Вечерний ветерок путался в легкой занавеске, пытаясь пробраться в комнату сквозь открытую дверь балкона. Мы сидели в креслах возле журнального столика и пили херес.
— Прямо из подвалов испанского короля, — сказал Иван, разглядывая вино на свет. — Красиво, а?
— Да уж. А что еще ты можешь, кроме сотворения материальных ценностей?
— Еще… — он задумчиво почесал пальцем лоб. подбородок. — Ну-ка, встань.
Я подчинилась.
— А теперь иди ко мне на ручки.
— Это еще зачем?
— Увидишь.
Он подхватил меня на руки, и я крепко обняла его за шею.
— Теперь закрой глаза.
«Сейчас он меня поцелует», — подумала я, подглядывая сквозь ресницы.
Как будто кто-то выключил и опять включил солнце.
Я ощутила под босыми ногами прохладную шероховатую поверхность и распахнула глаза. Мы находились на крыше высоченного здания. Огромное небо голубым куполом изгибалось над сверкающим на солнце тысячами стеклянных граней городом внизу. Какой-то толстяк в костюме-тройке шарахнулся от нас в сторону.
— Oh, shit! — отчётливо пробормотал он.
— Нью-Йорк, — сказал Иван и подвел меня за руку к остеклению. — Мы на крыше «Эмпайр стейт билдинг». Нравится?
— Да, — вымолвила я потрясенно. — Что да, то да… Это что же, настоящий Нью-Йорк?
— А тебе бы хотелось игрушечный?
— Пятая авеню… — заворожено прошептала я, — Бродвей, Сентрал-парк…
— Вон, вон и вон, — показал он пальцем.
— Гудзон, Бруклинский мост… Чудеса!
Стоящие поодаль немногочисленные нью-йоркцы и гости города с интересом разглядывали наши босые ноги.
Мне пришла в голову идея. Если все это гипноз, то не может же он в самом деле…
— Поехали вниз, — решительно сказала я. — Погуляем по городу.
Мы спустились в скоростном лифте и вышли под жаркое полуденное солнце.
— Дай мне четвертак, — потребовала я.
— Зачем тебе? — он протянул мне монету.
— Раз уж случилась такая оказия, хочу проведать подругу. Она в Нью-Йорке живет. Телефон я помню. Тысячу лет ее не видела. То-то обрадуется!
— И что ты ей скажешь?
— Скажу, что заработала случайно кучу денег и решила прошвырнуться по Америке. Купила путевку. Ты — мой спутник и, возможно, даже жених. Как?
— Мне подходит.
— Только вот босиком как-то… И денег у нас нет.
Иван сделал рукой неопределенный жест, и на асфальте перед нами возникли мои босоножки и его стоптанные сандалии. Другой рукой он вытащил из кармана джинсов новенькую стодоларовую купюру.
— Пока хватит?
— А миллион долларов можешь? — искренне поинтересовалась я, обувая босоножки.
— Да хоть миллиард, — пожал он плечами. — Только зачем?
— Действительно, — хмыкнула я, входя в ближайшую телефонную будку. — Зачем нам миллион долларов — солить их, что ли? Тем более миллиард…
Наташки дома не оказалось. Ее американский муж объяснил, что она уехала по делам фирмы куда-то на Запад и вернется в лучшем случае дней через пять.
Больше знакомых у меня в Нью-Йорке не было, и мы отправились просто бродить по городу.
Уже потом, опять у меня дома, мы лежали на чистых простынях, утомленные любовью (как мне было не пустить его в постель после всего происшедшего?). Моя голова покоилась на его груди, от которой шел слабый терпкий запах молодого мужского пота. В окно робко заглядывал новорожденный месяц, и мои глаза сладко слипались.
— Не смей засыпать раньше меня, — пробормотала я и погрузилась в сон.
Это были, наверное, самые яркие дни в моей жизни. Дни и, конечно, ночи. Любовником Иван оказался тоже совершенно удивительным. Нежным, пылким и неутомимым. Он отдавался любви весь, но и брал все. И я с готовностью и радостью это все ему отдавала.
Так прошла неделя. Половина моего оплачиваемого отпуска. А я ведь собиралась провести его в Крыму. Впрочем, в Крыму мы за это время тоже побывали. И не только в Крыму.
Я перестала задумываться, откуда он брал деньги. Просто они у него всегда были и в том количестве, которое на данный момент было необходимо. Конечно, я не оставляла — особенно в первые дни — попыток узнать о нем больше. Но он отшучивался. Или просто молчал. Мне было хорошо с ним. Даже слишком хорошо. И только неясное ощущение тревоги время от времени закрадывалось в мою душу при взгляде в его ярко-синие пронзительные глаза.
