вином. Мозаика была напоена солнцем и, казалось, освещала весь зал.
Сейчас экус неуклонно погружался во тьму. Вход затеняли виноградные лозы, тяжелые гроздья покоились в густом переплетении листьев. Лучи закатного солнца не проникал в зал. Светильники не были зажжены, в полумраке смутно угадывались очертания огромных скамей.
Сенатор Марцелл поднялся навстречу вошедшим. Максим видел только смутный силуэт, видел, как блеснул в улыбке зубы. Сенатор сказал:
— Благодарю вас обоих, — по голосу трудно было догадаться, что за день довелось пережить Марцеллу. — Не забуду вашей помощи. Но прошу вас никогда и никому не рассказывать…
Сенатор не договорил, но Максим понял. Марцелл страшился за весталку. Какое наказание ждет ее, если выяснится, что клятва была ложной, что весталка намеренно поджидала осужденного?
— Не бойся, — с грубоватой прямотой ответил бестиарий. — Мы будем молчать.
— Обещаю, — подтвердил Максим, чувствуя, что сенатор ждет и его слов.
Марцелл протянул ему таблички для письма.
— Твои.
Максим взял и следом за бестиарием вышел во двор. Раскрыл таблички. Весталка стерла его предупреждение. Ответила одним словом:
«Благодарю».
Максим вздохнул, признаваясь себе, что предпочел бы прочесть иное.
Но тут к нему подошла сестра сенатора. Заговорила спокойно, как человек, тщательно обдумавший свою речь:
— Я обидела тебя напрасным подозрением. Прости. Позволь воздать должное: ты спас моего брата.
— Не я, — перебил Максим.
Сервия вскинула руку.
— Амата Корнелия рассказала…
Максим снова перебил:
— Забудь об этом.
— Не прежде, чем отблагодарю тебя.
Сервия хлопнула в ладоши. Рабыня, дожидавшаяся в отдалении, подошла ближе. В руках она держала изящный деревянный ларец. Сервия произнесла — так мягко, как только была способно:
— Амата Корнелия рассказала, что тебя ограбили. Вдобавок ты потерял своих спутников.
«Что?» Максим удивился, но сразу вспомнил пантомиму, исполненную в час знакомства с весталкой: «Бедный чужеземец остался без друзей и денег».
Сервия добавила:
— В Риме у тебя нет друзей. Прими мою помощь. Эти деньги позволят тебе вернуться на родину.
Она указала на ларец.
На мгновение Максиму стало смешно. «Деньги позволят вернуться! Верит во всемогущество денег, точно мои современники». Он даже взглянул на ларец. Ответил спокойно:
— Весталка ошиблась. У меня есть друзья.
— Возьми, — настаивала Сервия.
Максим продолжал говорить все так же медленно, чуть не по слогам:
— Твой брат дал мне еду и кров. Хочешь, чтобы я задолжал ему еще больше?
— Ты очень горд, — отметила она.
— Удивительно для варвара, — не удержался Максим.
Слегка поклонился. «По-прежнему не доверяет. Предложила деньги, лишь бы я и впрямь уехал».
* * *
Следующим утром Максим поднял Гефеста чуть свет, желая позаимствовать несколько изысканных выражений. Вольноотпущенник был крайне раздосадовал тем, как поздно проявилась у его ученика тяга к изящной словесности. «На день бы раньше, пока великий Фабий»… Но былого не воротишь, пришлось расстараться самому. Оттачивая одну фразу за другой, Гефест льстил себя надеждой, что недаром потратил время, внимая великому оратору. Кое-что и перенял. Обогатившись новыми познаниями, Максим поблагодарил сенатора Марцелла за гостеприимство.
К счастью, Гефест не видел, с каким лицом Марцелл выслушал его ученика. Это подорвало бы веру учителя в свои силы. Марцелл выглядел крайне раздосадованным. «Зато Сервия вздохнет с облегчением», — утешался Максим. Не мог отделаться от мысли: она упорно ему не доверяет, мечтает избавиться. Оставаться в доме, где тебя не хотят видеть — не по нему. Сервия ставит его не выше нахлебников-клиентов. «Потому и деньги предложила». Конечно, он помогал спасти Марцелла. Ну и что? Клиент обязан заботиться о патроне. Но держаться на равных с сестрой сенатора — не смеет.
Максим наотрез отказался от всякой помощи, предложенной сенатором, и переселился в каморку на Авентине. Неунывающий Тит Вибий долго чесал в затылке: едоков прибавилось, денег — нет. Бестиарий, правда, исправно приносил корзинки с едой, но то была капля в море. Аппетитом все отличались завидным. Гефест взялся обучать грамоте соседских детей, но много ли могли заплатить их матери? Сущую безделицу. Между тем близился грозный срок: домовладелец готовился взимать квартирную плату.
Максим в душе посмеивался: «В таком-то климате? Не пропадем!» Впрочем, совесть не позволяла оставить благодетеля и хромого вольноотпущенника без крыши над головой. Он отправился на поиски работы.
Прежде всего надумал заняться своим прямым ремеслом. Его мало беспокоило, что актеров в Риме презирают; Максим мог только посочувствовать чванливым римлянам. Он уже предвкушал, как освоит новые приемы игры и ознакомит римлян с системой Станиславского. Максим последовательно обошел театры Марцелла, Помпея и даже Одеон, построенный Домицианом для музыкальных состязаний. Восхитился архитектурой и акустикой, но нигде не обнаружил актеров.
На недоуменные вопросы Тит Вибий пояснил, что актерам запрещено выступать в театрах, хоть и позволено — в частных домах.
— Домициан додумался? — сквозь зубы процедил Максим.
Тит Вибий подтвердил его догадку, не преминув сообщить, что у императора были на то веские основания: императрица согрешила с актером. Актера, разумеется, казнили, а с императрицей цезарь развелся. Правда, спустя полгода женился на ней опять.
— Мудрец! — восхитился Максим, представляя дерзкое лицо императрицы.
«Такая женщина ничего не забудет». Впрочем, он не слишком переживал за Домициана.
Доступа в дома сенаторов у Максима не было, а просить Марцелла не хотелось. Потому актер решил приискать себе иное занятие. Воображал, что сделать это будет несложно, ведь Рим процветал. Рим строил, тачал, ковал, пек, месил, рисовал, ваял и так далее. Целые кварталы города получали название по названию ремесел. Был квартал сапожников и квартал ювелиров, квартал оружейников и квартал стеклодувов.
Несколько дней Максим обходил город, начиная с Эмпория, огромных складов на берегу Тибра. Он намеревался устроиться грузчиком, но хозяева складов только посмеивались: зачем было платить свободному, когда в изобилии имелись рабы? Примерно такие же ответы он получал в лавках и мастерских. Дороги и акведуки строили рабы, они же возводили храмы и жилые здания.
Максим не унывал. Не впервые искал работу. Намучился еще в двадцатом веке, когда безработица из явления, знакомого лишь по заграничным фильмам, стала реальностью. Театр, где играл Максим, не попал в число «придворных» и быстро погиб. Актеры разбрелись кто куда. Одни снимались в сериалах, другие — в рекламе. Третьи превратились в торговцев-лоточников. Он искал иного. «Если служить, так служить Искусству. Если работать, так что-то создавать». Первое время, правда Максим подвизался грузчиком и шофером. Потом попал в мебельную мастерскую — столярничать умел и любил с детства. Конечно, ничего выдающегося не создал, но трудился добросовестно. А потом снова прорвался в театр…
Вот и теперь Максим проявил завидное упорство. Дольше всего обивал пороги столярных мастерских. Увы, и там трудились рабы.
