– Нара! – крикнула Аглая. – Нара!
Дверь в конце концов открылась. На пороге стояла Нара. Нара. Нара. Телогрейка и валенки были ей совсем не по размеру.
– Нара! – крикнула Аглая еще раз.
Вырвала у Фомы руку, в три больших прыжка преодолела последние десять метров и взлетела по ступенькам крыльца. А Нара ступила на крыльцо с порога и раскрыла телогреечные объятия. Под телогрейкой у Нары была майка с девочкой-вампиром Нэдзуко. Эту майку Аглая подарила Наре на день рождения. Нэдзуко расплывалась. Аглая понимала почему. Потому что у Аглаи брызгали слезы из глаз. Брызгали вперед, как у клоуна в цирке. И попада́ли на щеки только потому, что Аглая бежала очень быстро, догоняла свои слезы в воздухе, прежде чем те успевали упасть.
– Нара!
Девушки наконец обнялись, и у Аглаи исчезли последние сомнения, что Нара настоящая. Когда Аглая была маленькая, папа на даче часто разжигал самовар. Из самоварной трубы валил белый плотный дым. Он был похож на снеговика. Аглая называла это существо дымовиком. Она хотела дымовика обнять, но руки проходили сквозь дым, проваливались. И если Аглая пыталась обнимать дымовика дольше мгновения, то жар из трубы обжигал. Но с Нарой ничего подобного. Руки не провалились сквозь нее. Это была настоящая Нара. Аглая узнавала ее на ощупь. Так много раз обнимала, что хорошо помнила осязательные подробности прикосновений. Это Нара, Нара, Нара была в ее объятиях. Разве что похудела немного. Все похудели за эти ужасные три месяца. Девушки целовались. Их мокрые лица скользили друг по другу, нос к скуле, нос к носу, губы к губам, к глазам, к виску.
– Как? – прошептала Аглая.
– Хорошо всё, хорошо, – прошептала в ответ Нара.
– Как?!
Краем глаза Аглая увидела Фому. Тот стоял на нижней ступеньке крыльца и улыбался.
– Ты знал? – спросила Аглая и засмеялась. – Ты, навуходоносор, знал?
– Не надо сразу ругаться навуходоносором, – Фома поджал губы в притворной обиде.
Но на самом деле не обижался. И Аглая не обижалась. Она смеялась. Даже хохотала и выкрикивала:
– Навуходоносор, Кецалькоатль, Андрамалех!
– Андрамалех – это еще кто такой? – спросил Фома, поднявшись на крыльцо и подталкивая девчонок в дом. – Дверь надо закрывать. Улицу не натопите. Давайте.
Они вошли в дом. В доме было тепло. Фома присел на корточки у печки, растворил дверцу, лицо его озарилось красным светом, он пошуровал в печи кочергой и покачал головой:
– Есть еще синенькие, – в том смысле, что на углях есть еще синие язычки пламени и заслонку закрывать рано.
Аглая усадила Нару в кресло, села напротив и повторила:
– Как?
– Ты все правильно угадала.
– В смысле?
– Ну, – Нара взяла Аглаю за обе руки, – в смысле, про меня и Фому.
Фома опять открыл печную дверцу, постучал кочергой по углям. По его багровым щекам пробегали оранжевые всполохи. Сколько раз нужно ворошить угли, прежде чем закрыть заслонку?
– Теперь можно, – он встал и потянулся к вьюшкам.
Аглая подумала: «Ну и пусть будет с Фомой, лишь бы была жива».
И Нара:
– Если бы мы расстались с Фомой, я бы правда выпилилась.
А Аглая подумала: «Зачем только это все, можно же было сказать».
И Нара:
– Я подумала, что если просто сказать тебе, что без Фомы я умру, то ты не поверишь.
Тогда Аглая спросила:
– Но как? Вот это всё? Тело, следователь.
– Ты видела тело? – улыбнулась Нара.
– Нет, никто не видел. У меня было чувство, что это мистификасьон какой-то, но все были уверены, траурная фотка на сайте, то-сё…
– Мистификасьон! – крикнул Фома, вторя чайнику, который как раз засвистел на плите.
– Блокнот только потерялся, – вздохнула Нара.
– Я нашла твой блокнот.
Аглая была счастлива. Несколько лет назад, едва познакомившись с Фомой, она все свое будущее связывала с этой любовью, ночи напролет думала, как беспросветна будет ее жизнь, если не получится быть с Фомой вместе, создать на много лет верную пару, а теперь… Теперь она с легкостью отдавала его. Если такова жертва за возвращение Нары, то Аглая приносила жертву с радостью, тем более что Фома не умел танцевать и все время говорил банальности.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Но как ты вернешься?
