«Полевой агентурой» Хемингуэя оказалась разношерстная компания бродяг, собутыльников и старых приятелей, о которых Боб Джойс узнал из уст писателя, а я — из досье Гувера под грифом «О/К», в их числе — Пэтчи Ибарлусия и его брат, которые должны были действовать в качестве разведчиков в промежутках между матчами хай-алай; младший брат доктора Герреры Сотолонго, Роберт, которого Хемингуэй называл Синдбадом-мореходом; эмигрант из Каталонии по имени Фернандо Меса, работавший официантом и время от времени помогавший Хемингуэю управляться с яхтой; католический священник Андрее Унцзайн, плевавшийся при всяком упоминании о фашистах; несколько рыбаков из гаванских доков; два богатых испанских дворянина, проживавших в больших усадьбах на холмах, расположенных ближе к городу, чем финка Хемингуэя; целый выводок шлюх не менее чем из трех гаванских борделей; несколько портовых пропойц, провонявших ромом, и слепой старик, который днями напролет просиживал на Парк-Сентрал.
Оказавшись в центре города, мы продолжали встречаться с «оперативниками» в различных гостиницах, барах и церквах; мне представили швейцара отеля «Плаза», что рядом с парком; Константе Рибайлагуа, бармена «Флоридиты»; официанта «Ла Зарагозаны»; привратника оперного театра «Сентро Галлего»; детектива отеля «Инглатерра»; еще одного, совсем молодого священника, обитавшего в подземельях монастыря Иглесиа дель Санто Анджел Кастодио; дряхлого официанта-китайца из ресторана «Пасифик»; девушку-кубинку, работавшую в салоне красоты «Гордость Гаваны»; старика, который полировал и обжаривал кофейные зерна в маленькой лавочке «Грейт Генерозо» напротив бара «Канарейка». Хемингуэй познакомил меня с Анджелом Мартинесом, хозяином «Ла Бодегита дель Медио» — того самого заведения, где я отведал мерзкий коктейль, но это, по всей видимости, был визит вежливости, поскольку писатель не назвал Мартинеса «одним из лучших полевых агентов», как называл всех прочих.
Время близилось к семи вечера, и мы уже выпили в полудюжине баров, когда Хемингуэй привел меня в «Кафе де ла Перла де Сан-Франциско» — маленький ресторан у городского сквера с фонтаном, из которого тонкой струйкой сочилась вода. Бар был довольно приличный, со стенами из полированного гранита, но Хемингуэй протащил меня в обеденный зал.
— Мы здесь ужинаем? — осведомился я.
— Нет, черт побери. Самое дорогое блюдо здесь стоит двадцать пять центов. Ужинать мы отправимся в Баскский центр... сегодня вечером в финке соберутся друзья Марты, и, чем позже мы вернемся домой, тем лучше. Я привел тебя сюда, чтобы показать вот того парня. — Хемингуэй кивнул в сторону мужчины, стоявшего в дверях кухни. На вид это был кубинец или испанец, но он носил напомаженные по австрийской моде усы и коротко подстриженные волосы. Он свирепо взирал на нас, словно требуя сесть за стол и заказать что-нибудь, либо убираться ко всем чертям.
— Сеньор Антонио Родригес, — сказал Хемингуэй. — Но все зовут его Кайзером Гиллермо.
Я кивнул:
— Еще один полевой агент?
— Нет, черт побери, — ответил писатель. — Это хозяин ресторана. Нельзя сказать, что мы знакомы с незапамятных времен, хотя я довольно часто обедал здесь. Если мы не поймаем настоящих немецких шпионов, то, пожалуй, вернемся сюда и арестуем Кайзера.
Знакомство с персоналом «Хитрого дела» было практически завершено, если не считать юного помощника официанта из Баскского клуба, которого Хемингуэй назвал «нашим лучшим... и единственным курьером». Он вот-вот должен был появиться и навести порядок на нашем столе.
* * *
В воскресенье мы не занимались «Хитрым делом». Во всяком случае, для меня поручений не нашлось.
Всю вторую половину дня в финке продолжалась массовая вечеринка — в бассейне и рядом с ним купались и загорали люди, из-за жалюзи доносился звон бокалов, витал запах жареной свинины, приезжали и уезжали автомобили. Среди гостей я заметил братьев Ибарлусия и еще с полдюжины игроков хай-алай, нескольких эмигрантов-басков, Уинстона Геста и других состоятельных спортсменов, в их числе Тома Шелвина, а также множество незнакомых лиц. Американское посольство представляли Эллис Бриггз с женой и двумя детьми, Боб и Джейн Джойс, посол Браден и его супруга. Я знал, что она чилийская аристократка, и ее внешность полностью соответствовала положению, которое она занимала, а красота и элегантность миссис Браден бросались в глаза даже на расстоянии пятидесяти шагов.
Утром я спросил у Хемингуэя, можно ли добраться до Гаваны каким-либо транспортом, кроме автобуса.
