Книжные полки, стеллаж с мелочами, стильная скрытая подсветка.
— Прикольно, — оценила Мотя. — А удобный диван — это ты про софу?
— Да.
— Мне кажется, она не раскладывается.
— Ну не знаю… я не пробовал, но она стоила столько, что должна приносить кофе.
— Не удивлюсь, что ее единственная функция — красиво стоять, — Мотя плюхнулась на софу и поняла, что да. Только стоять и привлекать внимание.
Жесткая и крайне не удобная вещица.
— Вещи можешь оставить в гардеробе, — Роман кивнул на одну из дверей. — Не устраивай бардака. Ванна, — он сморщился. — Там…
— Я могу пользоваться общей, — насупилась Мотя.
— Можешь. Но это будет подозрительно.
Так и хотелось взорваться и выложить всю правду, но это было не в Мотиных интересах. Сереге это ничем не поможет.
— Так… ты разбирай сумку, а я попробую разобраться с софой.
Мотя кивнула и пошла исследовать гардероб.
Белый, со стеклянными дверцами, ящичками, зеркалами. Чистенький и аккуратный. В ряд рубашки, брюки, худи и штаны. Супер-однообразный гардероб и ничего лишнего.
— Жу-уть… какой же он скучный.
— Я все слышу, — крикнул «скучный» из комнаты. — Кажется, софа и правда не разбирается, — вздохнул он и вошел в гардероб.
Мотя как раз достала парочку своих цветастых платьев и нашла пустую вешалку. Теперь ряд из белых рубашек разбавил яркий цветочный принт.
— Жуть, — закатил глаза Роман. — Моя жизнь превратилась в балаган.
— Нет. В твоей жизни появились яркие краски, парень! — и Мотя совершенно панибратски, закинула руку Роману на плечо и пихнула его бедром.
Он не оценил и дурачиться не стал.
— Да расслабься ты! Ну хоть какая-то авантюра! Впереди праздники. Тепло! Май! Давай честно, ты бы все эти дни просидел один, да?
— Нет.
— И работал бы!
— Нет.
— И даже не вышел из дома.
— Ты ничего обо мне не знаешь. Разбирай вещи. Я внизу. Буду думать, как нам спать.
Мотя посмотрела на свои яркие платья и радостно захихикала. И все-таки, несмотря ни на что, это было очень и очень весело. Но когда он узнает правду — будет рвать и метать.
А еще Сергей, который еще пару дней назад лежал никому не нужный в палате, теперь окружен такой заботой, что ему можно позавидовать.
— Милочка, — услышала Мотя за своей спиной. — Нам бы поговорить!
Валерия Сергеевна стояла, скрестив руки на груди, и как-то недобро смотрела на Мотю. А еще презрительно сморщилась при виде ее цветастых платьев рядом с дорогими белыми рубашками.
«Как-то это перестало казаться веселым. Опять!»
Двадцать пятая. Серьезная
— Эм… оке-ей, — протянула Мотя и поморщилась от смутного ощущения надвигающейся задницы.
Валерия Сергеевна вмиг перестала казаться милашкой и молодой бабушкой. Ее брови были сдвинуты, при этом одна вздернута. Голова чуть склонена вперед и вбок и так плотно сжаты губы, что вот-вот обескровятся окончательно.
— У меня пара вопросов, — прокашлялась мама. — Только отвечай быстро. Не задумываясь. Кто ты и как вышла на Романа?
— Я санитарка в больнице, в которой лежал Сер…
— Ты? Санитарка? — хохотнула Валерия Сергеевна и закатила глаза, а Мотя кивнула.
— Да…
— Ясно. И зачем ты туда устроилась? Долгоиграющий план?
— Нет… меня… ну в общем меня туда устроили. Как бы насильно.
— Это как? — без особого интереса, с видимым подозрением, уточнила Валерия Сергеевна, а Мотя вздохнула и упала на обувницу, чтобы удобнее было рассказывать.
Теперь мама возвышалась над ней, всей своей важной, высокомерной фигурой.
— Ну-у… я задолжала немного… Вернее не так. Все началось с того, что я поругалась с подругой. Я ей задолжала, потом возвращала… в общем, все это типа затянулось. Короче! Не так! С начала: так вышло, что мне понадобились деньги. Не то, чтобы много, но типа…
— А можно без «типа»? — сморщилась мама.
