— Ты что, меня удивить решила? Или это такой способ добраться до сердца через желудок?
— Слушай, парень, — прорычала Мотя, напрочь забыв, что вообще-то «влюблена».
Ее страшно бесил этот тип, и ей становилось неловко от собственной идиотской лжи.
— Ты говорил, что на второй этаж ни ногой! И я уже там. Ты говорил, что не интересуешься малолетками, а я вот уже в твоей постели! Не зарекайся, — Мотя сама не заметила, как начала наступать на пятящегося Романа, угрожая ему тем, что было в руке. Яйцом. — Смотри… глазом моргнуть не успеешь… а я уже за тебя замуж выскочила! — заявила она и улыбнулась так, что у самой волосы дыбом встали от восторга.
Роман не торопился отвечать. Он молча смотрел Моте в глаза. Его ресницы слиплись после душа, бровь еще была скептически изогнута, но во взгляде уже был интерес. От него пахло гелем для душа, а тело было влажным и горячим и от всего этого вида у Моти кружилась голова. Она так перенервничала, что боялась шевелиться. От этой речи до сих пор подрагивали руки. Роман медленно наклонил голову, будто разглядывал Мотю, как интереснейший музейный экспонат. И приоткрыл губы, будто собирался что-то сказать.
— Пожарная тревога! — произнес «Умный дом» по имени Соня. — Покиньте пожалуйста помещение! Пожарная тревога! Покиньте пожалуйста помещение! Отключаю электроснабжение.
— Ты опять не справилась с плитой, женушка, — усмехнулся Роман и момент лопнул, как мыльный пузырь.
Раздался детский плач, а яйца безнадежно сгорели.
Двадцать восьмая. День второй
Оставаться наедине стало неловко.
Валерия Сергеевна оказалась мастером по обстрелу пошлыми намеками. От них Мотя краснела, а Роман ухмылялся, без стеснения. Мотя проклинала тот день, когда призналась в своей влюбленности и ее раздражало, что это почему-то стало предметом для чьих-то шуток.
— Ничего святого нет, — проворчала Мотя.
Она в гордом одиночестве сидела на столешнице, прикрывавшей стиральную машинку и ждала, пока наполнится ванночка для купания. Болтала ногами, крутила баночки-скляночки и поражалась тому, как все чисто. Ну прямо для всего есть место.
А как же шампуни, оставляющие круглые следы и врастающие в полки? Где вот эти еле успевающие просохнуть мочалки? Где, в конце концов, бритва, которой никто уже не пользуется, но почему-то не выбрасывает?
Нет, Мотя не считала мужчин свиньями, но и к чистоте в ванной не привыкла. У Сониного папы всегда все валялось, а пустые шампуни могли отпраздновать столетний юбилей, но так и не уступить место молодым и юным собратьям. И она тоже грязнулей не была, но и такой стерильности у себя не встречала. Вечно что-то некуда было воткнуть. Вот для трех расчесок место есть, а четвертая лежит, печалится на открытой полке. Увы.
— Мда… и как же тут соответствовать…
Вздохнула Мотя и поставила на полку детскую пенку для купания. Под углом. Из вредности.
— Что там? Готово? — спросил из-за двери Роман, а Мотя вздохнула.
Она страшно боялась момента, когда придется купать Серегу. Это было волнующе и будто не предвещало ничего хорошего и простого.
— М… да, — кивнула она и потрогала воду.
Вроде все как положено.
Статья из интернета о том, как купать детей открыта.
Опустили в воду. Помыли. Ополоснули.
Мотя набрала ковш воды, чтобы потом облить Серегу. На секунду задумалась, не остынет ли он, но решила, что если будет сейчас обо всем переживать, то запаникует.
— Неси пациента! — объявила Мотя. — Ой! Стой! Полотенце! Где?
— В шкафу, — Роман кивнул на пенал в углу ванны. Он нес на руках голого и очень важного Сергея.
Уже без опаски, будто за ночь, что они провели рядом, Роман набрался опыта и уверенности.
— Опускаю? — он вытянул руки и занес ребенка на ванночкой, готовый в любой момент окунуть его в воду.
— А… пишут… сначала ноги полить, — Мотя взяла приготовленную заранее кружку и набрала воды.
