Внутри неё снова поднялась волна отчаяния.
– Это моя жизнь! – вспыхнула Гермиона. Она могла представить, на что будет похожа её жизнь, если в неё постоянно будет вмешиваться Гарри, постоянно выдумывающий оправдания, чтобы не спрашивать сперва разрешения и не слушать её возражений. Не должно быть так, чтобы ей нужно было выиграть спор, просто чтобы… – Всегда будут какие-нибудь причины, ты всегда сможешь сказать, что я неправильно мыслю! Я хочу жить своей жизнью! Иначе я сбегу, Гарри, честно сбегу.
Он вздохнул.
– Я не хотел, чтобы всё закончилось именно так, и вот пожалуйста. Ты же боишься того же самого, что и я? Боишься, что мы разобьёмся, если ты отпустишь руль, – его губы скривились, но на улыбку это не тянуло. – Это я могу понять.
– Я думаю, что ты меня совсем не понял! – резко возразила Гермиона. – Ты говорил, что мы партнёры, Гарри!
Это его остановило, она увидела, что это его остановило.
– Давай так, – наконец сказал Гарри, – я обещаю сперва спрашивать разрешения, прежде чем делать что-либо, что можно истолковать как вмешательство в твои дела. Но только если ты, Гермиона, пообещаешь мне быть разумной. В смысле, остановиться секунд на двадцать и всерьёз, по-настоящему обдумать моё предложение, признать его в качестве реальной альтернативы. Разумной в том смысле, что ты должна понимать, что я предлагаю способ защитить остальных девочек, и что если ты машинально ответишь «нет», не обдумав его должным образом, то реальным последствием окажется Ханна Аббот на больничной койке.
Гермиона смерила Гарри взглядом, когда перечисление условий было закончено.
– Что скажешь? – спросил тот.
– Я не должна давать обещаний, – заявила Гермиона, – ради того, чтобы со мной консультировались по поводу моей собственной жизни. – Девочка повернулась и, не глядя на Гарри, зашагала в направлении башни Когтеврана. – Впрочем, я подумаю об этом.
Она услышала, как Гарри облегчённо выдохнул. Некоторое время они шли молча. Миновав арку из какого-то красноватого металла, похожего на медь, они оказались в точно таком же коридоре, как и предыдущий, только пол в нём был вымощен пятиугольными плитками, а не квадратными.
– Гермиона… – сказал Гарри. – С тех пор, как ты сказала, что будешь героем, я наблюдаю за тобой и думаю. Ты смелая. Ты сражаешься за то, что правильно, даже против врагов, которых многие бы испугались. У тебя безусловно хватает умственных способностей, и, скорее всего, внутри ты гораздо более хороший человек, чем я. Но при всём при этом… Гермиона, если говорить честно… Я не могу представить тебя на месте Дамблдора, ведущую магическую Британию в бой против Сама-Знаешь-Кого. По крайней мере, пока.
Гермиона повернула голову и уставилась на Гарри. Тот спокойно шёл рядом и, казалось, полностью погрузился в свои мысли. На чьём месте? Она никогда даже не пробовала представить себя на месте Дамблдора. Она не могла даже представить себя представляющей что-то в таком духе.
– Или, может быть, я ошибаюсь,– сказал Гарри через некоторое время. – Может быть, я прочёл слишком много книг, где герои никогда не делали то, что разумно, не следовали правилам и не рассказывали ничего своим профессорам МакГонагалл, поэтому мой мозг не считает тебя правильным героем книги. Возможно, из нас двоих именно ты – здравомыслящий человек, а я – просто дурак. Но каждый раз, когда ты говоришь о том, что нужно следовать правилам и полагаться на преподавателей, у меня возникает одно и то же чувство, будто это последнее, что останавливает тебя, последнее, что погружает в сон твою PC-составляющую и снова превращает тебя в NPC… – Гарри вздохнул. – Возможно, поэтому Дамблдор и сказал, что у меня должны были быть злые отчим и мачеха.
– Что сказал?
Гарри кивнул.
– Я до сих пор не знаю, шутил ли директор или… Дело в том, что в некотором смысле он прав. У меня были любящие родители, но я никогда не чувствовал, что могу доверять их решениям, они не были достаточно разумны. Я всегда знал, что, если я не продумаю всё самостоятельно, я могу пострадать. Профессор МакГонагалл сделает то, что необходимо, только если я не отстану от неё по этому поводу – она нарушит правила лишь под контролем героя. А профессор Квиррелл – это именно тот человек, который сделает дело не смотря ни на что, и он – единственный из всех, кого я знаю, кто замечает, например, что снитч портит квиддич. Но я не могу полагаться на доброту его намерений. Как это ни печально, я думаю, что именно так получаются люди, которых Дамблдор называет героями – люди, которым не на кого переложить окончательную ответственность и которые поэтому приучаются отслеживать всё самостоятельно.