Особенно сильно я ощутила эту тревогу, когда однажды на наших глазах трамвай насмерть сбил человека. Мы стояли на тротуаре и дожидались зеленого света, чтобы перейти улицу, а этот мужчина (по-моему, он был пьян) просто шагнул на рельсы. В такой ситуации и Шумахер не успел бы затормозить. Разве что объехать. Но это, повторяю, был трамвай. Раздался тупой удар, и человек, пролетев по воздуху несколько метров, упал к нашим ногам. Я сразу подумала, что он уже мертв и от страха вцепилась в руку Ивана. А он мягко меня отстранил и присел на корточки перед этим беднягой. Он присел перед ним на корточки и положил свою левую руку ему на грудь, а правую на испачканный кровью лоб. Толпа возбужденных происшествием людей окружила нас. Но совсем близко никто не подходил. Все просто стояли и смотрели. Кто-то вызвал «скорую помощь» и милицию. Но «скорая» не понадобилась.
— Встань, — тихо сказал Иван.
И человек открыл глаза и сел, недоуменно оглядываясь по сторонам. Сначала сел, а затем легко поднялся на ноги. Выглядел он совершенно целым и невредимым.
— Пойдем, — Иван взял меня за руку. — Сейчас начнутся всякие расспросы, а я этого не люблю.
И мы ушли. Никто не пытался нас остановить. И только спасенный Иваном мужчина растерянно глядел нам вслед, словно пытаясь вспомнить что-то очень важное.
Это случилось на девятый день нашей жизни с Иваном. Ранним утром. Я спала, рядом спал мой Иван, и кто-то третий пристально смотрел на меня. Сквозь тонкую пелену сна я всей кожей чувствовала этот изучающий тяжелый взгляд. Нужно было просыпаться, чтобы окончательно уяснить для себя природу данного ощущения, но просыпаться почему-то было страшно.
— Г-голубки, — произнес чей-то звучный бас.
От испуга я открыла глаза.
Посреди комнаты, глубоко засунув руки в карманы широких штанов, стоял человек и пристально разглядывал нас.
Я осторожно повернула голову. Иван продолжал безмятежно спать.
— Кто… кто вы такой?
— Это сейчас не имеет значения, — хмыкнул незнакомец.
Он стоял спиной к окну, в которое ломилось утреннее солнце, и я не могла как следует рассмотреть его лицо.
— Будите своего… друга, — сказал он. — Я вас жду на кухне.
Повернулся и вышел.
Я накинула халат и растолкала Ивана.
— Что… что случилось?
— Не знаю. Там, по-моему, к тебе пришли. Не знаю, уж каким образом он проник в квартиру…
— Ко мне?!
— Мои друзья имеют обыкновение звонить в дверь или стучаться, а не пользоваться отмычкой. И вообще я его первый раз вижу.
— Погоди, — Иван приподнялся на локте, как бы прислушиваясь к чему-то.
— Да, — вздохнул он. — Придется идти.
В кухне незнакомец свободно развалился на стуле и прихлебывал херес из подвалов испанского короля. В руке его дымилась сигарета.
— Хорошее вино, — похвалил он, увидев нас. — Когда это ты, интересно, научился разбираться в винах? Присаживайтесь.
Мы послушно сели, и я как следует его разглядела. Высокий блондин с довольно приятными чертами полноватого лица, которое, впрочем, портили светло-голубые водянистые глаза и сероватого нездорового оттенка кожа. Цветастая рубашка болталась на широких плечах, и какой-то горьковатый миндальный, вызывающий смутное беспокойство запах, смешиваясь с ароматом хереса и табачным дымом, исходил от него.
— Как ты меня нашел? — хмуро осведомился Иван, протягивая руку и наливая себе из бутылки, стоящей посреди стола.
— Трудно было, — усмехнулся блондин. — Но я постарался.
— Он послал тебя?
— Скорее, он дал себя уговорить послать меня.
— Кому дал?
— Мне, кому же ещё.
— С чего бы это?
— С чего бы это что?
— С чего бы это он дал себя уговорить, и с чего бы это именно ты его уговаривал?
— Ну… ты все-таки его сын. А почему я… Мой каприз, скажем так.
— Каприз? Что-то не верится. Какой у тебя может быть каприз?
— Как раз у меня и может быть. Это ваши… Но ты, разумеется, прав. Дело не в капризе. Просто все должно быть, как… должно. Со мной все ясно. Я — противник. А вот ты…
— Я просто трус.
— Послушайте, мальчики, — не выдержала я, — может быть, все-таки объясните, в чем дело? В конце концов, это мой дом.
— Мадам, — любезно осклабился блондин, — мой вам совет: не лезьте в это дело.
— Я вам не «мадам»!
— Ну хорошо, — охотно согласился он. — Пусть будет мадмуазель.
— Он прав, Света, — вмешался Иван. — Тебе лучше поменьше знать о наших делах.
