— И ради этого вы решили навсегда отказаться от Англии?
— Нет, зачем навсегда? Англия никуда не денется. Просто я решил купить здесь кусок земли, построить дом и пожить здесь пока, сколько потребуется.
— Сколько потребуется?
— Чтобы стать независимым.
Дора смутилась.
Генри вздохнул и закрыл лицо руками.
— Это все так запутанно, — простонал он. — Мне стыдно пересказывать вам все мои обстоятельства. Но, мисс Коллинз…
Она удивилась, когда он взял ее за обе руки.
— Не сомневайтесь, мне очень хочется, чтобы исполнились все ваши желания. Мы поживем здесь немного, каких-нибудь несколько лет, а потом будем свободны, отправимся, куда захотим, станем изучать и исследовать мир со всеми его чудесами.
Ее вдруг охватила дрожь.
— Мистер Саммерс, — сказала она. — Что это такое вы мне говорите?
— Я говорю, что, если смогу найти подходящее место, которое можно будет назвать моим домом, я бы хотел, чтобы вы разделили его со мной. Будьте моей женой.
— Ну-ну, — говорит отец, устраивая ее поудобней и подкладывая под спину подушку.
— Который час? — спрашивает она. — Кажется, я больше уже не засну.
— Где-то половина пятого, — отвечает он. — Светать начнет еще через три часа, а ты ведь совсем не выспалась.
— А ты что будешь делать?
— Посмотрю, как там наши слуги и гости. Хорошенький прием в новой стране для мистера Саммерса!
— Я пойду с вами, — говорит она.
— Ни в коем случае, я запрещаю.
Отец тверд в своей решимости, и она снова ныряет под простыни.
— Прекрасно, — говорит она, — но спать я все равно не буду.
Он уходит, и Дора слышит его шаги по дому, его голос. Генри не может сейчас прийти к ней, она понимает это, но в доносящихся звуках не слышно тревоги, значит, он цел и невредим. Вопреки собственным прогнозам, она погружается в неглубокий сон, а когда в спальню просачивается рассвет, быстро встает и подходит к окну посмотреть на окружающую местность.
Меньше чем в двадцати футах от дома в глаза сразу бросается глубокая трещина в земле. Она проходит как раз по тому месту, где растет ее любимый каштан; ствол его разорван пополам.
Розмари
Я прислушивалась к звуку мотора, пока он не слился с шумом дождя и отдаленным ревом разбушевавшейся реки. Целых два дня я не выходила из дома, и, хотя я очень его любила, с отъездом Хью его большие пространства и темные комнаты, в которых к тому же стоял невыносимый холод, выбивали меня из колеи. Хью был прав: я погрязла в материале своей диссертации, слишком много размышляла о наших семейных призраках, Генри и Доре, а тут еще чья-то рожа в окне; хоть пиши сценарий для фильма ужасов.
Дождь все не переставал, но пора уже было выйти прогуляться. Я втиснула ноги в резиновые сапоги, стоящие у черного входа, и надела дедушкину большую непромокаемую куртку, которая доставала мне до колен.
Про опоссума я совсем забыла и, открывая дверь, чуть не споткнулась о него. Но заниматься с ним не хотелось, я оставила его лежать там, где он лежал, и вышла навстречу ненастью. Пробежавшись по грязи и лужам, спотыкаясь о пучки травы, выросшей на жирной почве, я пошла куда глаза глядят, и ноги сами принесли к утоптанной тропинке через луг, мимо Сорочьего пруда к реке и дальше с добрый километр вдоль берега. По ней мы когда-то любили ездить верхом, а летом снимали с лошадей седла и купали их в пруду.
От нескончаемого проливного дождя река поднялась и вспухла. На тропинке легко было поскользнуться и упасть в стремительный поток. А упадешь — закрутит и унесет к черту на кулички. Я представила, как в этом потоке тонет Дора, как холодная рука ее в последний раз поднимается над водой и исчезает навсегда.
Я шла вверх по течению, спотыкаясь о скользкие кочки. Капли дождя, падая на лицо, бодрили, а этого мне и надо было. На огороженных пастбищах под деревьями жались друг к другу овцы, и с важным видом прохаживались стайки сорок. Господи, сколько их тут, этих черно-белых представителей семейства врановых! Выглядели они зловеще и не спускали с меня своих блестящих глазок. Я стала считать, дошла до семи и бросила. Подошла ближе, и они забеспокоились, взволнованно заходили взад-вперед, остановились, словно советуясь друг с другом, и попрыгали от меня подальше. Несколько птиц, захлопав крыльями, взмыли в воздух.