Гермиона ничего не ответила, но задумалась об одной фразе, которую Годрик Гриффиндор написал ближе к концу своей очень короткой автобиографии. Кратко и без объяснений, ибо свитки в те времена переписывали вручную. Лишь столетиями позже магловский печатный станок вдохновил волшебников на изобретение Переписывающего Пера.
Нет спасителя у спасителя, — писал Годрик Гриффиндор. – Нет властителя у защитника, нет ни отца, ни матери, нет никого над ним.
Если герой должен заплатить такую цену, Гермиона уже не была уверена, что готова пойти на это. Или, возможно, – хотя такая мысль и не пришла бы к ней в голову, пока она не начала общаться с Гарри, – возможно, Годрик Гриффиндор ошибался.
– Ты доверяешь Дамблдору? – спросила Гермиона. – Я хочу сказать, он ведь прямо тут, в школе, и он – самый легендарный герой во всём мире…
– Он был самым легендарным героем, – заметил Гарри. – А теперь он поджигает куриц. Ну, честно, тебе Дамблдор кажется надёжным?
Гермиона не ответила.
Они вместе начали подниматься по огромной винтовой лестнице с чередующимися ступеньками из бронзового металла и синего камня, ведущей к портрету, который глупыми загадками охранял дверь в башню Когтеврана.
– Кстати, думаю, я должен кое-что сказать тебе, – нарушил молчание Гарри, когда они прошли примерно половину лестницы. – Так как это повлияет на твою жизнь, ну и вообще… Считай, что это аванс…
– И что же это? – спросила Гермиона.
– Я полагаю, что ЖОПРПГ скоро прекратит своё существование.
– Прекратит? – Гермиона чуть не споткнулась о ступеньку.
– Ага, – сказал Гарри. – В смысле, я, конечно, могу ошибаться, но я подозреваю, что учителя собираются жёстко пресекать драки в коридорах. – Гарри ухмыльнулся. Какая-то искорка в его глазах, за стёклами очков, намекала на тайную осведомлённость. – Наложат новые чары, чтобы определять агрессивные проклятия, или станут проверять все жалобы на хулиганов под сывороткой правды… Я вижу несколько возможных способов. Но если я прав, то тебе есть, что отпраздновать, Гермиона. Ты подняла достаточно сильный переполох, чтобы заставить их действительно что-то сделать по поводу хулиганов. С хулиганами как явлением.
Пусть и не сразу, но улыбка появилась на лице Гермионы, а когда она дошла до верха лестницы и двинулась к портрету, то почувствовала, что ей стало гораздо легче шагать, какая-то удивительная лёгкость распространилась по всему телу, будто её накачали гелием.
Почему-то, несмотря на все приложенные ими усилия, она не ожидала такого результата, она не ожидала, что у них действительно получится.
Им удалось что-то изменить…
* * *
Это произошло за завтраком на следующее утро.
Ученики всех курсов замерли на своих местах за столом, повернув головы к столу преподавателей, перед которым на негнущихся ногах, не шевелясь, стояла одинокая первокурсница. Она стояла с задранной головой и не сводила глаз с декана Слизерина.
Лицо профессора Снейпа было искажено яростью и триумфом, мстительное, как на любой картине, изображающей Тёмного волшебника. Позади него, за столом, сидели остальные профессора, наблюдая за происходящим. Их лица были словно высечены из камня.
– …распускается навсегда, – прошипел профессор Зельеварения. – Моим решением, как профессора, ваше так называемое Общество объявляется вне закона в стенах Хогвартса! Если ваше Общество или любой из его членов будет вновь замечен за драками в коридорах, вы, Грейнджер, персонально ответите за это, и я лично исключу вас из школы чародейства и волшебства Хогвартс!
Эта первокурсница стояла здесь, перед преподавательским столом, куда её прежде вызывали только затем, чтобы наградить похвалой и улыбкой. Стояла, выпрямив спину и высоко подняв голову, как натянутый лук кентавра, не показывая своих эмоций врагу.
Эта юная ведьма стояла здесь, скрывая слёзы и гнев. Её лицо застыло, и в её внешнем облике ничего не менялось, но что-то внутри медленно ломалось, она чувствовала, как оно ломается.
