Меня не радует ни мама, с какого-то перепугу приехавшая меня встречать, ни сестра, щебечущая о том, как она соскучилась, ни сообщения от моих новых друзей и знакомых, ни наш долгожданный питомец – котенок породы Тойгер, – названный в честь маминого любимого бренда, Дольчик.
Суета, конечно, закручивает и я немного отвлекаюсь. Однако ночью проклятая ревность берет своё, сводя с ума бесконечными, гадкими предположениями: спит ли Долгов с женой в одной постели? Лезет ли она к нему? Все -таки неделю без мужа. И если лезет, трахнет ли он ее?
Несколько раз набираю ему сообщение с теми же вопросами, но понимая, что это апофеоз унижения, просто самое настоящее дно, удаляю. Не выдержав, иду в спортзал и до изнеможения сначала бегаю под Рамштайн, а потом скользя усталым взглядом сквозь стеклянную крышу по ночному небу, плаваю на спине в бассейне.
Рано утром мне привозят шикарный букет от Долгова и корзину со всякими, сделанными на заказ, сладостями с моим именем, в виде кисточек, мольбертов и палитры. Мама в небывалом восторге.
– Какой обходительный этот твой Илья. Молодец, – нахваливает она, бесцеремонно роясь в корзине. – Вот видишь, послушала маму и поставила себя, как надо. Вот так должен мужчина к тебе относиться, а не ты бегать к нему по утрам, не пойми куда.
Я хмыкаю. И сжав карточку с лаконичным «Соскучился», смотрю воспаленным, не выспавшимся взглядом на всю эту красоту, не в силах отделаться от ночной паранойи. Мне кажется, что это Серёженька так извиняется за то, что трахался с женой. Хотя объективно понимаю, что это полнейший бред: не стал бы Долгов извиняться, даже если бы что-то было, но я все равно продолжаю себя накручивать. К счастью, мама не дает с головой погрузиться в свои идиотские мысли.
– Когда ты уже пригласишь его к нам на ужин? Папа Гриша спрашивает, а я не знаю, что отвечать, – напоминает она мне о нависшей Домокловым мечом проблеме, отчего диафрагму, будто стягивает в нервный узел.
– О, господи! Ну, вот к чему эти церемонии? Я же не замуж за него собираюсь, – пытаюсь воззвать к здравому смыслу, хоть и понимаю всю тщетность этих попыток.
– Когда ты соберешься за кого-то замуж, будет уже поздно смотрины устраивать. А у папы Гриши очень даже верный подход. Замуж – не замуж, а родители должны быть в курсе, с кем их ребенок встречается. Ты знаешь, сколько девчонок похерели свое будущее из-за неправильного выбора? Так, что давай-ка, приглашай его на этой недели, пока каникулы идут, – сказав все это, она уходит из моей комнаты.
Оставшись наедине со своими мыслями, едва не впадаю в панику. Что делать и как быть? Ума не приложу. Но вот то, что пора прекращать «жевать сопли» и расставить, наконец, все точки над «i» с Ильей, да и просто увидеть его после всего произошедшего – это однозначно.
Полдня уходит на то, чтобы решиться позвонить. В итоге малодушно пишу смс:
«Привет. Мы можем встретиться, поговорить?»
Следующие десять минут нарезаю нервные круги по зимнему саду в ожидании ответа. Правда, когда он приходит, долго не могу решиться прочитать. Я боюсь отказа или очередной неприятной правды, которую Илья вполне может обрушить на меня. Однако, сообщение хоть и холодное, даже пренебрежительное, но все же без негатива.
«Можем. Сегодня в 21ч или завтра подъезжай ко мне. В ближайшие дни я вряд ли смогу куда-то выйти.»
Поняв причину, мне становится плохо и вновь накатывает злость на Долгова. Немедля ни минуты, сразу же еду по указанному адресу, с ужасом представляя состояние Ильи. Но когда он открывает дверь квартиры, удивленно смотрю на его вполне себе здоровый вид. Ни синяков, ни ссадин, ни сломанных конечностей – ничего из того, что я себе нафантазировала.
Наверное, выражение лица у меня само за себя говорящее, потому что Терехин усмехается и вместо приветствия отвечает на мой немой вопрос:
– Они умеют бить так, что следов не остается. Проходи.
