У него в арсенале имелись и более "мирные" яды, после принятия которых человек умирал спокойно и тихо, словно бы засыпая. Но все они были не надежны или действовали в течении часов, а то и дней. За свою долгую многотрудную карьеру отравителя Цыс многое узнал и о ядах и о человеческом организме. Главный вывод, который он сделал для себя, это то что ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Любой, даже самый смертельный токсин может вдруг повести себя самым непредсказуемым образом. И причиной этой досадной непредсказуемости чаще всего был сам человек, потенциальная жертва, индивидуальные особенности которой неожиданно делали её невосприимчивой к яду. Почему – неизвестно, просто в теле человека было нечто такое, что мешало яду оказать свое привычное действие. Иногда это очень раздражало Цыса, так как всегда надо было быть готовым, что всё пойдет не по плану. А ведь кроме особенностей организма оставались ещё и обычные случайности, которые просто могли помешать жертве принять приготовленную для неё порцию яда. Цыс мог рассказать немало подобных истории. Добавишь зелье в любимый рыбный пирог очередного смертника, а тот вдруг возьмет и откажется его есть, не хочется ему видите ли сегодня, легкая дурнота видите ли его одолела. В такие минуты Цысу хотелось схватить кусок пирога и со всей силы яростно затолкать его в рот этого ненавистного ему своей необязательностью субъекта. Другой же вроде и проглотит яд, да вдруг от грибочков с огурчиками его прихватит жесткий понос и все Цысовы труды насмарку. Третий же нажрётся так что пузо трещит и тщательно выверенная доза яда просто бесполезно растворяется в этой горе пищи. Четвертому нальешь драгоценное зелье, за которое золотом плачено, а он вдруг заприметит какую-то мушку в стакане и с омерзением выплеснет всё на землю. Вот поэтому Цыс предпочитал доставлять яд прямо в кровь, уколом или порезом. Но это конечно требовало совершенно иного подхода к делу, ибо в этом случае он обнаруживал свои намерения и должен был быть готов к ответной реакции. И для этого, как свое рода ультима ратио (Ultima ratio), он на всякий случай всегда держал за пазухой либингский нож.
Но "Черный Бен" никогда не давал промашек, несмотря на какие угодно индивидуальные особенности. По крайней мере Цыс о подобном не слышал. Разве что в отношении авров. Но у тех всё никак у людей, с раздражением думал он. Большинство известных ему смертельных ядов по непонятным причинам не оказывали на "ящериц" никакого воздействия. При этом авр неожиданно мог отравиться казалось бы совершенно безобидной субстанцией, например обычным человеческим молоком. Цыс был свидетелем того как чуть ли не три дня авра выворачивало наизнанку, когда "добрые люди" подсунули ему эту жидкость. Зрелище блюющего авра навсегда запечатлелось в его памяти как одно из самых отвратительных.
Но что касается народа омо, тот тут "Черный Бен" действовал также надежно как и удар копья в сердце. В течении максимум 10 минут человек умирал. Единственное что могло нейтрализовать убийственный токсин моллюска это губчатая плоть так называемого "каменного яблока" – еще одного морского обитателя, который кажется был невосприимчив к ядам вообще всех своих ядовитых соседей по подводному миру. Субстанция, извлекаемая из под твердого панциря "каменного яблока" на вкус была довольно противной, но никакого вреда человеку не причиняла, а многие даже уверяли что она целебна и чуть ли не дарует долголетие. Но это Цыса не интересовало, жить вечно он не собирался. Главное что "каменное яблоко" действительно являлось надежным антидотом. Он убедился в этом на собственном опыте. Однажды ему пришлось распить бутылку отравленного "Черным Беном" вина в компании совершенно бешеных головорезов, которые грозились буквально разрезать Цыса на части, если он не исполнит то что обещал. Исполнить он не мог и проглотив пару кусков, словно тряпичной, мякоти "каменного яблока" он пил вино вместе с головорезами, пока все они в жутких корчах не упали перед ним замертво. Сам же он не почувствовал вообще ничего, даже какого-то легкого недомогания.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Здесь, в поместье "Лиловое облако", он думал провернуть тоже самое. В принципе он мог даже обойтись без "каменного яблока". Когда-то один бродячий фокусник, с которым они сдружились, показал ему как можно вполне убедительно пить из пустого стакана, предварительно незаметно вылив его содержимое. Веселый бродячий артист, конечно, ни в коем случае не предполагал использовать это прием при отравлении людей и показывал его своему товарищу в шутку, как возможный способ не напиваться в обильно пьющих компаниях. Но Цыс оценил прием по достоинству, сразу разглядев его потенциал. Веселого бродячего фокусника, кстати, Цыс сдал потом судьям как только узнал, что за него обещана награда как за опасного вольнодумца и участника знаменитого Тиренского восстания, когда толпы возмущенных горожан вступили в сражение с судебной гвардией, попытались изгнать из Тирена всех кто связан с Судебной Палатой и основать независимый город-государство. Цыс иногда вспоминал как на него глядели дети фокусника. Старший, мальчик, со слезами и ненавистью, а его младшая сестра с удивлением и растерянностью. И так странно, ведь ему было совершенно наплевать на этих детей, но его память зачем-то сохранила их имена: Мальрик и Нейра.
