о леших и оборотнях, блуждающих огоньках и тех скверных девушках, что просиживают ночи напролет на утесах и заманивают людей в водовороты, и тому подобное, и жалел о том, что не был более добродетельным, и что знаю так мало молитв, а в самый разгар этих размышлений услыхал дивные звуки мелодии «Он разоделся в пух и прах», которую скверно исполняли на гармонике, и понял, что мы спасены.
Обычно я не восхищаюсь звуком гармоники, но тогда эта музыка показалась прекрасной нам обоим — гораздо прекраснее, чем могли когда-либо звучать голос Орфея, или лютня Аполлона, или что бы то ни было в том же роде. Небесные мелодии, в настоящем нашем состоянии духа, лишь еще более потрясли бы нас. Волнующую душу мелодию, правильно исполненную, мы приняли бы за предостережение свыше и окончательно отказались бы от надежды. Но в звуках «Он разоделся…», извлекаемых спазматически и с непроизвольными вариациями, из хриплой гармоники, было нечто удивительно человечное и ободряющее.
Сладкие звуки приближались, и вскоре с нами поравнялась и лодка, с которой они слышались.
На ней находилась компания провинциальных кавалеров и девиц, задумавших покататься на лодке при лунном свете. (Луны не было, но то была не их вина.) Никогда в жизни я не видал более привлекательных, милых людей. Я окликнул их и спросил, могут ли они указать мне дорогу к Уоллингфордскому шлюзу, пояснив, что разыскиваю его в течение двух последних часов.
— Уоллингфордский шлюз! — воскликнули они. — Да господь с вами, сэр, вот уже больше года, как о нем нет и помину. Нет теперь Уоллингфордского шлюза, сэр. Вы подходите к Кливу. Пусть меня разорвет, Билл, поверишь ли, оказывается, этот джентльмен разыскивает Уоллингфордский шлюз!
Мне это и в голову не пришло. Я готов был пасть им всем в объятия, благословляя их, но течение для этого было здесь чересчур быстро, и мне пришлось удовольствоваться холодно звучавшими словами благодарности.
Мы благодарили их без конца, и сказали, что ночь очень хороша, и пожелали им приятной прогулки, и даже, кажется, я пригласил их всех провести у меня неделю, а моя кузина добавила, что ее мать будет так рада познакомиться с ними. И мы запели «хор солдат» из «Фауста» и таки поспели к ужину.
X
Наша первая ночь. — Под парусиной. — Призыв о помощи. — Как побеждается дух противоречия у чайников. — Ужин. — Что делать, чтобы чувствовать себя добродетельным. — Требуется комфортабельный пустынный остров с хорошей вентиляцией, предпочтительно в южной части Тихого океана. — Забавное происшествие с отцом Джорджа. — Беспокойная ночь
Мы с Гаррисом уже начинали думать, что тем же способом был уничтожен Белл-Уирский шлюз. Джордж довел нас до Стэйнза, где мы приняли от него лодку, и нам казалось, что мы тащим за собой пятьдесят тонн и прошли сорок миль. Было половина восьмого, когда мы наконец миновали его, и мы все тогда уселись в лодку и подошли на веслах вплотную к левому берегу, выглядывая, где бы причалить.
Первоначально мы предполагали добраться до острова Великой Хартии, — прелестный уголок реки, где она извивается по нежной, зеленой долине, и причалить к одному из живописных заливчиков, изобилующих на этом крошечном берегу. Но мы почему-то уже не так жаждали живописного, как в начале дня. На эту ночь мы вполне удовольствовались бы укромным уголком между баржей с углем и газовым заводом. Мы не нуждались в пейзаже. Мы нуждались в ужине и постели. Тем не менее мы таки дотащились до мыса — его зовут мысом Пикника, — и укрылись в уютном уголке под большим вязом, к корням которого прикрепили лодку.
Затем мы думали заняться ужином (мы обошлись без чая, чтобы сберечь время), но Джордж сказал — нет: надо сперва установить тент, пока еще не стемнело настолько, чтобы не видать, что делаешь. Тогда, сказал он, все наши труды будут окончены, и мы можем усесться за еду со спокойной совестью.
Едва ли кто из нас рассчитывал, что этот тент потребует стольких хлопот. Говоря отвлеченно, дело казалось таким простым. Берешь пять железных арок, похожих на гигантские дуги для крокета, устанавливаешь их вокруг лодки, а потом натягиваешь на них парусину и прикрепляешь ее: нам казалось, что на это уйдет всего-навсего десять минут.
Но мы просчитались.
Мы взяли дуги и принялись вставлять их в приготовленные для них отверстия. Вы бы никогда не подумали, что это занятие может быть опасным; а между тем, оглядываясь назад, я удивляюсь, как это мы остались в живых. Это были не дуги, а сущие дьяволы. Прежде всего они вовсе не хотели входить в отверстия, и нам приходилось налегать на них, и бить их ногами, и колотить багром; когда же все разместились по местам, оказалось, что мы вставили дуги не в те гнезда, и им пришлось вылезать обратно.
Однако они не хотели вылезать обратно, и приходилось двоим из нас бороться с ними минут по пяти кряду, тогда они вдруг выскакивали, пытаясь сбросить нас в воду и утопить. У них были зазубрины посредине, и когда мы не смотрели, они щипали нас этими зазубринами за чувствительные части тела; в то же время, пока мы сражались с одним концом дуги, стараясь склонить его к сознанию долга, другой конец изменническим образом подкрадывался сзади и щелкал нас по голове.
Наконец мы установили их, и тогда осталось лишь натянуть на них парусину. Джордж развернул ее и прикрепил один конец на носу лодки. Гаррис стал посредине, чтобы принимать ее от Джорджа и, продолжая разворачивать, передавать мне. Прошло много времени, пока она дошла до меня. Джордж исполнил свою часть как следует, но Гаррис был новичком в этом деле и изрядно напортил.
Как он ухитрился это сделать, он и сам не сумел объяснить; но путем того или другого таинственного процесса ему удалось совершенно запутаться в ней по истечении десяти минут сверхчеловеческих усилий. Он оказался так туго завернутым, спеленутым и перевитым, что не мог выбраться наружу. Само собой разумеется, что он яростно боролся, добиваясь свободы — этого прирожденного права каждого англичанина, — и, делая это (как я потом узнал), сбил с ног Джорджа; тогда Джордж, на чем свет стоит ругая Гарриса, принялся также выбираться и, в свою очередь, запутался и завернулся в парусину.
В то время я ни о чем не догадывался. Сам я ничего не смыслил в этом деле. Мне велено было стоять на месте, пока парусина не дойдет до меня, и мы с Монморанси стояли
