— Хм.
— И нечего тут хмыкать, леди. — Ной щиплет меня за ногу, и я отталкиваю его руку, наблюдая, как проезжаем мимо очередного съезда с шоссе.
— Ладно, итак, мы проехали Оберн... значит, это не вечеринка братства.
Его взгляд скользит по мне.
— Вечеринка братства? Серьезно? — Высокомерная ухмылка мелькает на его губах. — Я что, похож на парня из братства?
— Конечно, нет, так что... — Беру его под руку и кладу голову ему на плечо. — Куда мы едем?
— Терпение — это добродетель. Любая дочь проповедника должна знать это дерьмо.
— Вау, — смеюсь я. — Ты просто...
Все, что мне нужно и чего я хочу.…
Через несколько минут Ной съезжает с автострады и поворачивает направо, на двухполосную дорогу.
— Тебе понравится, — говорит он, постукивая рукой по рулю. — По крайней мере, я на это надеюсь, или поставлю под сомнение нашу дружбу.
Дружбу?
Мое сердце немного замирает, но выбрасываю это из головы.
Разве это так важно? Нет.
— Хм.
— Боже, ты и твое хмыканье...
Мы сворачиваем на грунтовую дорогу, и через полумили фары осветили большой знак «Посторонним вход воспрещен», прибитый к дереву. Ной, конечно же, проезжает мимо него.
— Хм…
— Снова?
Я указываю пальцем в сторону вывески.
— Там сказано, что посторонним вход воспрещен.
— Ага. — На его лице появляется легкая улыбка.
— И…
— Я неграмотный. Что ты говоришь там написано?
— Ной! — Шлепаю его по руке, позволив своей руке задержаться на его бицепсе на секунду.
— Да ладно тебе, деревенская девушка, только не говори мне, что ты не знаешь, что все, что тебе говорят не делать, стоит того, чтобы это сделать.
Откидываюсь на сиденье. Дрожь пробегает по моему позвоночнику, пока мое сознание нашептывает мне, что это не очень хорошая идея. Глядя на Ноя, на все эти улыбки и татуировки плохого парня, я знаю, что куда бы он меня ни повел, это может закончиться ночью в тюрьме, но когда ты с Ноем Грейсоном, ну, ночь в тюрьме не кажется такой уж плохой идеей.
Мы поднялись на вершину холма, и он поставил грузовик на стоянку, заглушив двигатель.
— Приехали, — с усмешкой говорит Ной, распахивая дверь.
Через лобовое стекло я наблюдаю, как он обходит вокруг капота грузовика и подходит, чтобы открыть мою дверь. Не говоря ни слова, берет меня за руку и помогает выбраться наружу. Вокруг нас нет ничего, кроме поля и вереницы огней у подножия холма.
— Что мы…
Ной заставляет меня замолчать, приложив палец к моим губам. Меня так и подмывает ткнуть его локтем под ребра, но он переплетает свои пальцы с моими и ведет к задней части грузовика. Нас окружает та самая южная тишина: стрекотание цикад, жужжание самолета вдалеке.
— Хорошо, — говорит он, положив руку мне на талию и поднимая меня в кузов своего грузовика. — Обещаешь не кричать?
Нервный смешок срывается с моих губ.
— Ладно, не уверена, что мне нравится, как это звучит…
— Неа. — Ной подмигивает мне, перепрыгивает через борт грузовика, забираясь внутрь и садясь рядом со мной. — Но на самом деле, не кричи.
Он притягивает меня к своей груди. Пальцами пробегается по моим волосам, пока напевает мне в ухо, и как только я закрываю глаза и расслабляюсь, рев самолета становится все громче и громче. Я напрягаюсь, и Ной сжимает меня крепче.
— Все нормально.
Грохот становится таким громким, что я закрываю уши, а затем — вжух — мои волосы хлещут меня по лицу. Прямо над нами пронесся самолет, и воздух наполняется запахом реактивного топлива. Красная вспышка посадочных огней пронеслась над грузовиком, прежде чем шины заскрежетали по взлетно-посадочной полосе. Адреналин пронзает меня насквозь.
—Юх-хуууууу, — кричит Ной. — Вот это кайф! — Он крепче прижимает меня к себе. — Правда? Заставляет почувствовать себя живым?
— Эта штука была примерно в сотне футов над нами… от силы... — Я все еще сжимаю грудь, ожидая, когда успокоится пульс.
— Знаю, — шепчет он мне на ухо, и в его голосе звучит возбуждение.