И теперь, глядя на Сомину, Лейнса и Марида, он спрашивал себя запомнит ли он их имена. Скорей всего нет. Эти люди не имели для него никакого значения. Впрочем, как и любые другие. Цыс считал что он уже давно постиг основополагающую черту бытия: всё, абсолютно всё бессмысленно и случайно. Но чтобы как-то укрыться от этой ужасающей, обессиливающей, вытягивающей жилы и кровь пустоты, люди постоянно изобретают для себя какие-то нелепые сущности, наполняют их высосанным из пальца значением, а затем, словно позабыв что они сами всё это придумали, начинают видеть в них нечто важное, придающее смысл их жизни. Цыс относился к этому как к презренной слабости. Он полагал что самое достойное что может совершить человек это набраться мужества и признать абсолютную случайность своего существования, отважно выйдя навстречу этой безликой, бесформенной, черной пустоте, встав прямо перед ней и неустрашимо взглянув в самую её бездну. Стоять в её ледяном дыхании, нагим и одиноким, не отворачиваться, не прятаться, пытаясь малодушно заслониться от неё глазами любимых людей, надеждами собственных детей, усталостью беспрерывного труда, лживыми глубинами науки, сладкими иллюзиями наркотика, откровениями фальшивых пророков и пр. Цыс презирал тех кто верил, верил в традиции, правила, обычаи, порядок, долг, любовь, дружбу, семью, бога, в общем во всё что угодно, кроме того что смысла нет ни в чем и всё приводится в движение лишь бесконечным хаосом слепых случайностей. Впрочем, признавал Цыс, какая-то видимость порядка в мире конечно существует. Каждый день встает солнце, воды текут вниз, женщины после зачатия рожают детей, часы отмеряют время, сложенные в стены камни не распадаются, это очевидно. Но всё это временно, по меркам вечного хаоса лишь мгновение; на краткий миг все случайности совпали так что породили кажущийся упорядоченным мир и люди живут в этом миге и наивно полагают что этот порядок неотъемлемая и вечная черта бытия. При всем при этом Цыс верил в бога, но его бог не имел отношения ни к одной из существующих религий. Это было некое аморфное всемогущее сознание, холодное и равнодушное, которому естественно нет никакого дела до жалких человеческих представлений о Добре и Зле, и вообще, как подозревал Цыс, бог даже не замечает существования людей, для него всё человечество лишь невидимая пылинка на его исполинских туфлях из звезд и лун. Цыс верил в своего бога главным образом потому, что сколько бы он не размышлял о мироздании, он всякий раз приходил к мысли что так или иначе у всего было начало, какой-то побуждающий толчок, некая неясная причина возникновения этого бесконечного перебора бесконечных случайностей, складывающихся то в одну причудливую форму то в другую. И он не видел более рационального объяснения для этой причины чем бог. Кто-то должен был дать начало всему и этот кто-то по грандиозному величию своей силы и власти конечно бог. Цель которую преследует бог конечно же не может быть постигнута ни одним человеком и ломать над этим голову значит идти против разума, считал Цыс. И он не ломал. Из всех этих своих размышлений он в общем делал один простой, но и самый главный для себя, вывод: все человеческие законы, традиции, верования, нормы поведения, социальные правила, нравственные устои, этикет и прочее по своей сути лишь надуманные условности, созданные людьми в течении веков для того чтобы как-то упорядочить собственную общность и дать возможность одним управлять другими. И значит действительно умный человек конечно же должен отринуть все эти условности и жить абсолютно свободным, заключал Цыс. И естественно он был умным человеком. Он постоянно чувствовал свое превосходство над другими. Иногда он одергивал себя, напоминая себе что излишнее самомнение до добра не доведет. Пусть он и понимает всю жалкую условность надуманных правил человеческого общества, но тысячи тысяч других им неукоснительно следуют и тем самым дают им силу, с которой необходимо считаться. Но эту силу не так уж сложно обойти, уклониться от неё. Для этого нужен даже не ум, а скорее воля и решимость. А они у него есть. И благодаря всему этому он легко и спокойно убьет ночью всех жильцов "Лилового облака", а через пару дней уже и не вспомнит как их звали. И в этом нет никакого злодейства или ненормальности, искренне полагал он. Просто ему нужен этот дом, а жизни этих четверых ничего не значат. Ничего. Как и любого другого. Как и его собственная, мужественно признавал Цыс. Всё дело только в том, что он умнее и свободнее их. Только в этом.
