16
Глоток воды
Заблудились они, что ли? Машина уже битый час рыскала по промышленным пригородам в северной части Шанхая; Джим вцепился в деревянную перекладину у водительской кабины, и в голове у него сменяли друг друга десятки топографических азимутов. На лице застыла улыбка: болезнь и отчаянная — из недели в неделю — тоска остались позади, в летнем кинотеатре. Колени у него саднило от бесконечных ухабов, и время от времени приходилось даже цепляться за кожаный ремень сидящего рядом японского солдата. Но зато он наконец-то ехал туда, где его ждали открытые сельские горизонты и гостеприимный мир концентрационных лагерей.
Мимо проплывали бесконечные улицы Чапея, района дешевых многоэтажек и допотопных хлопкоочистительных фабрик, полицейских казарм и трущоб, притулившихся к берегам черных затхлых каналов. Они проезжали под навесными конвейерами сталелитейных заводов, на конвейерах красовались рекламные щиты фестиваля драконов: как будто давным-давно уснувшие доменные печи спали и видели сны о вихрях пламени и искр. Запертые металлическими ставнями ломбарды возле закрытых радио— и табачных фабрик, пивоваренный завод «Дель Монте» и грузовую автобазу «Доджа» патрулировали взводы солдат китайской марионеточной армии. Джим никогда раньше не бывал в Чапее. До войны мальчик-англичанин расстался бы здесь с жизнью буквально за несколько минут: только потому, что на нем хорошие кожаные туфли. А теперь он может просто так ездить по Чапею и ни о чем не беспокоиться, потому что теперь он под защитой японских солдат, — ему понравилась эта мысль, и он так долго и громко смеялся, что, в конце концов, голландка протянула руку, чтобы его успокоить.
Впрочем, это не помешало Джиму наслаждаться испарениями переполненных продуктами человеческой жизнедеятельности открытых сточных канав, — верного признака того, что скоро город кончится, и начнется сельская местность. Даже откровенная враждебность водителя больше его не беспокоила. Всякий раз, как они останавливались возле очередного контрольно-пропускного пункта, водитель высовывался из кабины и грозил Джиму пальцем, так, словно этот одиннадцатилетний заключенный был единственным виновником совершенно бессмысленной с его точки зрения поездки.
Прикинув высоту солнца и направление падающих теней, — занятие, которому он посвятил не один час в фильтрационном центре, — Джим пришел к выводу, что направляются они на север. Они проехали мимо развалин Чапейского керамического завода: торчат рядами печи для обжига и сушки, похожие на немецкие форты в Циндао. У ворот стоял фирменный знак — китайский чайник высотой с трехэтажный дом, весь сложенный из глазированного зеленого кирпича. Во время японо-китайской войны 1937 года его сплошь изрешетило осколками, и теперь он был похож на странный, испещренный большими и малыми дырами, географический глобус. Тысячи кирпичей успели за прошедшие несколько лет откочевать через окрестные поля в деревеньки возле транспортного канала и заняли свое место в стенах тамошних жилых домов и хозяйственных построек: этакая греза о волшебном буколическом Китае.
Эти чудные перемещения в пространстве пришлись Джиму по душе. В первый раз он почувствовал, что и в войне тоже есть своя прелесть. Он радостно разглядывал выгоревшие изнутри трамваи и коробки многоэтажек, тысячи дверей, открытых навстречу облакам, заброшенный город, оккупированный небом. Единственное, что ему не нравилось, так это отсутствие у товарищей по заключению распирающего его самого изнутри чувства радостного возбуждения. Они с мрачным видом сидели на скамейках вдоль бортов машины и смотрели под ноги. Одна из миссионерок лежала на полу, и с ней возился светловолосый британец с разбитой скулой: одной рукой он держал ее запястье, а другой ритмично давил на диафрагму. Двое мальчиков-англичан, до которых, видимо, до сих пор не совсем дошло, что их мать умерла, по-прежнему сидели между Бейси и голландцами.
Джим стал ждать, когда Бейси глянет в его сторону, однако бывший стюард, казалось, едва ли не вовсе забыл о самом факте его существования. Его внимание было полностью сосредоточено на двух новых мальчиках, и он проворно обустраивался в той пустоте, которая вдруг разверзлась в самой сердцевине их жизни. Из старой китайской газеты он мастерил одну за другой целую серию бумажных зверушек и радостно хихикал всякий раз, когда ему удавалось выдавить из мальчишек слабое подобие смеха. А параллельно, этаким фокусником-извращенцем, то и дело запускал руки в карманы их брюк и школьных курточек-кардиганов, выискивая всякие полезные мелочи.
Джим смотрел на него безо всякого чувства обиды. Да, они с Бейси помогали друг другу в фильтрационном центре, просто для того, чтобы выжить; но как только Бейси представилась возможность отправиться в лагерь, он тут же избавился от Джима и имел на это полное право.
