— Ну как, годятся? — спросил Чарли. — А то я могу послать к Локки за другими.
— Не нужно, — нетерпеливо поморщился Том. — Сойдут и эти.
— Тогда кидайте жребий, кому какие, — сказал Чарли, и Микки подбросил кверху монетку.
Выиграл Том, ему досталось выбирать.
И тут он совершил ошибку. Должно быть, следуя безотчетному эстетическому побуждению, он выбрал нормальную пару — себе на беду.
— Внимание, джентльмены! — возгласил Чарли со всей старомодной церемонностью, какой требует ритуал этого освященного традицией кровопускания. — Прошу надеть перчатки.
Я закрепил перчатки на кулаках Тома, квадратных, как и концы его сильных пальцев. Завязывая шнурки, я глянул ему в лицо. Оно было осунувшееся и бледное, как будто с него вдруг сошел красновато-кирпичный загар, а прозрачные голубые глаза смотрели как-то особенно беззащитно, но губы были плотно сжаты и казались полоской раскаленного металла.
— Джентльмены, — снова начал Чарли, и мы все вышли на середину ринга, — матч будет состоять из шести раундов по четыре минуты каждый. Запрещаются: захваты, удары головой и удары ниже пояса. По моему сигналу противники расходятся и по моему указанию занимают нейтральные позиции. В случае нокаута победа бесспорна, если шестой раунд закончится без нокаута, победителя определяю я. Возражений нет?
Мы что-то невнятно пробормотали, как богомольцы в церкви.
— В таком случае, пожмите друг другу руки и разойдитесь по местам, а затем вы снова сойдетесь, уже как противники, и посмотрим, кто кого.
Том и Финн обменялись знаками дружелюбия, по традиции предваряющими кулачную расправу. Я выставил табурет за веревку. В другом углу Микки, секундант Финна, торопливо давал ему последние наставления, ведь для обоих бокс был привычным делом. Я не мог дать Тому никаких наставлений, он в боксе понимал гораздо больше меня. Я мог только заняться кой-какой психологической подготовкой.
— По силам вы с Финном равны, — сказал я Тому. — Но у тебя есть перед ним особые преимущества. Ни злостью, ни сознанием своей правоты ты его не одолеешь. Только вот чем. — И я постучал себе по лбу.
Но Том не слушал. Я видел, что все в нем натянуто до предела: оставалось надеяться, что и Финн нервничает не меньше. Чарли позвонил в свой колокольчик. Том встал и повернулся лицом к противнику, в картинной позе чемпиона ожидавшему начала боя. До сих пор Финн почти все время молчал, но в водворившейся тишине мне послышалось легкое шипение, словно предупреждавшее, что пощады не будет.
Начало было для Тома неудачным. Финн сразу взял его в клинч и, упершись твердым подбородком в ямку над ключицей, проговорил ему в ухо (Том мне рассказывал это после боя): «Ну, держись, Квэйл, уж я постараюсь тебя так отделать, чтоб ты навсегда позабыл, что ты мужчина». И, улучив минуту, он коленом ударил Тома в пах.
Со всех сторон закричали и засвистели. Я сам не заметил происшедшего, но, увидев, как Том содрогнулся от боли, я бросился на ринг, ухватил Чарли за рукав и крикнул, стараясь перекрыть общий галдеж:
— Ты что же смотришь, а?
Но Чарли уже спешил развести противников.
— Слушай, Финн, — сказал он строго. — Ты боксер, а не хулиган. Будешь тут пускать в ход ярмарочные штуки, так я позабочусь, чтобы ты вообще не появлялся больше на ринге. Понятно?
Чарли проговорил это, стоя между ними и удерживая одного правой, другого левой рукой. Я глянул на Финна, и мне вдруг стало его жаль: я понял, что он нанес Тому запрещенный удар помимо своей воли. Лишенный многого в жизни, Финн, чтобы не отчаяться, должен был придумать себе что-то на замену, вот он и придумал, еще несколько лет назад. Мне всегда казалось, что в глубине души ему самому противны все его подлые выходки, но для него это был единственный способ стать вровень с Томом, вторгнуться в его прочный, надежный мир или, верней, вырвать его из этого мира, где так спокойно, ровно жилось. Я не мог слишком строго судить Финна; думаю, что и Том не мог при всем накале своей ненависти к нему в эту минуту. И Финн потом дрался честно до самого конца.
Чарли отпустил противников и едва успел сам уйти с дороги, как Том нанес Финну стремительный удар в голову, который тоже, в сущности, можно было счесть спорным. Финн качнулся в сторону, на какое-то мгновение оглушенный.
Снова из толпы раздались крики протеста.