Фома налил девушкам чаю и наре́зал хрустящий вафельный торт, украшенный апельсиновыми цукатами так, что каждый кусочек походил на парусный кораблик. «Прикольный торт», – подумала Аглая.
– Я не вернусь, – Нара отгрызла своему кораблику корму. – Мы уедем жить на Мальту.
– Как это?
– Гражданство за инвестиции. Двести тысяч песет – и ты мальтийка. Мы же с тобой смотрели.
Аглая припомнила, что они и правда смотрели условия получения гражданства на Мальте, в Латвии и в Черногории. Но просто так, по приколу, Аглая не думала, что всерьез. И потом – разве на Мальте песеты?
– А я? – Аглае впервые стало грустно, но не потому, что уедет Фома, а потому, что уедет Нара.
– Ты будешь к нам приезжать, – Нара откусила корму своему кораблику. Уже второй кусок? – Жить у нас, сколько захочешь.
– Но здесь-то… – Аглая хотела сказать, что будет одна в Москве, подумала, что с новыми цирковыми друзьями ей веселее, чем с Фомой. И переформулировала вопрос: – А как же твоя мама?
– Что мама? – Нара откусила корму своему кораблику. Ого! Третий кусок торта?
– Она приезжала, забирала тело… Симба сказал.
Симбой дразнили старосту курса, потому что его звали Лев.
– А ты ее видела?
– Кого?
– Мою маму? – Нара откусила корму своему кораблику, и тут уж Аглая не могла не заметить, что подруга откусывает один и тот же кусок уже в четвертый раз. – Не видела. Потому что никакая мама не приезжала и вся моя смерть была только на сайте института и во «ВКонтактике».
– А что вы будете делать на Мальте?
Фома опять открыл печную дверцу, постучал кочергой по углям. По его багровым щекам пробегали оранжевые всполохи. Разве он уже не закрыл печку?
– Теперь можно, – он встал и потянулся к вьюшкам.
Аглая подумала: «Это ведь не сон, нет?» Взяла в ладони лицо Нары и поцеловала. Нара была не сон.
– Дизайн-бюро, – Нара высвободилась из рук Аглаи, отхлебнула чаю и взяла кусочек торта, который представлял собой нетронутым правильным каре выстроенную флотилию. – Мы откроем в Пальме дизайн-бюро. Уже открыли.
Тут Аглая вспомнила, что столица Мальты называется не Пальма, а Валетта. И деньги там – евро, а раньше были лиры. Это ведь не сон?
– Первое время в Макдаке будем работать, а потом откроем свой. – Нара щебетала, как случалось с нею только в редкие минуты совсем уже счастья. Так дизайн-бюро или кафе?
– Что свой? – Аглая почувствовала в горле что-то вроде горькой икоты.
Фома опять открыл печную дверцу, постучал кочергой по углям. По его багровым щекам пробегали оранжевые всполохи. В третий раз!
– Теперь можно, – он встал и потянулся к вьюшкам.
– Свой Макдак, – улыбнулась Нара.
Это ведь не сон?
– Ты ведь не сон? – крикнула Аглая подруге.
И проснулась. Нашарила телефон под подушкой. Времени было 04:20 утра.
В телефоне было сообщение от Рыжей Глаши: «Макс пробил твоего Фому по биллингам. Фома не был там во время убийства. Был на Маяковке. В яблочной мастерской. Там подтверждают. Так что алиби. Спи спокойно, дорогой товарищ».
Рыжей Глаше Аглая написала «Спасибо». И еще написала отцу: «Пап, мне только что приснилось, что Нара жива и что они с Фомой уезжают жить на Мальту. Я там во сне очень за них радовалась, а теперь прям плачу, что это сон». Через секунду пришел ответ: «Бедный мой малыш». Еще через секунду: «Ты как? Хочешь, я приеду?» Аглая ответила: «Нет, спсб, я норм, просто поделиться с тобой». Легла и закрыла глаза, немножко надеясь опять попасть в тот сон, где Нара жива и уезжает с Фомой на Мальту.
Глава 16
Было 04:20 утра. Елисей написал дочери два сообщения и больше не смог уснуть. Он боялся. Но теперь уже не за дочь: в этот день часа через четыре ему предстояла операция – должны были разрезать глаз и вставить искусственный хрусталик вместо его собственного, пораженного катарактой. Бр-р-р! Разрезать глаз! Елисей поморщился и отправился на кухню жарить яичницу, потому что одинокому человеку ничего не остается перед лицом страха, как только готовить что-нибудь и есть. Выпить было нельзя. Кто ж тебя возьмет на операцию пьяным? Готовить и есть.
