— Суть дела не в том, кто глава компании, — сказал Дж.Ч.Страпп, — а в том, кто подписывал документ, по которому компания обязалась платить за убытки от пожара. На документе стоит подпись мистера Дормена Уокера.
Последовал долгий спор об ответственности учреждений и отдельных лиц согласно закону о корпорациях и еще с десяток других юридических препирательств в том же роде; отцу, надо сказать, всякий раз удавалось прижать к стене всех своих противников, включая и судью, который под конец стал выказывать явные признаки раздражения. Наконец судья прекратил споры, постучав карандашом о свою деревянную кафедру.
— Хочу напомнить представителю защиты, — сказал он, — что мы находимся не в Верховном суде и не в суде штата. Здесь всего лишь посреднический суд. Аргументы представителя защиты чересчур сложны для нашей компетенции. Если представитель защиты желает оперировать именно такими аргументами, он может обратиться в более высокие судебные инстанции. А здесь он должен оспаривать то обвинение, которое предъявлено истцом. Суд продолжается. Считаю, что ваш клиент, мистер Квэйл, привлечен в качестве ответчика правильно, и прошу вас исходить из этого положения.
— Ну что ж, придется, — презрительно сказал отец, разводя руками в знак того, что подчиняется по необходимости; так лев мог бы подчиниться решению собаки.
Нет надобности приводить тут детали судебного разбирательства, они несущественны для моего рассказа. Во всей этой юридической перепалке существенно было одно: стремление отца доказать, что Локки сам поджег свой дом, чтобы получить страховую премию, и, чем вероятнее это казалось, тем чаще на лице отца появлялась довольная усмешка, а на лице Локки Макгиббона — выражение тревоги, потому что он впервые видел отца во всем его профессиональном блеске. Даже самый английский язык казался в его речи не тем языком, на котором всю жизнь разговаривал Локки, юридическая терминология делала его запутанным и непонятным. Локки это не нравилось, и он, видно, начинал понимать, что оплошал.
Отец развернул весь арсенал доказательств, собранных им и Томом: показания пожарных, свидетельство адвентиста — сборщика молока, анализ осадка, обнаруженного на дне корыта. Каждого свидетеля он вызывал для перекрестного допроса, но Дж.Ч.Страпп спрашивал мало и все больше по пустякам, и к концу первого дня суда казалось уже совершенно очевидным: а) что Локки в ночь пожара приезжал в Сент-Хэлен, б) что в корыте находился бензин и этот бензин горел и в) что все эти факты изобличают Локки как злоумышленника, совершившего поджог собственного дома в целях получения страховки.
Только на второй день на свидетельскую трибуну взошел сам Локки, вызванный его адвокатом Дж.Ч.Страппом. Этот толстенький человечек с бабьим лицом, склонный к напыщенности и пафосу, знал свое дело, и отец уважал его за это. Накануне, во время допроса свидетелей защиты, он не делал никаких попыток оспорить чьи-либо показания, что многих из нас ввело в обман.
— Мистер Макгиббон, — обратился он теперь к Локки, — скажите суду, спрашивал ли вас когда-нибудь Дормен Уокер или мой коллега, представляющий его интересы, приезжали ли вы в Сент-Хэлен в ночь пожара?
— Нет, никто меня не спрашивал, — сказал Локки.
— А вы в ту ночь приезжали в Сент-Хэлен, мистер Макгиббон?
— Да, приезжал.
В зале раздались недоуменные смешки: ответ Локки не только был неожиданным, но явно скрывал какой-то подвох. Все ведь знали, что Локки с самого начала всячески старался доказать, что и духу его не было в ту ночь около дома.
Судья призвал публику к порядку, и Страпп продолжал:
— Иначе говоря, все сведения о том, где вы были и что делали в ту ночь, которые в показаниях предыдущих свидетелей складывались в картину преступного умысла, могли быть получены непосредственно от вас, если бы вас просто спросили об этом?
— Да.
— Но вас не спросили?
— Нет.
— Силен, Локки! — выкрикнул чей-то голос.
Кругом засмеялись, а Дж.Ч.Страпп снисходительно улыбнулся.
— Обратимся теперь, — продолжал он, — к развернутой перед нами цепи неопровержимых улик, связанных с оцинкованным корытом, которое столь прославилось в нашем городе и которое, кстати говоря, было украдено…
— Заявляю протест, — перебил отец.