Но Чарли не счел нужным останавливать схватку, и с этой минуты оба противника словно потеряли власть над собой. Был забыт всякий порядок, всякая дисциплина, они молотили друг друга в диком, бессмысленном, слепом ожесточении, и к концу первого раунда у обоих уже текла из носу кровь.
Я видел, что и тот и другой с трудом переводят дух, и подумал, что, пожалуй, на шесть раундов их не хватит: слишком уж нерасчетливо сыпались удары.
— Ты спятил! — сердито сказал я Тому, когда он опустился на табурет. — Помни, не будешь действовать с умом, так тебе крышка.
Вытирая кровь с его лица и груди, я пытался пронять его доводами рассудка, но встречал лишь пустой взгляд человека, глубоко безразличного ко всему, в том числе и к собственной судьбе. Позже он говорил мне, что весь этот шум и гам с самого начала не столько раззадоривал его, сколько вызывал чувство отвращения. Кровавая потеха, участником которой был он сам, как бы символизировала все то, против чего в нем в ту пору складывался вечный протест.
— Действуй с умом, — беспощадно твердил я, пока не раздался сигнал к началу второго раунда.
Опять они беспорядочно, точно в обыкновенной мальчишеской драке, стали дубасить друг друга по чему попало. Я услышал, как Микки Мэрфи крикнул Финну:
— Сдерживай его, Финн! Правой работай, правой! Сдерживай его!
Сдерживать противника ни одному, ни другому не удавалось, но я заметил, как вздрагивал Том всякий раз, когда Финн доставал его правой, на которой была та странная маленькая перчатка. Вероятно, ощущение было, как от удара зажатой в кулаке горстью цемента.
— Время! — крикнул Чарли.
Смачивая губку водой, я выжимал ее на тело Тома. Он свесил голову и тяжело дышал. Зубного предохранителя у него не было, и я хотел было приподнять его рассеченную губу, чтобы посмотреть, целы ли зубы, но он отмахнулся.
— Все это перчатка, — сказал он, с трудом переводя дыхание. — Словно тебя бьют лошадиной подковой.
— А ты поспокойней. Старайся блокировать его правую.
— Что уж теперь, — угрюмо сказал Том, как будто весь ход боя был предрешен заранее.
В третьем раунде и темп и характер боя изменились; профессионал в Финне постепенно оттеснял разъяренного юнца. Финну было всего восемнадцать лет, но за последний год он довольно часто встречался на ринге с профессиональными боксерами и подчас неплохо справлялся, даже когда противник был много сильней. Он лучше Тома владел техникой боя, чувствовал его логику, его ритм; и как только он перестал просто махать кулаками, а применил расчет и умение, все преимущества оказались на его стороне, не говоря о тех, что давала ему железная перчатка. Даже шипения больше не было слышно.
Третий раунд оказался переломным. Снова и снова Финн повторял один и тот же прием — вытянутой левой блокировал Тома, а сам в то же время буквально избивал его правой. Том под градом его ударов напоминал броненосец, который бомбят в открытом море. Он теперь почти все время отступал и, кажется, обрадовался звонку не меньше меня. Когда он подошел, я сказал ему:
— Вот видишь, видишь! Финн теперь действует с умом, не то, что ты.
— Все эта перчатка, — упрямо повторил Том вместо ответа.
— Перчатка перчаткой, но он уже не дерется без толку, ведет продуманный бой.
Но Том по-прежнему не слушал меня. Ослепление гневом длилось у него дольше, чем у Финна, потому что причины гнева были глубже и сложней. Слишком много решалось для него в этом бою, тогда как Финн просто вымещал одну обиду, заслонившую собой все.
Четвертый раунд показал с ясностью, что поражение Тома неизбежно. Финн теперь демонстрировал такую технику, такую ритмическую слаженность всех движений, что Том рядом с ним выглядел неповоротливым увальнем. Том почти не нападал, еле успевая прикрываться от сыпавшихся на него метких ударов. Словно загипнотизированный страхом перед этой маленькой твердой перчаткой, он только защищался — нырком, уклоном, подставкой, а Финн бил его то в лицо, то в грудь, то в поясницу, умело используя оружие, данное ему судьбой.
— Ты пропал, — со злостью и отчаянием сказал я Тому после четвертого раунда. — Теперь если что-нибудь тебя может спасти, так только точный расчет.
— Он сильней меня, Кит, — безучастно сказал Том.
— Неправда! — злобно рявкнул я, даже не стараясь придать своему голосу убедительность.
— Не те перчатки я выбрал, — устало сказал Том, поднимаясь для пятого раунда.
— Дались тебе эти перчатки! — сказал я. — Старайся не попадаться ему под правую, вот и все.
