из этого получился силлабический 8+6-сложный коломыйковый стих: «Ой коби я за тим була, за ким я гадаю, Принесла бим сім раз воды з тихого Дунаю»; потом им пользовался и Шевченко: «Посіяли гайдамаки…». В России этот силлабический стих стал силлабо-тоническим: 4- и 3-ст. хореем со сплошными женскими окончаниями; и полностью сохранил песенные ассоциации, как бы добавился к уже рассмотренным нами размерам русского происхождения с народно-песенными ассоциациями: (В2.1) Мерзляков, «Чернобровый, черноглазый…», а 50 лет спустя (В2.2) Некрасов «Отпусти меня, родная…», а еще 70 лет спустя (В2.3) Мандельштам «Клейкой клятвой липнут почки…». А у Багрицкого этот размер использован в «Думе про Опанаса», и даже со сдвигами ударений, как в силлабическом стихе, чтобы подчеркнуть украинскую тематику: (В2.4) «Зашумело Гуляй-поле…».
Размер № 8 – от того же латинского размера Miserere, Domine, Miserere mei, но прошедшего не через украинское, силлабическое, а через германское, тоническое, посредничество. В германских языках этот стих, во-первых, как бы надставился в начале, превратился из хорея ТАта ТАта ТАтатА ТАта ТАта ТАта в 4–3-ст. ямб таТА таТА таТА таТА, таТА таТА таТАта, а во-вторых, под влиянием древнегерманского чисто-тонического стиха расшатал междуударные промежутки, превратился из ямба в 4–3-уд. дольник: таТА татаТА таТА таТА, таТА татаТА таТА. Такой дольник долго жил в немецких и английских народных балладах и песнях, а потом романтики привлекли его и в литературу: сперва осторожно, выправив его обратно в ямб, а потом смелее, в неровном дольниковом виде. Оба этих подхода нашли подражание и в русском стихе. Наш размер № 8 – это 4–3-ст. ямб со сплошными мужскими окончаниями, и начался он переводами из немецких и английских романтиков: (В3.1) Жуковский из Гете «Бежит волна, шумит волна…»; Козлов из Байрона «Прости, прости, мой край родной! Уж скрылся ты в волнах; Касатка вьется, ветр ночной Играет в парусах». И после этого семантическая окраска этого размера прочно остается «романтической», при всей расплывчатости этого понятия: (В3.2) Некрасов «Княгиня Трубецкая», (В3.2а) Исаковский «В прифронтовом лесу», (В3.2б) Орлов «Его зарыли в шар земной», (В3.2г) Брюсов «Противоречий сладких сеть Связует странно всех…» и даже детское «Бежит матрос, бежит солдат…». Во всех этих примерах окончания были сплошь мужские. Но в начале XIX века русский стих к этому был еще непривычен, и поэтому параллельно развивалась другая разновидность этого 4–3-ст. ямба – с чередованием мужских и женских окончаний; канонизировал ее тот же Жуковский в «12 спящих девах» и (В3.3) «Певце во стане русских воинов». И здесь семантическая окраска «романтическая», и здесь некоторые образы и мотивы переходят из стихотворения в стихотворение: (В3.5) Фет «Был чудный майский день в Москве», (В3.4) А. К. Толстой «То было раннею весной», (В3.6) К. Р. «Уж гасли в комнатах огни», (В3.7) Бальмонт «Меня крестить несли весной». А когда в этом размере появляется бытовой, неромантический материал, то от контраста с традицией размера он ощущается особенно выпукло: (В3.8) Некрасов «Горе старого Наума».