Полила Сергею ноги, руки.
И… никто не понял в чем суть. Ни Серж, ни Мотя, ни Роман. Ну да, намочила конечности.
Серега вздохнул и из его приоткрытого рта выпала слюна, капнула на руки Романа.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Блин, я опускаю.
— Он же испугается…
— Он? Да этот ребенок пугает нас больше, чем мы его!
Роман просто сделал это и мир не рухнул.
— Вот. Че как, пацан? Доволен?
Брови Сереги грозно сдвинулись. Он вообще не понимал, что происходит, и с такой силой бил ногами по воде, что она выплескивалась из ванночки.
— Кажется, его не впечатляет…. — вздохнула Мотя.
Она ожидала, что тут будет смеющийся малыш в пене, радостные визги, хорошая тренировка для мышц, а потом счастливый сон. А еще двое взрослых, которые просто в восторге от этого мероприятия, и вечером довольные сядут и поговорят.
Мотя хотела уже улучить момент и обсудить с Романом его впечатления и мысли о будущем. Ну… видимо сам бог от этого опрометчивого шага решил отвести.
Роман держал дергающегося и натужно кряхтящего ребенка и сам чуть не рычал.
— Так! Быстро моем его и на выход! — велел он, а Мотя, потеряв управление жизнью ребенка, тут же подключилась на правах «второго пилота».
Она стала мылить человечка, он же изо всех сил пытался хлебнуть воды. Стоило только зазеваться, как Серега выгибался, выворачивал голову и открывал рот, чтобы хапнуть хоть немного.
— Ну она же, блин, мыльная! — прорычала Мотя.
— Давай доставать! — Роман стал перехватывать Серегу поудобнее, тот в очередной раз открыл рот и сделал хороший глоток, от которого так закашлялся, что перепугался.
Глаза покраснели, раздался душераздирающий рев.
— Твою ж…
— …мать, — дружно выдохнули Мотя и Роман.
* * *
Пациент был скорее чист, чем не чист. И к полуночи вполне реалистично изображал спящего, лежа в кроватке, которую подняли наверх.
Мотя качала ее и монотонно шипела. В горле и во рту пересохло, рука устала. Но то и дело Серега открывал один глаз, вздыхал и закрывал его обратно.
— Ну что? — прошипел Роман.
— Не знаю. Два раза отходила… ш-ш-ш-ш… просыпался… ш-ш-ш…
Она чувствовала себя никудышной матерью, которая ни с чем толком справиться не может. И это при том, что у Романа откуда-то находились и силы, и мудрость подключаться и разруливать все.
Он замер ненадолго, глядя на Мотю, и улыбнулся. Ему в свою очередь казалось, что она страшно потешная в своем стремлении сделать все правильно. В своем старании и неудачах.
Он ничего не знал о детях, но был уверен, что любая мама выглядит примерно так. Смешно, нелепо и мило. А если нет, то ему бы не хотелось знать, какие еще бывают варианты.
Роману нравилось то, как Мотя на Серегу смотрит. С нежностью и трепетом, как на родного ребенка. Как она терпит его слезы и не бьется из-за них в истерике. При этом паникует от сущих мелочей и может носиться в поисках мусорки с грязным подгузником в руке, потому что боится что за это время ребенок навернется с пеленального столика.
Мотя была смешной.
И все еще пыталась не мытьем, так катаньем убедить Романа, что этот ребенок — чудо чудесное и его нужно «оставить себе».
И мило краснела при любом упоминании «влюбленности».
Роман не верил, что это правда и считал откровенной манипуляцией, но иногда задумывался о том, что бы испытал, окажись все действительно так.
— Ты молодец, — сказал он.
Мотя обернулась, на ее лице появилась такая печальная улыбка, словно она уже сожалела о скором прощании.
— Это всего второй день, но ты… справляешься. И мама не подозревает, что что-то не так.
— Где она вообще?
— О… по магазинам с утра шарится, — кивнул Роман. — Шлет мне фото детских вещей.
— Она закупит все, а кому это потом… если…
— Благотворительность, — пожал плечами Роман. — Отдам какому-нибудь фонду.
Мотя кивнула.
Она уже не дралась и не царапалась — уже хорошо.
— Он спит. Пошли поужинаем. Так и быть, заслужила.
