— Это многое объясняет, — задумчиво проговорил Двинятин. — И даже то, что он пришёл ко мне с рассказом про дневники.
А вот этого я не знала… Думала, что наш ксеноботаник сам доносом не побрезговал…
— Не думаю, что он сделал это по своей воле. Так же, как и Серов.
— Мария, я понимаю, что вам привычно разоблачать всемирные заговоры, но здесь вы явно сгущаете краски.
— Видите ли, ему слишком долго всё сходило с рук. Плюс — вы уж простите — полное отсутствие дисциплины среди вашей команды гениев. Ну, и не могу не признать — следы он заметает виртуозно. У меня нет доказательств.
— Да кому — ему?! — экспрессивно воскликнул начальник экспедиции.
— Владису Комаровски, — ответила я. — В этой экспедиции он решил окончательно убрать с дороги Максимову. Ну, а поскольку вмешалась я — то и меня чужими руками.
Двинятин поверил мне сразу. Очевидно, он, общавшийся с аграрными академиками много дольше, чем я, тоже замечал что-то нетипичное для нормального коллектива.
— Это крах, — сказал он. — Комаровски — наш лучший ксеноботаник, что мы будем делать без него на Мьенге?
— Что-нибудь придумаем, — оптимистично отмахнулась я.
Меня гораздо больше занимал вопрос, как вывести мерзавца на чистую воду. И ещё один — как он подавляет волю своих "пешек"?
— Ваш лучший ксеноботаник давно должен был пройти психокоррекцию, — заявила я. — Но пока я должна понять — как он делает то, что делает. И главное. Он должен быть уверен, что никто ничего не знает — кроме меня. Поэтому Аркашу нельзя изолировать, завтра — точнее, сегодня утром — всё должно быть как всегда.
— Понимаю, — протянул Двинятин. — Баллы с Максимовой я не снял — благодаря вам, Аркадий избежит наказания — тоже благодаря вам… Вы, Мария, станете для него…
— Врагом номер один, — согласилась я. — И, очень надеюсь, что он решится действовать ещё на корабле.
Потому что на Мьенге мне будет не до него.
— По поводу того — как, — начал Двинятин, — я попробую разобраться, в его работах обязательно должны быть хоть какие-то намёки…
— А я выделю закрытый канал для связи с Землей, — из-за двери появился Кейст. — Пусть тоже подключаются.
Я вздохнула. Нет, всё-таки Кейст — секретчик. Мигом выхватил то, на что Двинятин — клянусь! — даже не обратил внимания. То, как полезно будет в секретной работе использовать неизвестный пока препарат — или чем там гений Комаровски воздействует на окружающих?
Вернувшись в каюту, застала там Юльку. Она сонно сощурилась и пригрозила мне какими-то санкциями за безвозвратно испорченную ночь. Перевернулась на другой бок и безмятежно засопела. Я зашла в душ, с огорчением отметила, что синяки стали ещё ярче, приобретая какой-то фиолетовый оттенок — кожа у Маши уж очень тонкая… И от души намазалась выданной Юджином мазью. Потом улеглась на койку и едва не проспала всё на свете.
Первый раз в новом теле я не проснулась сама и вовремя. Юлька громко орала и тормошила меня за плечо — ей-ё, рука опять болит! Да как…
— Вставай! Кому говорю!!! К тебе Юджин заходил, и Илья заходил, и… Что вообще было ночью?!
— Юджин… — простонала я, — что-нибудь принёс?
— Вон там, на столе лежит. Что случилось, спрашиваю?
Я села и сразу потянулась к таблеткам. Проглотила обе, подняла глаза и выдала Юльке ту же версию, что и Аркаше.
— Я что, по-твоему, совсем дура? — спросила она. — Почему тогда Юджин т е б е таблетки принёс?
— Понимаешь… Я пока Серова поднять пыталась, руку повредила, — и показала ей повязку на запястье.
— А на шее у тебя что? — обличающе ткнула пальцем Юлька.
— Что? — спросила я, надеясь на чудодейственные качества мази.
— Жир какой-то! Опять с масками экспериментируешь?!
Какое облечение… Я кивнула, и, получив от Юльки выговор за то, что новый рецепт был опробован без неё, отправилась умываться. Синяки… если знать, где искать, то найти можно. Но — лишь следы. Хорошая мазь, надо потом себе такую в аптечку положить.
— А Двинятин зачем заходил?
— А… Не знаю, он не сказал, — смутилась Юлька.
