Канавчатая ладонь Варослава лениво приподнялась, осаживая воинов, и Колл почувствовал, как моча замерзает в пузыре от его пристального, холодного взгляда. Всего несколько дней назад ученик внушал себе: прекрати считать себя большим умником!
Иным хоть кол на голове теши.
Исриун припала к Варославому уху:
– За это вы обязаны затребовать его шкуру…
Ойкнув, она осеклась, когда князь рывком цепи пригнул ее книзу.
– Больше не объясняй мне мои обязанности. – И он отшвырнул Исриун к двери, а Колючка с пугающей силой схватила за руку Колла и поволокла следом.
– Отлично проделано, – шепнула она. – Я тебя не очень больно?
– Лупишь, как девчонка, – пискнул он, когда она, как мешок, выкинула его в придверную палату и с грохотом захлопнула створки.
– Небось рад по уши, – сердито буркнула Исриун.
Колл медленно сел, ощупал губу, отвел от лица алые пальцы.
– Сильней бы радовался, не разбей в кровь мне рот.
– Хохочи от счастья! – Исриун обнажила зубы, скорее в агонии, нежели в улыбке. – Ведают боги, на твоем месте я заливалась бы смехом. Я была королевской дочкой! Была служителем у самой праматери Вексен! А сейчас… – Она тряхнула плечом, и в ее шею впился ошейник, но, как бы ни напрягались мышцы, цепь не давала выпрямить руку. – На твоем месте я б хохотала надо мной до упаду!
Колл покачал головой, поднимаясь на ноги.
– Не на моем. Я знаю, каково быть рабом. – Он помнил подвал, где держали их с матерью. Ту темноту. Тот запах. Он помнил тяжесть ошейника и что почувствовал, когда отец Ярви приказал его сбить. Позабыть такое непросто. – Прости. Пользы от этого никакой, но я прошу твоего прощения.
Наколотый на лице Исриун конь встрепенулся, когда она проскрипела зубами:
– Я делала лишь то, что нужно. Вставала за тех, кто стоял за меня. Я старалась исполнить свой долг. Я старалась держать слово.
– Я знаю. – Колл поморщился, опустив глаза. Ну какой из него настоящий мужчина? – Но то же самое приходится делать и мне.
Прошло много времени, прежде чем отворились двери, и в приемную ступила королева Лайтлин.
– Вы добились уговора, государыня? – спросил Колл.
– Поскольку яд выдавили из раны. Твоя задумка была тонка и искусна. По-моему, из тебя выйдет превосходный служитель.
На Колла повеяло таким теплом, что скрыть улыбки не получилось. Похвала могущественных хмелит. Он искренне поклонился как можно ниже.
– Вы слишком добры ко мне.
– Не стоит и упоминать, что если ты снова выкинешь подобный фортель, то взаправду отведаешь батогов.
Колл поклонился еще ниже.
– Вы безгранично добры ко мне.
– Оставался последний вопрос, на котором мы с князем все никак не сходились.
Колючка насмешливо посмотрела на Исриун:
– Твоя цена.
– Моя? – пробормотала она с расширенными зрачками.
– Я давала за тебя чудесный красный самоцвет и девку, что ухаживает за моей прической. – Лайтлин пожала плечами. – Но Варослав запросил еще и сотню серебряных гривен.
Лицо Исриун перекосило, зажатое между страхом и непокорством.
– И ты заплатила?
– За такие деньги я куплю хороший корабль с моряками и прочим. Зачем столько платить ради зрелища, как какую-то чернавку топят в помойной яме? Хозяин заждался, и он сегодня не ласков.
– Я вам еще отомщу! – рявкнула Исриун. – Тебе и твоему калеке-сынку! Я поклялась!
И тогда Лайтлин улыбнулась улыбкой ледяной, как крайний север, где не тают снега, и Колл задумался: не беспощаднее ли она Варослава?
– Враги – плата за успех, рабыня. Я наслушалась с тысячу подобных пустых клятв. И до сих пор безмятежно сплю. – Королева щелкнула пальцами. – Идем, Колл.
Он оглянулся напоследок на Исриун – девушка добела туго намотала звенья цепи на пальцы, уставившись в открытые двери. Но отец Ярви вечно твердил, что хороший служитель трезво смотрит на мир и спасает, что в его силах. Колл поспешил за Лайтлин.
– Государыня, что вы ему отдали? – спросил он, пока гетландцы спускались по витой лестнице, где за окнами ворочалась Матерь Море.
– Варослав не дурак, и змеюка Исриун наподсказывала ему много дельного. Он знает, что мы слабы. Он решил расширить свою власть на север, вверх по Священной до побережий моря Осколков. – Она сбавила голос: – Мне пришлось отдать ему Ройсток.
Колл оторопел. Ничто из сегодняшнего не соответствовало напутствию Бранда пребывать в свете.
