они обвинили Ворошилова в том. что он якобы украл у товарища узелок с завтраком, и устроили самосуд. Лупили Клима по животу, по лицу, по голове. Когда упал, пинали каблуками. Продолжали топтать даже после того, как он потерял сознание.
Избили Клима страшно, зверски. Лишь через несколько суток очнулся он в рудничной больнице - выплыл из черного омута. И боль выплыла вместе с ним. Все тело в синяках. Долго не мог вздохнуть полной грудью. Но особенно мучили головные боли. Во время приступов Клим едва сдерживал крик.
Прошло два месяца, прежде чем наступило улучшение, но стоило сделать резкое движение или поволноваться - сразу накатывала изнутри горячая волна, ломало виски, затылок.
Фельдшер сказал Марии Васильевне, что это может остаться надолго, даже на всю жизнь.
В следующую осень впервые услышал Клим звонок на урок и вошел в класс. Сорок человек разного возраста сели за парты. Были тут и маленькие ребятишки, и верзилы с пробивавшимися усиками. Учитель разделил всех на две группы: не по возрасту, а по грамотности. В первую вошли те, кто умел читать и писать. Ворошилов оказался во второй - он не знал еще ни одной буквы.
В школе Клим встретил человека, который многое предопределил в его дальнейшей судьбе.
Преподаватель Семен Мартынович Рыжков был натурой незаурядной, выделялся образованностью, пытливым умом, крепким характером. Энергии, силы воли ему не занимать. Ученики почувствовали это сразу: дисциплина установилась с первого же урока. Авторитет учителя особенно вырос, когда мальчишки узнали: Рыжков бывший моряк, побывал в далеких странах. Рассказывал он так интересно, что ученики после звонка не хотели покидать класс.
При всем том Семен Мартынович никому не давал спуску, требовал прочных знаний, хорошего поведения и опрятности. «Не по богатству людей цените, а по их отношению к другим людям, по их работе». Эти слова были очень понятны Климу - разве не то же самое часто повторяла ему мама?!
Учитель обратил на Клима особое внимание. Потом, через несколько лет, при встрече в Луганске, Рыжков рассказывал Климу: «Ты своей смышленостью выделялся, этакой наивной прямотой, независимостью характера. А еще - правдивостью. Никогда не запирался в проказах, не перелагал вину на товарищей, не подхалимствовал. Ну и учился, конечно, с рвением, схватывал все на лету. Тогда я и понял, что ты юноша с будущим, тогда и начал говорить ребятам: «Учитесь, как Ворошилов. Читайте столько, сколько читает Ворошилов...»
Это правда: читал он много. Дорвался до книг, как изголодавшийся человек до еды. Приносил домой Пушкина и Гоголя, Лермонтова и Крылова. Сидел до тех пор, пока мама гасила лампу.
А еще Клим пел тогда с большим удовольствием. Сначала в школьном хоре, который создал Рыжков, а потом в церковном, куда были отобраны лучшие голоса. Регент сам был хорошим певцом и одаренным музыкантом, играл на скрипке, фисгармонии и флейте, очень заботился о своих подопечных, старался развить у ребят слух, правильно поставить голос. Хор у него был такой, что ценители со всей округи приезжали насладиться. А молодые певцы получали прекрасную выучку, обогащались духовно.
Наступила весна 1895 года. Для семьи Ворошиловых она была особенно трудной. Кончилась картошка, иссякли все припасы. Надвинулся голод. Пришлось Климу снова отправляться на заработки. С грустью проводил Семен Мартынович своего лучшего ученика: «Не забывай про учебу, Клим. Заниматься можно и самостоятельно. Читай книги, приходи к нам. Я и домашние мои всегда рады тебя видеть».
Много раз потом бывал Ворошилов у Рыжковых. Забегал поговорить, взять книгу, узнать, что нового в мире... Пройдут годы, но их взаимное уважение, взаимная привязанность сохранятся на всю жизнь.
В ту трудную голодную весну Клим получил из рук любимого учителя свидетельство об окончании школы и похвальный лист. На этом систематическое образование было закончено. Все остальное зависело от него самого.
Рядом с Васильевной, на землях помещика Алчевского, где совсем вроде бы недавно семилетний Клим пас телят со своим напарником, развернулось строительство; росли цехи, доменные и мартеновские печи большого завода, который сооружало Донецко-Юрьевское металлургическое общество (ДЮМО). Людей требовалось много. Грамотного юношу охотно взяли рассыльным в контору. А оценив его старательность и порядочность, поручили возить корреспонденцию в почтовую контору, отправлять и получать денежные переводы, посылки. Не каждому доверяют такое. Ответственность большая, но работа однообразная. Климу это быстро наскучило.
Тянуло в цехи, где выплавляли чугун и варили сталь. Там и специальность серьезную можно приобрести, и заработок больше. Знакомые рабочие помогли ему, Клим поступил помощником машиниста на водокачку... Когда это было-то? Давно, два десятилетия назад. Много специальностей сменил потом Ворошилов на предприятиях Донбасса по своей и не по своей воле. Но первый серьезный шаг сделал именно тогда: почувствовал себя настоящим пролетарием.