Грузовик влетел в глубокую выбоину в булыжной мостовой, свернул с дороги и остановился у заросшей бурьяном насыпи. Они выехали за пределы шанхайских пригородов, и теперь вокруг расстилались заброшенные пашни и рисовые поля. В двухстах ярдах от них, за цепочкой погребальных курганов, тянулся к вымершей деревне оросительный канал. Японец-водитель выскочил из кабины и нагнулся, чтобы осмотреть переднюю ось. Потом принялся о чем-то горячо говорить с перегретым мотором, то и дело поминая Джима. Ему было от силы лет двадцать, но, судя по всему, жизнь его была полна разочарований, и причин злиться у него было через край. Джим старался не поднимать головы, но водитель вскочил на подножку, ткнул в его сторону пальцем и разразился длинной гневной речью, которая звучала как объявление войны.
Потом шофер, ворча и поглядывая в карту, вернулся в кабину, а Бейси откомментировал:
— Вот и засунь ее себе хоть в задницу, все равно ты в ней ни хрена не смыслишь. — Его внимание явно успело переключиться с мальчиков на сложившуюся ситуацию и на те выгоды, которые можно было из нее извлечь. — Джим, ты сам-то знаешь, куда ты нас везешь?
— В Усун. Я бывал там в загородном клубе.
Бейси повертел в руках бумажную зверушку.
— Мы едем в загородный клуб, — объяснил он мальчикам. — Если, конечно, Джим сможет его где-нибудь здесь отыскать.
— Как только доберемся до реки, Бейси, сразу все станет ясно. Тогда нужно будет ехать либо на восток, либо на запад.
— Неоценимое уточнение, Джим. На восток ли, на запад…
Светловолосый британец, пытавшийся помочь миссионерке, встал с колен. На левой стороне лба и на скуле у него был большой, сочащийся сукровицей кровоподтек — как если бы его недавно ударили в лицо прикладом. Каждое движение явно давалось ему с трудом, и он тут же опустился на скамью. Из форменных армейских шорт торчали длинные веснушчатые ноги, а на ногах — ременные сандалии. Ему было под тридцать; ни багажа, ни вообще единственной вещички за душой, если не считать характерной самоуверенной манеры: Джим прекрасно помнил, как рисовались на садовых вечеринках, приводя в трепет мамаш его школьных друзей, офицеры военно-морского флота. На охранника-японца он не обращал ровным счетом никакого внимания и разговаривал прямо сквозь него, так, словно это был матрос-посыльный, которого через минуту отошлют обратно в кубрик. Джим понял, что перед ним один из тех зануд англичан, которые никак не желали понимать, что эту войну они проиграли.
Англичанин осторожно дотронулся до кровоподтека и обратился к Джиму, попутно окинув взглядом — но без малейшего намека на оценку — его оборванную фигурку.
— Японцы захватили столько земли, что карт на нее у них уже просто не хватает, — улыбнулся он. — Джим, тебе не кажется, что они теперь просто не знают, что им делать дальше?
Джим обдумал услышанное.
— Да нет, вряд ли. Просто они не смогли захватить достаточного количества карт.
— Хороший ответ. Никогда не путай карту с местностью. С тобой мы и впрямь доберемся до Усуна.
— А мы не можем вернуться назад, в фильтрационный центр, а, доктор Рэнсом? — спросил один из миссионеров. — Мы все очень устали.
Врач окинул долгим взглядом пустынные рисовые поля, потом — лежащую у его ног женщину.
— Может, оно бы и к лучшему. Эта бедняжка долго не протянет.
Грузовик снова тронулся с места и будто через силу покатил по пустынной дороге. Джим вернулся на свой наблюдательный пост у водительской кабины и принялся изучать поля в поисках хоть чего-нибудь, что могло бы отдаленно напоминать Усун. Слова доктора вконец его расстроили. Пусть даже они и в самом деле сбились с пути, неужели из-за этого возвращаться в фильтрационный центр?
Джим знал, что гнев сержанта Учиды — достаточное основание для того, чтобы шофер не слишком жаждал поворачивать обратно. Но за доктором Рэнсомом он на всякий случай решил приглядывать повнимательней, чтобы выяснить, достаточно ли тот владеет японским, чтобы сбить водителя с пути истинного. У доктора, судя по всему, не все было в порядке с глазами, особенно когда он смотрел на Джима: быстрый взгляд искоса, и вообще он весь какой-то странный. Джим решил, что на войну доктор попал позже, чем он сам или Бейси. Наверное, жил в каком-нибудь миссионерском сеттлменте, вдали от побережья, а потому и понятия не имеет, что такое фильтрационный центр.