— Зачем? — спросил он, вероятно, имея в виду, что в воскресенье утром городские бары закрыты.
— Хочу сходить в церковь, — ответил я.
Хемингуэй фыркнул.
— Можешь брать «Линкольн», когда он не нужен мне, Хуану и Марте. Еще есть старый «Форд-Купе», но сейчас он в ремонте. Либо езжай на велосипеде, который мы купили для Джиджи.
— Так будет лучше всего, — сказал я.
— Не забывай, до окраин города десять миль, — предостерег меня писатель. — А до Старой Гаваны — все двадцать.
— Велосипед устроит меня как нельзя лучше, — повторил я.
Я отправился в путь ближе к вечеру, когда вечеринка была в самом разгаре, и позвонил Дельгадо из телефона-автомата на Сан-Франциско де Паула. Мы встретились в явочном доме.
— Вчера вы вдвоем совершили знатное путешествие, — сказал мне коллега по ОРС, как только мы вошли в темную жаркую комнату. На Дельгадо был белый костюм; под льняным пиджаком — только нательная майка. Из-за пояса высовывалась рукоять пистолета.
— Вы то и дело попадались мне на глаза, — упрекнул я.
Дельгадо потер подбородок:
— Хемингуэй меня не заметил.
— Хемингуэй не заметил бы ничего, даже если бы за ним шел трехногий осел, — сказал я, подавая ему рапорт в запечатанном конверте.
Дельгадо сломал печать и углубился в чтение.
— Господин Гувер предпочитает, чтобы рапорты были напечатаны на машинке, — заметил он.
— Этот документ предназначен лично для директора, — сказал я.
Дельгадо поднял глаза и оскалил длинные зубы.
— Я обязан просматривать все, что ему направляют. Тебя это беспокоит, Лукас?
Я сел в кресло напротив Дельгадо. Было очень жарко, меня мучила жажда.
— Кто те двое, что следили за мной до финки в пятницу и вчера ехали за нами в «Бьюике»?
Дельгадо пожал плечами.
— Сотрудники местного отделения ФБР? — допытывался я.
— Нет, — ответил Дельгадо. — Но тот высокий человек, который шел за вами пешком, служит в Кубинской национальной полиции.
Я нахмурился.
— Какой еще высокий человек?
Дельгадо заулыбался еще шире.
— Я так и знал, что ты его не заметишь. Именно потому мне поручили прикрывать твою задницу, Лукас. Ты слишком увлекся выпивкой на пару с этим писателем-алкоголиком. — Он вновь взялся за мой рапорт. Его улыбка увяла. — Ты это серьезно? В тебя действительно стреляли из снайперской винтовки?
— В меня или в Хемингуэя. Или в любого другого участника нашей дурацкой затеи.
Дельгадо посмотрел на меня:
— Как ты думаешь, кто это был?
— Где вы находились ночью в пятницу?
Он вновь заулыбался.
— В лучшем борделе Гаваны. И, Лукас... если бы я стрелял в тебя, ты уже был бы мертв.
Я вздохнул и смахнул пот с ресниц. Я слышал голоса детей, возившихся в кустах неподалеку от дома. В небе прогудел самолет. Воздух был наполнен вонью бензинового выхлопа, запахом моря и нечистот.
— Завтра Хемингуэй даст мне машинку, — сказал я, — оформлять документы «Хитрого дела». Мой следующий рапорт Гуверу будет напечатан на машинке.
— Вот и славно, — отозвался Дельгадо, вкладывая рапорт в конверт. — Мы ведь не хотим, чтобы тебя уволили из ОРС и Бюро из-за того, что ты не сумел раздобыть машинку?
— У нас есть еще дела? — спросил я.
Дельгадо покачал головой.
— Уходите первым, — сказал я.
Убедившись в том, что он покинул дом, свернул за угол и исчез из виду, я вернулся в дальнюю комнату, снял половицу и вынул из образовавшейся ниши сверток, который спрятал там при предыдущем посещении дома. Я осмотрел пистолеты, ища следы влаги — оба были сухими, если не считать фабричной смазки, — потом уложил «магнум» обратно, а «смит-и-вессон» очистил от масла, зарядил, оставив пустым одно гнездо барабана, сунул в карман пиджака две пачки патронов и поглубже заткнул револьвер за пояс, чтобы он не мешал мне крутить педали.
После этого я отправился на поиски открытого кафе.
Прежде чем вернуться в финку в густом потоке транспорта, я намеревался выпить не меньше трех бокалов лимонада со льдом...
* * *
Как только «Пилар» вошла в Гольфстрим, мы попали в сильное волнение. Барометр падал все утро, с северо-востока надвигались темные облака. На яхте Хемингуэя не было рации, однако прогноз, написанный мелом на стене сарая для наживки у причала, извещал о приближении атмосферного фронта и сильных грозах во второй половине дня.