— Нет, — покачала головой Мотя. — Я всегда так говорю, типа когда волнуюсь. Дурная привычка. Так вот. Мне понадобились деньги.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— На что?
— Не ва-ажно… Понадобились! И тот человек, который мне их решил занять, на самом деле ничего занимать не собирался. Он мне сказал, что я их типа отработаю в больнице. И теперь я там работаю. Уже восемь месяцев. А всю зарплату он забирает, и потом отдаст одной суммой.
— Он?
— Это папа моей подруги. Я просто… ну я снимала у него комнату, короче, и мы, типа, подружились. Ну без всякого там! У него женщина есть вообще-то! И он старый, капец, лет сорок!
Валерия Сергеевна откашлялась, а Мотя прикусила язык.
— Простите, — пискнула она. — Я не имела ввиду…
— Снимала. Прошедшее время, а что теперь? — дотошная эта Валерия Сергеевна, зато какой показалась легкомысленной по началу.
Знает ли Роман, какая страшная женщина его мать?
— А теперь… ну он решил начать «новую жизнь», продал свою старую квартиру и переехал в новостройку, в квартирку поменьше. И мне стало нечего снимать. И я типа сняла там же квартиру, рядом с ним. Чуть дороже комнаты, но там как бы норм. Я просто это… копить не очень умею. И вот он помогает.
— Вернемся к Роману, — отмахнулась Валерия Сергеевна. — Как ты на него вышла?
— Из… больницы? — как будто уточнила Мотя, неуверенно. Она не очень-то поняла вопрос и потому не могла дать четкого ответа.
— Чего?
— Ну я вышла из больницы… и он был на парковке.
— Не включай дурочку! Я же понимаю, что ты умнее, чем кажешься!
— А-а-а, — протянула Мотя с улыбкой. — Вам показалось. Правда, — рассмеялась она. — Я не умнее. Честно. Это все недоразуменьице. Я Серегу вообще для себя решила украсть. Я думала, что его заберут в детский дом и решила его украсть.
— Что? Зачем? — в ужасе прошептала Валерия Сергеевна.
Ее тон сменился со стервозного на восхищенный. Она упала на пуфик напротив Моти, и тут же вся будто растаяла.
Спустя три минуты эмоционального рассказа от суровой женщины не осталось и следа. Валерия Сергеевна мотала сопли на кулак, Мотя мотала сопли на кулак, и обе судорожно всхлипывали, обсуждая, какая эта Кира бессердечная женщина.
— Вы чего тут? — Роман появился так неожиданно, что Мотя жутко перепугалась, не слышал ли он чего лишнего.
— Ой, обсуждали, каким милым ты был, и как Серега на тебя похож, — тут же, без зазрения совести, соврала Валерия Сергеевна.
— Понял, — кивнул Роман. — Вы как бы Серегу на Гену оставили, а Гене пора. Его и так сдернули с дачи.
— Ой, батюшки, бежим, — всполошилась «страшная женщина» и кинулась из комнаты, а Роман и Мотя остались одни.
Он какое-то время просто молча смотрел на расстроганную Мотю, сидящую с покрасневшими глазами на обувнице. Потом подошел и сел рядом.
Моте в какой-то момент даже показалось, что он возьмет ее за руку или приобнимет, но… мечты-мечты. Он просто сел на расстоянии пары сантиметров и опустил голову.
— Это дурдом.
Мотя молчала.
— У меня в квартире ребенок, незнакомая девчонка. Мать моя. Гена нянчится с младенцем.
Мотя просто кивнула. Ей отчего-то было страшно и она не спешила шевелиться, чтобы не вызывать подозрений.
— Ты ничего не хочешь мне рассказать?
Мотя остекленела. Она напряглась и даже волоски дыбом встали, от чего зачесались руки под рубашкой. Она была в ужасе от одного этого вопроса настолько, что эту ауру можно было пальцем потрогать.
Мотя — болтушка. Она ничего не умела скрывать, а особенно, когда ее спрашивали прямо и счет шел на секунды. Было очевидно, что еще немного и она просто возьмет и выпалит все что знает.
— Вы… мне нравитесь, — пискнула она. — И я боюсь спать с вами в одной комнате.
Она выдохнула, понимая, что кризис миновал и секрет остался при ней, а вместо него изо рта вылетела откровенная ложь. Роман шокированно уставился на ее колени, единственное, что попадало в поле его зрения, а потом непонимающе покачал головой.
