Ранним утром он сел на лошадь и поскакал в Горячие Камни. И там его маленький счастливый мир, словно легкое облачко пара, в один момент смело грозным порывом ветра. От родителей Нани, которые смотрели на него с нескрываемой ненавистью, он узнал что его сыном окончательно овладел дьявол и позапрошлой ночью Майрета нашли в каком-то странном беспамятстве, всего в крови и потрохах, а рядом у соседа разодранную буквально на части свинью. Когда Майрет пришел в себя, он плохо что помнил, призвали святого отца, тот заподозрил присутствие дьявола в ребенке и мальчика забрали в церковь и поместили в так называемый "святой мешок". "Святой мешок" это небольшое углубление в каменном полу в одном из помещений в подвалах церкви. Углубление высотой от силы полметра и пару метров в длину, внутри дощатый настил, на который укладывается человек, а сверху эта яма накрывается тяжелой решеткой из освященного металла. Жуткое место, по сути каменный тесный гроб, закрытый сверху толстой решеткой, якобы дьявол в этом "мешке", окруженный камнем и святым металлом не способен никому снаружи причинить зла. И также родители Нани не стерпели и объявили единодушное мнение общины, что в том что дьявол завладел ребенком в первую очередь виноват его глупый, а может и злокозненный отец, который пренебрег практически всеми правилами и обычаями иегонов, отдалился от церкви и святого учения и приобщил Майрета к темным глубинам вод и проклятым лесным чащобам, любимым обиталищам антибога. А Нани уже вторые сутки подряд не встает с колен перед алтарём в церкви, вымаливая у бога прощение для её сына, а заодно и для неразумного мужа. Галкут слушал их слова как в бреду, как будто его всего закутали в толстое ватное одеяло и голоса стариков доносятся издалека. Он слушал и не слышал, не верил что всё это происходит на самом деле. Ведь всё-таки он был иегоном и прекрасно знал что ждет его сына. Пытки и истязательства, от которых и взрослые люди сходили с ума. Пытки, призванные вынудить дьявола раскрыть себя, признать своё присутствие, пытки чьей главной задачей является добраться до самого нутра человека, до мозга костей, пронзить его такой чудовищной болью чтобы скрывающийся внутри дьявол затрепетал, завопил от страдания и выдал себя. Если же этого не случится, то значит дьявола нет и человека отпустят. Обожжённого, обескровленного, изрезанного, истыканного иглами, с раздробленными костями, искалеченными суставами, полуживого, полубезумного его отпустят чтобы он провел остаток своих скорей всего уже немногочисленных дней в тяжелом сумрачном мире страшных воспоминаний. Но впрочем такое случается невероятно редко, практически никогда, ибо дьявол слаб и почти всегда выдает себя. И тогда человека умертвляют каким-нибудь жутким способом, дабы гарантировано освободить его душу от темного бога. Вот что ожидало его сына. Галкут знал что всё будет именно так и никого не остановит то что Майрет всего лишь восьмилетний ребенок. Галкут видел невообразимые нормальным человеком казни беременных женщин, вынашивающих в себе семя дьявола, стариков, впавших в ересь на склоне лет и юных девушек, соблазненных дьявольскими искушениями. И он понимал что Майрета ждет тоже самое. Он отвернулся от родителей Нани, совершенно забыв о них, не слушая что они изрыгают ему в спину и побрел, не различая дороги, а по его щекам безостановочно текли слезы. Но пока он так шел в его голове наступало какое-то прояснение, в памяти отчетливо всплывали вещи на которые он раньше не обращал внимание. Косые взгляды односельчан, злобное или испуганное перешептывание при его появлении, нелепые слухи о постоянном присутствии Майрета при несчастных или досадных происшествиях с людьми, о его недобрых, приносящих беду разноцветных глазах, об отлучках Нани, о её робких попытках заговорить с ним о боге и церкви и что-то еще про "неправильную" жизнь, а главное, и это теперь буквально вонзалось раскаленной спицей ему в сердце, самодовольном, уверенном, насмешливом, маслянистом взгляде старшего владыки. Они иногда встречали друг друга, но практически никогда не заговаривали. Галкут считал, что по большому счету им не о чем говорить, он отдалился от учения и традиций иегонов, святой отец понимает это, конечно не одобряет, но спокойно принимает, признавая за рыбаком право самому выбирать какой жизнью жить. Так ему казалось тогда, а теперь он понимал что всё было иначе. Кундай глядел на него не добродушно и спокойно, а насмешливо и презрительно, а иногда, как теперь вспоминалось ему, холодно и мрачно, в предвкушении какого-то несчастья для рыбака. И чем больше Галкут думал об этом, тем больше убеждался в том, что еще совсем недавно счел бы невероятным, почти невозможным. Кундай ненавидит его, он не забыл ничего из того что произошло между ними десять лет назад и не смотря на все эти годы по-прежнему без устали и непрестанно лелеет и взращивает уродливое растение давней обиды. Галкут остановился, еще несколько минут он думал о том, как Кундай распускал грязные слухи о Майрете, внушал прихожанам кто виноват в их несчастьях, исподволь и осторожно обрабатывал родителей Нани, а потом и её саму, убеждая что её муж отступник и тянет за собой в бездну греха, отчаянья и безбожия и её и сына. И всё это только ради того чтобы насладиться страданиями человека, который десять лет назад публично унизил его, увел женщину которую святой отец считал своей, и после всего этого еще и посмел жить свободно и счастливо. Теперь Галкут ненавидел Кундая точно также как и тот его. Он бросился к церкви.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
