— Кто? — спросил отрывисто начальник штаба, поднимая книгу. В лицо он Филькина знал, знал и должность его, а вот фамилии не помнил.
Глядя на книгу в руках начальника штаба, Филькин, вздохнув, признался:
— Соболев, товарищ капитан первого ранга.
Конечно, начальник штаба и сам мог убедиться в этом, но раз он спросил...
— Значит, Соболев... — протянул начальник штаба. — Лейтенант?
— Я? — спросил Филькин.
— Не я же! — раздраженно сказал Мохов. — Свое звание я знаю. А вы даже представляться еще не научились.
— Так точно, лейтенант... — Что-то не понимал Филькин связи между вопросами о фамилии автора и его, Филькина, воинским званием.
— А это что? — Мохов потряс книгой.
— Так я уже докладывал, товарищ капитан первого ранга... — Филькин потупился. — Это роман... Соболева...
— Что?! Роман?! — Мохов быстро взглянул на обложку и сразу вспотел. Все он уже понял, рассвирепел, что чуть не стал посмешищем на целое соединение — мог бы им стать, если бы не сразу понял... — На гауптвахту пойдете, лейтенант!.. — Черт его знает, как фамилия. — Поняли? На гауптвахту! Так и доложите своему командиру.
— Есть... на гауптвахту... — понуро сказал Филькин.
Мохов круто повернулся и вышел, унося с собой книгу.
Все, о чем читал только что лейтенант Филькин, было кончено.
— Пилотку... Пилотку поправь! — Варламов, оглядываясь поминутно на переборочную дверь, отдавал старшине отсека последние указания. — Помнишь, как представляться?
— Да я в прошлом году самому главкому докладывал, — с достоинством сказал старшина. — И то нормально.
— Ну, смотри... Только никаких дебатов. «Так точно» и «никак нет». Понял?
— Так точно, — сказал старшина.
— А где механик? — Варламов поискал глазами, заглянул на нижнюю палубу, но Обозина и там не оказалось.
— А он что-то ремонтирует в трюме, — подсказали Варламову.
— Как?! Я же ему запретил! Вот нашел время!
— Вызвать, товарищ капитан второго ранга?
Варламов прислушался к соседнему отсеку и махнул рукой:
— Поздно... Идут уже.
Он поправил свою пилотку, в последний раз оглядел блистающий чистотой отсек — и остолбенел: из дальнего угла, снизу, неторопливо вылез на палубу трюмный, весь измазанный машинным маслом.
Видимо, Обозин, упрямо верный своей привычке делать осмотры механизмов когда только можно, и на этот раз, не считаясь ни с чем, послал одного из трюмных выполнять какую-то срочную работу.
Варламов успел помянуть несколькими словами и механика, и трюмного, вернее — их матерей, но это мало облегчило положение самого старпома, который в первую очередь отвечал за порядок на корабле. А переборочная дверь уже отворилась, и через комингс переступала нога в лакированной туфле...
В последний момент трюмного все же успели втиснуть в какую-то узкость между механизмами, правда не полностью, а только верхнюю его часть. Проявляя завидное хладнокровие и находчивость, Варламов прикрыл собой незадачливого матроса и вытянулся по стойке «смирно».
— Вы что же, так и будете все время опережать меня на один отсек? — усмехнулся командующий.
— Так точно. Должность такая, товарищ командующий, — сказал Варламов.
— А спецовки такие чистые... — спросил командующий, оглядывая матросов, — по случаю?
— Никак нет, — доложил Варламов, — всегда...
— Ну-ну... — Командующий неопределенно хмыкнул, и Варламов так и не уловил, поверил ли он ответу или понял, что иначе старпом и не мог ответить.
Букреев, заглянув за спину Варламова, оценил щекотливость ситуации и сказал:
— Товарищ командующий, разрешите реакторный показать?
— Показывай...
Старшина открыл перед ним переборочную дверь в следующий отсек, а Букреев, чуть задержавшись, тихо процедил Варламову, что из него все-таки будет, видимо, толк.
— Есть, — сказал Варламов, переводя дух. — Разрешите не сопровождать?
— Да, — разрешил Букреев, — займитесь ликвидацией недоразумения.
Но ликвидировать оказалось не так легко, потому что как уж сумел трюмный протиснуть между трубопроводами свою голову — было неизвестно, а только вытащить ее он уже никак не мог, и пришлось срочно, пока командующий не вернулся, снимать клапан, чтобы вызволить голову трюмного.
В это же время личный состав отсеков, уже осмотренных командующим, что-то около двадцати человек, был срочно вызван на мостик и, получив кисти и краску, энергично принялся устранять замечание командующего. Работали матросы на совесть, так как из лаконичного вступительного слова интенданта поняли, что Букрееву может здорово влететь лично от командующего, а они этого не хотели.
Когда командующий, осмотрев лодку, поднимался по трапу на мостик, Бобрик в изнеможении сидел спиной к открытому люку и складывал кисти. Командующего он заметил с опозданием на какую-то долю секунды...
— Что такое?! — Командующий с недоумением рассматривал испачканный рукав канадки.
Бобрик суетливо схватил ветошь и, пытаясь стереть с рукава командующего краску, бормотал:
— Да краска еще свежая, не взялась...
На мостик поднялись Мохов и Букреев.
— Что случилось? — озабоченно спросил Мохов.
— Сохнет медленно, товарищ капитан первого ранга, — виновато объяснил Бобрик. Краска никак не оттиралась.
— Вечно у вас не как у всех, — сквозь зубы тихо сказал Мохов Букрееву, отобрал у мичмана ветошь и сам начал оттирать рукав командующего.
— Ну-ка, за растворителем, — спокойно сказал Букреев. То, что произошло, — уже произошло, и теперь надо было надеяться только на юмор командующего.
Бобрик полез было в люк — совсем голову потерял, — и Букреев, приводя его в чувство, еще спокойнее, почти раздельно сказал:
— Не ту-да, мичман... На плавбазу.
— Есть, товарищ командир. Я мигом...
Предложенный командиром план был совершенно конкретным, и Бобрику даже стало как будто легче. Да и не о себе он думал в эти минуты, спускаясь на пирс и подбегая к плавбазе: боялся, что командира подвел.
— Ладно, хватит, — сказал Мохову командующий. — Только размазываем... Командир...
— Ясно, товарищ командующий, — мрачно сказал Букреев.
— Да нет! Доволен я