Большинство парней приходят в восторг от спортивных автомобилей, денег... тот факт, что его возбуждала жизнь — опьяняет и захватывает. Я не уверена, что когда-либо встречала человека, который просто наслаждался жизнью так, как Ной, и это заставляло меня хотеть быть рядом с ним. Он заразителен в лучшем смысле этого слова, особенно для моего взволнованного сердца. Ной заставляет меня забыть, все время, заставляя чувствовать то, что я никогда не чувствовала раньше. И это первый момент, когда я неожиданно почувствовала себя в безопасности в его объятиях. В груди у меня все сжалось. С подобными вещами, ты просто ждешь, когда они развалятся. Беспечность быстро кончается. А мы были беспечны…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Как ты нашел это место? — спрашиваю я.
— В старших классах я работал на одного парня, у которого был дом прямо здесь. Аэропорт купил его у него. Его дом был, — он указывает за грузовик, — прямо здесь. Ему заплатили около четырехсот тысяч за маленькую хибару. Парень умер счастливым богатым ублюдком.
— Как печально.
— То, что он умер?
— Да.
— Нет, Клетус — так его звали — ему было около восьмидесяти. Он прекрасно провел время перед смертью. Последнее, что он прислал мне, была открытка с Бали.
— Бали?
— Ага, в каком-то месте с кучей обезьян, очевидно, это был пункт из его списка того, что надо сделать в жизни. Он вычеркнул его своего списка, благодаря продажи этой земли. Нет ничего лучше.
— Я так не думаю.
— А что у тебя в списке желаний?
— Даже не знаю…
Ной фыркает.
— Да ладно.
— Серьезно, я никогда об этом не задумывалась. Наверное, поездка в Париж.
— Вау. Париж, — смеется он. — Как оригинально.
— Дай угадаю, а у тебя: прыгнуть с парашютом, плавать с белыми акулами, что-то, что может тебя убить.
Я закатываю глаза.
— Я хочу путешествовать. Хочу отплатить бабушке за все, что она для меня сделала. И, знаешь, большие белые акулы и прыжки с парашютом, зарабатывать миллионы долларов и все такое. — Из его груди вырывается неловкий смешок. — Может быть, доказать моим родителям, где бы они ни были, что они совершили ошибку.
— Это тебя беспокоит, — говорю я, когда его ладонь лениво скользит по моей руке.
— Хотел бы я, что бы это было не важно. Что бы мне было все равно.
— Как это возможно?
Чувствую, как он пожимает плечами.
Я стискиваю зубы. Меня злит, что не один, а оба родителя могут бросить своего ребенка. Как можно просто встать и уйти? Мне больно за него, потому что люди, которые должны были дать ему почувствовать себя в безопасности, заботе и любви, заставляли его чувствовать себя недостаточно хорошим.
Сажусь прямо и беру его руки в свои.
— Они тебя не заслуживают, — говорю я, качая головой. — Мне все равно, насколько плохим ты себя считаешь, Ной Грейсон. Ты можешь сколько угодно притворяться, говорить, что ты Железный Дровосек, но ты хороший человек, и они не заслуживают от тебя даже мимолетной мысли.
Медленная улыбка трогает его губы, и он проводит пальцами по моей щеке.
— Надеюсь, никто никогда по-настоящему не обидит тебя, потому что это сделает тебя такой же циничной, как я. — Между его бровей залегла морщинка. Ной прочищает горло. — Итак... Париж, да?
Он прислоняется спиной к борту своего грузовика.
— Да, Париж.
— Ты хочешь поехать из-за Эйфелевой башни, потому что это город романтики?
— Нет, из-за еды.
Ной смеется, опустив подбородок на грудь.
— Из-за еды?
— Да, черт возьми, я слышала, что у них самая лучшая еда.
Запускается еще один двигатель самолета, жужжа и гудя, когда начинает движение по взлетно-посадочной полосе.
— А я-то думал, что раскусил тебя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ты что, ожидал, что это из-за слащавых сюсюканий? — Ухмыляясь, качаю головой. — Неа, главное багеты и шоколад.
— Вполне справедливо.
— Итак… знаешь, может быть, если ты переедешь в Австралию, как ты говорил, тогда ты сможешь нырнуть с белыми акулами-без клетки, конечно — и тебя покажут по каналу «Дискавери», что, в свою очередь принесет тебе миллионы долларов. Убьешь трех зайцев одним выстрелом.