Чем они при спящей мне занимались, раз наша бесцеремонная так стесняется?!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Обезболивание начало действовать, я без опаски надела комбез, который удачно скрывал и повязку на руке, и шею — на всякий случай, и, понукаемая переводчицей, пошла завтракать.
Команды за столом уже не было, да и студентов — немного.
— Наша героиня! — заорал Солнце при виде меня. — Как сама, Машка?
— Спасибо, Дрюнь, всё хорошо, — сказала я скромно. — А где Аркаша? Ему уже лучше?
— Да что ему сделается? — удивился Кир. — А он как к тебе попал?
— Понятия не имею… Я его в коннекторе нашла без сознания. Испугалась очень, — и похлопала ресницами.
— Куда же он, интересно, шёл? — задумчиво спросил Комаровски.
— Не знаю! — добавила экспрессии я. — Он лежал там, где пустая каюта, может, хотел в отсек команды пойти, может, плохо себя чувствовал после прыжка…
— Этот лось? Плохо себя чувствовал? — удивился Солнце.
— Ну, сознание же потерял, — вмешалась Юлька. — Не доставайте Машу, у неё была тяжёлая ночь. Комаровски, Сетмауэр, Логинов, у вас, если не ошибаюсь, занятия вот-вот начнутся? Так что сидим? Кого ждём?
— Юля, так и ты сидишь, — ответил, ухмыльнувшись, Комаровски.
— Мне можно, — задрав нос, сказал Юлька. — Я — преподаватель. Совсем распустились, никакой дисциплины!
— Пошли, ребята, — поднялся первым Кир.
Хороший, всё же, парень. И я, помнится, отложила на потом обдумать, что плёл про него Солнце… И сейчас опять не до этого…
Когда Комаровски проходил мимо, я сделала вид, что неосознанно касаюсь шеи, и даже хотела покашлять, но… Не стала из опасений переиграть. Наблюдательному (а что наш ксеноботаник наблюдательный, сомнений нет) — достаточно.
Молодец Юлька, вовремя их спровадила, потому что едва мы остались в столовой вдвоём, запиликал вызов коммуникатора.
— Маша! Что это?
— А… это мне Афонасьев подарил, чтобы, если ещё одного обморочного найду, сразу его звала, — ответила я и вскочила.
— Ох, Маша… — закатила глаза Юлька. — Хотя… С Афонасьевым я тебя понимаю.
Вызывали в капитанский отсек. Земля срочно желала пообщаться. Наверняка, по тому закрытому каналу.
Юлька быстро допила свой чай, и мы побежали каждая по своим делам. Просто… ходить в одиночку я пока считала нецелесообразным.
Кейст встретил меня нейтральным кивком головы. Я поздравила с выходом из прыжка (ещё одна космофлотовская традиция, о которой Маша Петрова знать не могла) и прошла прямо к визору, где ждал ответа Проскурин.
— Маша… Мария, всё это правда?
Не знаю, что — всё, но…
— Да, Михаил Андреевич. Нам очень нужна ваша помощь. Чем занимался Комаровски помимо своей основной специализации?
— Ничем, кроме ксеноботаники он не занимался. Мы уже подняли все материалы, ваша… твоя тёзка сейчас просматривает все его запросы на ингредиенты и оборудование.
— А могу я попросить вас об одолжении?
— Да, — насторожившись, ответил ректор.
— Спросите у неё, когда она последний раз встречалась с Комаровски, и что при этом произошло.
— Маша! — крикнул ректор куда-то в сторону.
Там, куда он смотрел, было моё тело… И мне его видеть нельзя. И даже попросить Проскурина, чтобы дал Маше подзатыльник — нельзя. Прилетит-то не ей…
Я так надеялась, что вот сейчас, вот-вот, и всё станет ясно… Но Маша осталась верна себе. Проскурин озвучил ей вопрос, ответ на который мне не сообщили. Просто сбросили вызов. Я посмотрела на Кейста:
— Могу я подождать тут или…
— Не могу, а должна, — ответил он мне. — Я всё ещё отвечаю за твою сохранность, а по кораблю всё ещё бродит ваш умник.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Но вы же понимаете, что рано или поздно мне придётся с ним встретиться.
— Я понимаю, что если твоя тёзка ответит на вопрос, встреча станет не нужна.
— Это даже я понимаю, — сказал муж, появляясь на пороге.
И посмотрел как-то… с нежностью? Ей-ё, вот вам и вдовец! Мне что, пора ревновать к Машиному телу??!