Не дожидаясь, пока я разуюсь, разворачивается и идет на второй этаж. Глядя на то, как он ковыляет по лестнице, приложив ладонь к пояснице, внутри все начинает вибрировать от сожаления и стыда.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
В который раз поражаюсь, насколько Долгов жестокий человек. Просто из-за какой-то прихоти взять и избить парня. Уму непостижимо!
Вот как мне теперь смотреть ему в глаза? Что говорить? Чем объяснить это варварство? А главное, как скрыть правду и не дать убедиться, что он на все сто прав в своих догадках?
Вопросы, вопросы, вопросы… Если честно, я уже жалею, что приехала. Хочется снова спрятаться от всего и всех, но понимаю, что это неправильно, а я и так уже превысила все допустимые нормы неправильного в своей жизни.
Втягиваю с шумом воздух. Оглядываю просторную, двухуровневую квартиру в стиле минимализм и отмечаю, что хотела бы себе такую же. Мне нравится строгость и сдержанность в оформлении, а главное – функциональность. После маминого, излюбленного «дорого – богато», в такой квартире, не перегруженной декором, даже дышится легче. Как ни странно, размышления об интерьере помогают мне немного собраться с мыслями и, настроившись на нелегкий разговор, подняться на второй этаж.
Там всего одна спальня, поэтому сразу же натыкаюсь взглядом на Илью. Он лежит на разобранной кровати с закрытыми глазами, по телевизору у него идет фильм с Арнольдом Шварценеггером, а вокруг какой-то невообразимый хаос: разбросанные вещи, исписанные листы, упаковки из-под чипсов, конфет, полная окурков пепельница, пустые бутылки из-под пива и виски. Картина настолько удручающая, что у меня вновь начинает щемить в груди.
Почувствовав мой взгляд, Илья открывает глаза. Несколько долгих секунд мы смотрим друг на друга. Мне становится не по себе, я не знаю, как начать разговор. Хочется извиниться, но прежде, чем успеваю это сделать, Илья каким-то пустым голосом спрашивает:
– Как отдохнула?
– Отдохнула? Я не отдыхать ездила, а к отцу, – растерявшись, зачем-то вдаюсь в подробности, выдавая себя с головой. У Ильи вырывается смешок, а я краснею, когда он насмешливо заключает:
– Ты не умеешь врать. Да и ваши с Олькиным отцом перелёты сопоставить нетрудно.
– Боже мой! Ты опять за своё, я же тебе уже…
– Хватит врать! – обрывает он моё наигранное возмущение. – Если ты приехала, чтобы разыграть передо этот спектакль, то можешь не утруждаться, мне уже давно все понятно.
– Что тебе понятно? С чего ты вообще приплел ко мне Долгова?! – повышаю на панике голос, меня трясет от страха и стыда под укоризненным взглядом Ильи, но я все равно пытаюсь сохранить хорошую мину при плохой игре. Однако она разлетается на осколочки от едкой насмешки.
– Долгова? -издевательски уточняет Терехин.
– И что? Все знают его фамилию! – огрызаюсь, теряя самообладание.
– Знают. Но в таких случаях обычно зовут человека по имени и отчеству. В следующий раз будь внимательней.
– Знаешь, что!
– Прекрати, Насть! Ты выглядишь жалко, – поморщившись, отводит он взгляд, словно ему противно на меня смотреть. И от этого становиться очень – очень больно. Доказывать и врать больше не хочется. Прикусываю задрожавшую губу и едва сдерживаюсь, чтобы не разреветься, когда он продолжает. – Я сразу все понял, когда увидел вас вместе. Такое чувствуется на каком-то бессознательном уровне. Ваши взгляды в тот вечер… Так не смотрят люди, которых ничего не связывает. Конечно, если не допускать мысли, то вряд ли что-то заметишь. Но я допустил, и все встало на свои места. А теперь и подавно. Ты же не думаешь, что его люди приезжали ко мне, потому что он ревнует?
Илья снова усмехается, а мне кажется, что подо мной горит пол. Я будто стою голая у позорного столба, и все мое грязное, стыдное, которое я сама видеть не в силах, на виду у того, кому я меньше всего хотела бы открыться с такой мерзкой стороны.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Нет, Насть, – продолжает он меж тем, – они приезжали ко мне для того, чтобы я держал язык за зубами. Ну, и не слишком доставал тебя.
– Прости, – отзываюсь едва слышно, признавая свой позор, и помедлив, через силу спрашиваю, – Как ты намерен поступить? Расскажешь все Оле?