– Княжеский дар. Но разве город наш, чтобы его отдавать?
– Он Варославов, чтобы его забрать, – произнесла Лайтлин, – разве что мы или Верховный король его остановим.
– Мы с Верховным чуточек заняты друг другом, – прорычала Колючка.
– Мудрый не воюет совсем, и лишь глупец ведет сразу несколько войн.
Колючка кивнула стоящим у покоев королевы ратникам и толкнула створки.
– Чует мое сердце, Ройстоком Варослав не ограничится.
Переступая порог, Колл представил безжизненный взгляд князя, и его затрясло.
– Мое чует, что Варослав не ограничится и краем мира.
– Назад! – гаркнула Колючка, отпихивая королеву к стене. Ее топор взмыл так стремительно, что чуть не отхватил Коллу бровь.
В тени дальнего угла, на столе, ногу на ногу, кто-то сидел. Лохматый, оборванный плащ, капюшон надвинут. От ударов взлетевшего сердца Колл едва не уронил кинжал на ногу. Проворные пальцы теряют прыть, когда щеку холодит дыхание Смерти.
На счастье, поколебать Колючку оказалось труднее.
– Говори, – ощерилась она, вмиг приняв боевую стойку между королевой и их посетителем. – Не то убью.
– Моим топором меня и зарубишь, Колючка Бату? – Клобук колыхнулся, в тени сверкнули глаза. – А ты, Колл, вырос. Помню, как ты висел на мачте «Южного ветра», а мать все орала, чтоб ты слезал. Помнится, ты упрашивал показать тебе волшебство.
Топор Колючки плавно опустился.
– Скифр?
– А что бы просто не постучаться? – вмешалась Лайтлин, отстраняя Колючку и разглаживая платье до всегдашнего лоска.
– Когда стучишься, могут не отворить, Златая Королева. А моя дорога была долгой – из краев под Альюксом, вверх по Запретной и по Священной, в обществе Варослава-князя. Впрочем, без его ведома. – Капюшон Скифр обвис, и Колл сорвался на вздох. Даже в полутьме он разглядел, что левую половину лица гостьи избороздили ожоги, полброви пропало, а в стриженой седине там и сям повылазили плеши.
– Что случилось? – проговорила Колючка.
Скифр улыбнулась. Вернее, улыбнулась половина ее лица. Другая сжалась и перекрутилась, как старый кожух.
– Праматерь Вексен послала людей на юг, голубка. Наказать меня за воровство талисманов из запретных развалин Строкома. – Она зыркнула на эльфий браслет на Колючкином запястье – тот пульсировал ярким бело-голубым светом. – Они сожгли мой дом. Они убили моего сына с женой. Они убили даже сыновей моего сына. Но этим людям оказалось невдомек, что убить меня не слишком легко.
– Память праматери Вексен долго лелеет обиды, – полушепотом произнесла Лайтлин.
– У других тоже долгая память – и это она узнает. – Скифр выпятила подбородок, пестрые ожоги будто блеснули. – Праматерь Вексен пригласила ко мне Смерть. Хороший тон требует вернуть любезность. Я зрела знамения. Я наблюдала за птицами в небе. Я разгадала написанное рябью волн. Ты отвезешь меня через море Осколков, в Торлбю. Тебе еще хочется увидеть колдовство, Колл?
– Ну… нет? – Но, как часто казалось, людям нравилось его расспрашивать, не проявляя особого интереса к ответам.
– Мне надо переговорить с отцом Ярви. – Скифр растянула губы и с обнаженными зубами пролаяла: – А после я иду на войну!
18. Пепел
Флот Атиля изготовился харкнуть в рожу Верховному королю.
Рыжеволосый тровенландец, встав во весь рост на скале, ревел строфы баллады об Ашенлир – без никакой мелодичности, зато с небывалою силой. То любимое закаленными вояками место, где ближняя дружина королевы готовилась к смерти в доблестной схватке. Все вокруг подпевали одними губами знакомые слова о том, как воины в последний раз ласкали точилами лезвия, рывками набрасывали тетивы и туго затягивали пряжки.
Стоило полагать, что идущие в бой скорее предпочтут песни, в которых герои доблестно уцелеют в битве, чтобы потом умереть своей смертью – старыми, толстыми и богатыми. Но вот таковы они, воины – не много смысла в их поступках, если вдумчиво разобраться. Одна из причин, по которым Рэйт старался ни во что особо не вдумываться, коли можно этого избежать.
С кораблей поснимали любой лишний вес, припасы повываливали на берег, дабы освободить место для большего числа бойцов. Иные из них решили надеть кольчуги – из страха перед клинком иль стрелой. Другие решили снять – из страха перед холодными объятиями Матери Моря. Таков безрадостный выбор – игра безумца на все, что есть в жизни и когда-нибудь будет. Только вот из таких решений войны и состоят.