Я остановилась: мне стало не по себе. Потом повернулась и по той же дорожке двинулась обратно, но было уже поздно: сороки меня опередили. Капюшон сполз, и непокрытой головой я ощутила ветер от крыльев, услышала противное карканье: они пикировали прямо на меня и только в самый последний момент резко сворачивали в сторону. Я снова поскользнулась на мокрой траве и на этот раз упала. Одна из сорок набралась смелости и решила атаковать, и рука моя оказалась ненадежным прикрытием. Сильный удар в голову и острая боль заставили меня вскочить на ноги и сделать попытку бежать, но когти злобной птицы увязли в моих влажных волосах и больно царапали череп. Я закричала, скорее от испуга, чем от боли, но мне удалось оторвать от себя эту тварь, и она улетела. Но не угомонилась и, сделав круг, приготовилась к новой атаке; вдруг поблизости раздался громкий выстрел, он прокатился по всей долине и растворился в шуме реки.
Сороки ретировались. Я стояла на месте, вытирая лицо испачканной грязью рукой. Оглянулась и увидела шагающего ко мне по траве Сэма с дробовиком в руке.
Я не побежала к нему, боже упаси, повернулась к нему спиной и ждала, пока он сам подойдет, чувствуя себя полной идиоткой.
— С тобой все в порядке?
Он взял меня за руку и развернул лицом к себе.
— Все нормально. Спасибо.
Из-за рева разбушевавшейся реки нам приходилось кричать. Я перевела взгляд на его руку, которой он все еще держал меня, и он отпустил.
— Эти сволочи бывают очень опасны. Черт возьми!
Он смотрел на мою прическу, я ощупала ее и посмотрела на свои окровавленные пальцы.
— Здесь тоже поцарапано.
Он указал на мой лоб, и я машинально вытерла его.
— Ты просто все размазала. Давай отведу тебя домой, осмотрю как следует. Скорей всего, ничего страшного, из головы всегда идет много крови. Но на всякий случай надо обработать.
Что тут скажешь, он прав. Сама себе осмотреть голову я не могла. Без него тут никак не обойтись.
— А что ты тут делаешь с ружьем? Господи, ты что, стрелял, когда они на меня напали?
Он фыркнул:
— Конечно, нет. Что я, дурак, что ли? Выстрелил в воздух, чтобы испугать. Проделал дырку в небе, как говорил мой папаша. Чтоб дождика выпало больше.
Несмотря на жгучую боль в голове, я невольно улыбнулась.
— А на кого охотился? На опоссумов?
— На кроликов. Когда дождик кончается, они вылезают из нор. Вот сволочи! Хочешь, принесу? У меня их завались. Наделаешь чучел, будут защищать тебя от сорок.
Ума не приложу, почему он показался мне опасным. Воплощение веселья и дружелюбия. Не скажу, конечно, что он мой рыцарь, но как-никак он спас меня от врагов.
— Спасибо тебе, — сказала я.
Он взял меня за руку и пожал ее, и, хотя мне было очень неловко, я не отнимала руки до самого дома. Мы прошли вокруг дома к заднему крыльцу, где все еще лежал опоссум. Я молча ждала, что он на это скажет. Но Сэм спокойно открыл дверь, переступил его и только тогда оглянулся.
— Что, будет еще одно чучело?
Я остановилась посреди кухни и посмотрела прямо ему в глаза.
— А разве не ты положил его там?
— Не-ет, — ответил он.
— И не ты в окно заглядывал перед этим?
— В окно? Ты что думаешь, я слежу за тобой?
Я не ответила, но челюсти мои сжались.
Он засмеялся, но как-то не очень весело.
— Черт возьми, так ты это серьезно? За кого ты меня принимаешь? Зачем мне за тобой следить, когда ты не прячешься?
— Ладно, забудь. Давай лучше осмотри мне голову.
Он усадил меня на стул возле стола и включил свет.
— Ну-ка, посмотрим…
Пальцы его раздвинули мои мокрые волосы.
— Да нет, кажется, ничего страшного. Несколько царапин…
— Ой! — я отдернула голову.
— Извини. Здесь рана поглубже. Похоже, она тебя клюнула. Но не думаю, что нужно сшивать. Хотя промыть как следует надо. Мало ли какая зараза. Сейчас сделаем.
Сэм оставил меня сидеть, а сам отправился в ванную. Похоже, он неплохо ориентируется в этом доме, словно родился и вырос в нем. Скоро он вернулся с куском ваты и чем-то дезинфицирующим.
Промыв рану, Сэм удовлетворенно оглядел свою работу. Потом снял плащ и, не спрашивая позволения, развел огонь. Я молча наблюдала за его передвижениями, не зная, что делать, попросить остаться со мной или отправить домой.
— Господи, в этом доме холодно, как в погребе, — сказал он. — Почему ты не топишь камин?
Я пожала плечами.
— Много работы. Да и лень.
— У твоего дедушки постоянно горел камин. По крайней мере, когда он хорошо себя чувствовал. К концу он в этом не очень нуждался.