— Пожалуйста, могу снять это выражение, — с готовностью отозвался Страпп, прежде чем судья Мастере успел сказать свое слово. — Не будем мелочны и не станем вдаваться в обсуждения методов, с помощью которых упомянутое корыто очутилось в распоряжении противной стороны. Попросим только мистера Макгиббона ответить на тот вопрос, для выяснения которого потребовалось сложное лабораторное исследование, — как если бы мы и тут что-то пытались скрыть, хотя на самом деле ничего подобного не было.
— Мистер Страпп… — начал было судья Мастере.
— Прошу прощения, ваша честь, я хочу только задать вопрос: мистер Макгиббон, наливали вы или не наливали в упомянутое корыто бензин, — речь идет о времени, непосредственно предшествовавшем разбираемому событию.
— Нет, — сказал Локки.
— Вы в этом твердо уверены?
— Могу присягнуть! — воскликнул Локки.
— А может быть, вам известно, что кто-либо другой наливал в упомянутое корыто бензин во время, предшествовавшее событию?
— Да.
— Кто же именно, мистер Макгиббон?
— Моя жена…
Новое оживление в публике. Я оглянулся на отца. Он был совершенно спокоен. Мне даже показалось, что он доволен, хотя вся его тщательно построенная система доказательств в эту минуту разлеталась вдребезги. Должно быть, независимо от исхода дела мой отец чувствовал себя по-настоящему счастливым только в судебном зале, где извечный конфликт добра и зла решался в схватке отточенных юридических умов, без вмешательства непосвященных и в полном согласии с правилами и установлениями, столь любезными его сердцу.
— А скажите, мистер Макгиббон, — утробным голосом спросил Страпп, когда шум в зале улегся, — зачем ваша жена наливала бензин в это корыто?
— Она хотела почистить мой костюм, — сказал Локки.
Зал грохнул хохотом, которого не могли усмирить ни грозные окрики судьи, ни стук его молоточка — уже не о кафедру, где разложены были его бумаги, а об стену, потому что так выходило громче. Пока полицейские наводили порядок, я воспользовался паузой, чтобы неумелой скорописью сделать заметки в своем блокноте (я сидел за столом прессы вместе со старой девой в очках, репортершей из газеты соседнего городка Нуэ).
— Почистить костюм… — повторил Дж.Ч.Страпп для усиления эффекта.
Против этого вряд ли можно было что-нибудь возразить — в то время именно так и поступали, когда требовалось почистить одежду. Сухой чистки еще не знали, а единственная мастерская химчистки, недавно открывшаяся в нашем городе, не пользовалась популярностью, так как там брали очень дорого, и хозяйки предпочитали обходиться бензином или нашатырем.
— Я, разумеется, еще задам тот же вопрос нашему доблестному брандмайору Бицепсу (смех в зале)… я хотел сказать, мистеру Муррею Смиту, но сперва я хочу спросить вас, мистер Макгиббон: если в оцинкованном корыте находится бензин, оставленный там после чистки костюма, чтобы грязь осела на дно, а в это время в доме возникает пожар, как вы полагаете, что произойдет? Будет ли этот бензин спокойно плескаться в корыте, или же он вш-ш-ш-ш — и вспыхнет?
— Конечно, вш-ш-ш-ш — и вспыхнет, — сказал Локки.
Новый взрыв смеха. Страпп ответил на него величественным жестом римского сенатора, внимающего рукоплесканиям толпы, а затем повернулся к отцу:
— Если у моего ученого собрата есть какие-нибудь вопросы к мистеру Макгиббону, мистер Макгиббон к его услугам.
Отец встал, поправил очки на носу и сказал, глядя на Локки:
— Когда будете отвечать, помните, что вы поклялись перед господом богом, моим и вашим, говорить правду…
К моему немалому удивлению, Локки покраснел; но это значило только, что он почувствовал удар и что когда-нибудь этот удар будет отомщен.
— Что заставило вас в понедельник, когда произошел пожар, спешно, среди ночи, вернуться в Сент-Хэлен? — спросил отец.
— Надо было доставить домой одного из моих ребят, Финна Маккуила, который утром должен был ехать с Чарли Каслом на другой матч. Спросите Чарли, если мне не верите…
Публика и этот ответ встретила ликованием.
Но отец держался спокойнее Локки, и Локки это явно смущало, впрочем, и меня тоже, только по-другому: я чувствовал, что отец что-то приберегает к концу, верней рассчитывает докопаться еще до чего-то, в существовании чего он твердо уверен. Я вопросительно посмотрел на Тома, но Том, сидевший по левую руку отца, был весь поглощен ходом допроса.
— А домой вы в ту ночь вовсе не заходили?
— В самый дом?
— В дом или на участок.
— Нет, не заходил.
