на полу, они сами не заметили, как и когда столкнули его. И день на дворе, солнце так и бьёт в окно, а они оба голые, а ей не стыдно. Вот ни капельки не стыдно, и всё! Она разглядывала его смуглое мускулистое тело, какой же он красивый и сильный, и впервые не думала о том, какая она рядом с ним.
Сквозь сон Крис чувствовал этот, ласково скользящий по нему взгляд и улыбался. Как же ему хорошо. Ему и в голову не приходило, что это может быть приятным. Не работой, а удовольствием. Как же хорошо. Так лежать бы и лежать, и чувствовать Люсю рядом, и ни о чём не думать.
И тут он сообразил, что ему-то без одеяла привычно, а Люсе может быть холодно, и открыл глаза.
– Люся…
– Я разбудила тебя?
– Нет, я сам проснулся.
Он соскользнул с кровати и поднял одеяло.
– Я укутаю тебя.
– Ой, а времени сколько? – вдруг спросила Люся.
– Скоро час, – мельком посмотрел на будильник Крис.
– Ой! Обед уже, – Люся соскочила с кровати, схватила свой корсет. – Я сейчас за обедом схожу, и…
И замерла, глядя в зеркало. Она вдруг увидела себя. Худую, в пятнах, безволосую, повязка на боку отклеилась, и видны жёлтые, как гнойные корки на багровых влажно-блестящих ожогах. Люся закрыла лицо руками и заплакала.
– Ты что? – рванулся к ней Крис. – Люся, что с тобой?!
И уже сообразив, что же случилось, развернул Люсю к себе, спиной к зеркалу.
– Люся, посмотри на меня, Люся, пожалуйста.
Люся подняла к нему залитое слезами лицо с жалко дрожащим, перекошенным от плача ртом.
– Я – твоё зеркало, посмотри мне в глаза, Люся. Ну же, Люся, ты видишь себя?
– Господи, Кирочка, – дошло наконец до Люси, и она, обхватив его за шею, снова заплакала, но уже по-другому.
Подхватив на руки, Крис отнёс и посадил её на кровать, сел рядом так, чтобы она не видела зеркала. Поцеловал в губы и шею.
– Спасибо, Кирочка, – всхлипнула, уже успокаиваясь, Люся.
Они немного посидели в обнимку, и Люся решительно встала.
– Надо за обедом сходить, я сейчас.
– Одеть тебя? – предложил Крис.
– Нет, что ты, – даже испугалась Люся, и он не настаивал.
Но, когда Люся стала менять себе повязку, Крис столь же решительно встал и подошёл к ней.
– Я помогу.
– Кира…
Но он уже отобрал у неё баночку с мазью.
– Я сделаю, Люся. Я же медбрат. Ты только подними руку, чтобы кожа натянулась.
И Люся не смогла оттолкнуть его. Она молча стояла, закусив губу и глотая слёзы, пока он смазывал её корки мазью, накрывал марлевой салфеткой и закреплял полосками пластыря. А закончив, Крис вдруг взял её за руку, провёл её пальцами по своему шраму и тихо спросил:
– Ты бы перевязала меня?
– Да, конечно же, да, Кирочка, – удивилась его вопросу Люся.
– Ну вот, – наклонившись, он поцеловал её в здоровую щёку. – Удобно? Я не перетянул?
Она молча поцеловала его в ответ. И корсет он помог ей надеть, чтобы не сдвинуть повязку.
Когда Люся, уже в платке и в платье, взяв судки, ушла в столовую, Крис оделся и стал убирать в комнате. Встряхнул одеяло, заново перестелил и убрал кровать. А покрывало не положил: после обеда Люся ляжет отдохнуть. Ну и… там видно будет. Достал посуду и накрыл на стол к обеду. Оглядел комнату. Как хорошо, что комната у них на солнечную сторону. И воздух свежий, никаких душистиков не надо. О том, что случилось, он думать не хотел: слишком это неожиданно и слишком хорошо. Как во сне, только тронь – и всё рассыплется. Сейчас Люся принесёт обед, они поедят – есть чего-то очень хочется – и потом… ну, занятие они себе найдут.
Услышав шаги Люси, он подошёл к двери и распахнул её перед Люсей, одним мягким движением касаясь губами её виска и забирая судки.
– Ой, как красиво! – ахнула Люся, увидев накрытый стол. – А сегодня борщ, Кирочка, и котлеты с картошкой, правда, хорошо? А Галя мне такое рассказала, смех один…
Она говорила без умолку, сбиваясь и перескакивая с одного на другое, и Крис слушал не её слова, а голос.
Россия
Ижорский Пояс
Загорье
Март начался солнечными, но холодными днями. Ярко-синее небо, искрящийся, слепящий глаза снег, дыхание, оседающее на воротнике инеем. И всё-таки Зина чувствовала – весна.
Разговор с Женей и успокоил, и встревожил её. Как они и договорились, Зина в понедельник, в обычное время, привела детей в коридор второго этажа поиграть. И, увидев Алиску, обрадовалась: значит, Женя дома. Наказав детям хорошо играть и не баловаться, она позвонила. Женя открыла сразу и обрадовалась.
– Ой, здравствуй, заходи.
Они сели на кухне за чаем и печеньем. Зина для начала поговорила о детях, что, конечно, Культурный Центр – это здорово придумано, детей в школу подготовить и ни от дома, ни от родителей не отрывать, да и самим тоже культуры понабраться, а то одичали в угоне, в чём ходили, в том и спали. Женя согласилась, и разговор пошёл о ночных рубашках. Какие в Торговых рядах ночнушки красивые, в кружевах, в оборочках, батистовые, и с вышивкой, дорогие, правда.
– Вышить и самой можно, – сказала Зина.
– Ой, я и шила себе раньше, – засмеялась Женя. – Ну, для экономии, простенько так, прикрылась и ладно, а здесь, была не была, купила. Вот пошли, покажу.
Зина радостно согласилась. Они перешли в спальню, смущавшую Зину и зеркалами, и непривычной расстановкой мебели, и Женя стала ей показывать новые, купленные уже здесь ночнушки. Зина поахала, повосхищалась, но сказала, что, по её мнению, спать в таких не слишком удобно.
– Ой, – засмеялась Женя, – да я в них и не сплю. Так, надену вечером, покручусь перед зеркалом…
– И снимаешь, – кивнула Зина.
– Да не-ет, – протянула Женя, и лицо её стало смущённо-лукавым. – Ну, обнимет он меня, разденет, а там и забудешь про неё.
Зина на секунду озадаченно приоткрыла рот, соображая, а сообразив, залилась смехом.
– Ну, коли так, то конечно, – и, отсмеявшись, продолжила, подбираясь к своему: – А ему-то тоже ночного купила? Поди и мужское есть.
– Да нет, – просто сказала Женя, складывая рубашку и бережно расправляя кружевные оборки. – Эркин не любит одетым спать. Вымоется на ночь, халат только накинет, чтоб от ванной дойти.
– Да?! – обрадовалась Зина. – Вот и мой чудит. Как спать, так всё снимает, аж исподники, голышом ложится. Я уж и не знаю… – она выжидающе замолчала.
– Эркин говорил как-то, – задумчиво сказала Женя. – Что спать в одежде, это по-рабски. А