Размер № 9 – это 4–3-ст. хорей: как бы тот же романтический 4–3-ст. ямб, только укороченный в начале и от этого как бы более легкий. Начинался он тоже как романтический балладный размер, но быстрее и легче переходил в песенный. Наиболее употребительно было здесь то же чередование мужских – женских окончаний – тот же Жуковский, который написал 4–3-ст. ямбом балладу «12 спящих дев», «Над пенистым Днепром-рекой…», написал 4–3-стопным хореем балладу (В3а) «Светлана». Сплошные мужские окончания были в 4–3-ст. хорее менее употребительны, чем в ямбе; зато в нем получила развитие третья разновидность, которая в ямбе была редкой: чередование не мужских – женских, а женских – мужских окончаний. Начиналась она у романтиков тоже с балладной семантики: Жуковский «Рыцарь Тогенбург», (В3б.1) Лермонтов «Спор», (В3б.2) А. К. Толстой «Илья Муромец». Но так как хорей во всех европейских культурах более песенный размер, чем ямб, то из баллады наш размер легко переходил в песню. Здесь намечались две семантические традиции: во-первых, колыбельная – (В3в.1) Лермонтов «Спи, младенец», (В3в.2) Ахматова «Далеко в лесу огромном», (В3в.3) Инбер «Сыну, которого нет»; во-вторых, серенадная – (В3г.1) Огарев из Рельштаба «Песнь моя летит с мольбою», (В3г.2) Блок из «Розы и креста» «День веселый, час блаженный». Когда в середине XIX века жанровые границы размылись, то романтический лиризм был подхвачен такими стихотворениями, как (В3г.3) «Шепот, робкое дыханье» Фета, (В3г.5) «В сне земном мы тени, тени» Вл. Соловьева, (В3г.6) «Молитва» («Сторожим у входа в терем») Блока. И опять (как в 4–3-ст. ямбе), когда реалисты вводят в этот размер бытовой материал, он острее ощущается именно по контрасту с романтической традицией: Некрасов (В3в.1а) прямо пародирует Лермонтова, Никитин (В3г.4) начинает стихотворение пародией на Фета, а кончает прямой дидактикой, Некрасов (В3б.3) пишет этим нежным размером грубое «Эй, Иван», Никитин (В3г.4а) – более мягкую бытовую картинку «Дедушка». Наконец, символистам удалось здесь сделать интересный синтез: А. Белый (В3б.4) написал этим размером свой цикл «Деревня» на реалистическом материале, но с романтической экзальтированной стилистикой.
Размер № 10 – 4-ст. амфибрахий с мужскими окончаниями – тоже развился из немецкого народного 4-ударного дольника, но не упрощенного в ямб, а сохранившего и у романтиков неровный ритм: «Wer reitet so spät…». Для русских поэтов начала XIX века это было слишком экзотично, и они выровняли этот дольник в амфибрахий: (В4а.1) «Кто скачет, кто мчится». Амфибрахий до этого был редок в русской поэзии, так что экзотичность все-таки сохранялась, и романтическая семантика сопровождала этот размер очень долго: от Пушкина (В4а.2) «Черная шаль», Лермонтова (после А3.3а) «В песчаных степях аравийской земли», до Светлова (В4а.3) «Гренада», хотя Светлов и печатает свои 4-ст. амфибрахии в две строки. Реалисты, конечно, сделали натиск и на этот размер, но захватили не столько этот 4-ст. амфибрахий с парной мужской рифмовкой, сколько соседнюю разновидность, 4-ст. амфибрахий с обычным чередованием женских и мужских рифм: «Однажды в студеную зимнюю пору…». Таким образом, произошло своеобразное размежевание: одна разновидность 4-ст. амфибрахия сохранила романтическую семантику, а другая – реалистическую.
Размер № 11 – 4–3-ст. амфибрахий, обычно с чередованием мужских и женских окончаний, тоже получился в результате выравнивания немецкого и английского дольника, только не 4-уд., как в «Лесном царе», а более обычного 4–3-уд.: «Zu Aachen in seiner Kaiserpracht, Im altertümlichen Saale, Saß König Rudolphs heilige Macht Beim festlichen Krönungsmahle», «Торжественным Ахен весельем шумел, В старинных чертогах, на пире Родольф, император избранный, сидел В сиянье венца и в порфире» (1818). Отсюда (В4б.2) пушкинское «Как ныне сбирается…» и дальнейший, тоже романтический и тоже балладный, семантический ореол – не