У Галкута с собою был длинный, очень острый, рыбацкий нож, с которым он не расставался с детства, с той поры как получил его от отца на день рождение. Но когда он бежал к церкви, единственным его желанием было освободить сына, вытащить его из проклятой ямы, вывести из здания и навсегда увезти из этого ужасного города. Как и все в Горячих камнях он знал устройство церкви, её внутренний уклад и распорядок. Комнаты со "святыми мешками" находились в подвале, в одном из самых глубоких тупиковых коридоров. Коридор закрывала тяжелая дверь с мощным замком и на каждой решетке, накрывающей яму с узником, также был замок. При церкви жило несколько десятков монахов, которые окончательно отказались от мирской суеты, решив посвятить себя каждодневному беспрерывному служению богу и непримиримой борьбе с дьяволом. По сути дела это бесповоротно спятившие люди, бреющие себя наголо, обмазывающие голову и руки черной краской, облачающие тело в тяжелую вонючую колючую власяницу и видящие дьявола в каждом порыве ветра и в каждой человеческой улыбке. Среди этих монахов есть несколько старших монахов, их называют клирсами, их обязанность печься о столах братии и порядке в церкви. И каждые сутки один из этих клирсов назначается дасмосом, то есть что-то вроде главного дежурного служителя, руководящего остальными монахами и надзирающего за ними. Кроме всего прочего ему передаются ключи от всех замков в церкви. Галкут понимал, что сломать замки, тем более так чтобы это прошло незаметно, у него не получится. Честно говоря, в тот момент он вообще мало о чем думал, кроме того что ему нужно немедленно освободить сына. Входя в церковь, он намеревался найти дежурного клирса и либо заставить его открыть нужные замки, либо отобрать ключи и сделать это самому. Монахов в церкви было около трех десятков, жили они здесь годами, многие вышли из общины и Галкут, как и практически все в Горячих камнях, большинство монахов знал в лицо и по именам. Но когда они все бритые наголо, обмазаны сажей, да еще и в одинаковых бесформенных власяницах с глубокими капюшонами различить их было весьма непросто. С учетом этого, дабы выделиться среди остальных дежурный клирс мазал голову красным цветом, настоем из листьев липучей багрянки, а капюшоны в помещениях церкви монахи никогда не надевали.
Галкут, дрожа от бурлящих в нем эмоций, буквально сходя с ума от мысли, что его сына ждут изуверские пытки и мучительная смерть, вошел в сумрачный притвор церкви. Стояло раннее утро и поскольку иегоны больше почитают вечернюю зарю чем утреннюю, народу внутри почти не было. Тем не менее в глубине нефа, на кафедре, один из младших владык, как и полагалось, звучно и певуче читал псалом из Книги Иегона. Его слушали монахи и несколько прихожан. Никем не замеченный Галкут проскользнул в боковой коридор, откуда попал в галерею окружающую внутренний двор. Он собирался пройти в хозяйственные помещения, где практически наверняка и находился в данный момент дасмос – дежурный клирс. По пути через галерею он встретил одного из монахов и, насколько это было возможно, спокойно спросил его где найти дасмоса. Тот ответил что в трапезной. Галкут направился в указанном направлении и буквально через пару поворотов наткнулся на человека с красной головой в компании четырех других монахов. От некоторой неожиданности произошедшего все застыли. Галкут узнал дасмоса, это был человек по имени Бийер, ранее занимавшийся разведением свиней и фарьяров, мясник и торговец навозом, а теперь один из самых безумных почитателей Иегона и ярый борец с дьяволом. Он тоже узнал рыбака и с подозрением уставился на него. Бийер и раньше был крайне неприятен Галкуту, а теперь в особенности, ибо являлся одним из тех кто первым без малейшего сомнения поднимет руку на мальчика, которым, по его убогому мнению, завладел дьявол. И эта неприязнь видимо отчетливо отразилась на лице Галкута. Бийер догадался что происходит и истошно завопил: "Братия, хватайте его! Он злоумышляет!" Монахи еще какое-то время медлили, не понимая что нужно делать, но Бийер крикнул: "Он идет освободить дьявола! Бей его, кто за бога!". Монахи уразумели что к чему и бросились на Галкута. Но Галкут, в душе которого и так бушевало пламя, увидев, что люди, которые по сути и обрекли его сына на смерть своей мракобесной верой, еще и угрожают ему, потерял последнее самообладание и сам бросился на них. Машинально он выхватил из-за спины нож, как делал на войне, когда у него выбивали из руки меч. Увидев длинное лезвие рыбацкого ножа монахи испуганно застопорились, а в следующий миг Галкут полоснул одному из них по пузу и порезал лицо другому. Раненые дико заорали, посчитав что настал их смертный час, хотя порезы были неглубокие и через пару дней оба монаха совершенно оправились. С воплем "убивец!" двое других шарахнулись в стороны, дабы избежать жуткой участи своих товарищей. Галкут подскочил к Бийеру и схватив его за шиворот, едва не воткнул ему в шею нож. "Веди к сыну", прохрипел он, "иначе голову отрежу!". Бийер, чувствуя давление стали ножа, не посмел возражать. Они вдвоем быстро прошли через двор и спустились в крипту. По пути прихватили горящий факел. В подземелье на каменных постаментах горели лампы, но в коридоре, куда они в конце концов пришли, царила абсолютная тьма. И сердце Галкута болезненно сжалось, когда он представил как его мальчик лежит, вмурованный в пол, под решеткой, среди полной темноты, не зная что происходит и не понимая почему взрослые так поступают с ним.
