— Лукас! — рявкнул Хемингуэй с ходового мостика. — Поднимайся сюда!
Я взобрался по лестнице. Хемингуэй стоял за штурвалом, широко расставив босые ноги. Уинстон Гест держался за поручень, а Ибарлусия допивал очередную банку пива под навесом рубки. Первый помощник Фуэнтес по-прежнему сидел впереди, положив босые ноги на ограждение, а Хемингуэй правил навстречу высоким волнам.
— Не хочешь перекусить, Лукас? — спросил писатель. Его кепка с длинным козырьком была надвинута на глаза.
— Нет, спасибо, — ответил я. — Подожду обеда.
Хемингуэй искоса посмотрел на меня.
— Возьми-ка штурвал, — велел он.
Я подчинился. Хемингуэй задал мне курс, и я развернул нос яхты, ориентируясь по компасу, и прикрыл дроссельные заслонки, чтобы уменьшить качку маленького судна. Гест спустился в рубку, и несколько минут они с Ибарлусией и Фуэнтесом привязывали к крюкам рыболовные лини. Фуэнтес также выпустил с кормы большую роговую блесну на веревке. Блесна помчалась за яхтой в кильватере, привлекая разве что чаек.
Хемингуэй стоял, облокотившись на ограждение и без труда сохраняя равновесие, несмотря на то что его указания вынуждали меня править под самым неудачным углом к высоким волнам. Куба казалась крохотным размытым пятнышком по правому борту, а слева надвигалась полоса черной и все более плотной облачности.
— А тебе и впрямь приходилось водить малые суда, Лукас.
Я уже говорил ему об этом и не видел смысла повторять.
Сзади и внизу над чем-то смеялись Ибарлусия с Гестом. Море было слишком бурным для рыбной ловли.
Хемингуэй спустился по лестнице и тут же поднялся обратно с чехлом из промасленной ткани. Переждав поток брызг, он вынул из чехла винтовку. Я мельком взглянул на нее: «манлихер» калибра 6,5 мм.
— Мы собирались бросить якорь в одной укромной бухте, — сказал Хемингуэй. Он прицелился в летучую рыбу, которая выпрыгнула из воды перед носом яхты, потом опустил оружие. — Хотели пострелять по мишеням. Но при таком волнении об этом нечего и думать.
Вероятно, в этом и состояло мое морское испытание — привести «Пилар» в точку с заданными координатами и состязаться в стрельбе с тремя людьми, которые пили с самого утра. А может, меня попросту обуяла мания преследования.
Хемингуэй спрятал винтовку в чехол и положил ее у стойки штурвала. Он указал в сторону берега.
— Я знаю там уютную маленькую пещеру. Давай подойдем к ней, пообедаем и вернемся в Кохимар, пока буря не разыгралась всерьез.
Он задал курс, и я повернул нос яхты к берегу. «Пилар» была превосходным судном, хотя, на мой вкус, ей не хватало остойчивости и она реагировала на повороты руля с небольшим запозданием. Если Хемингуэй хотел уклониться от встречи с надвигающимся штормом, нам следовало повернуть назад, а не останавливаться на обед. Но он не спросил моего мнения.
Теперь, когда волны били в корму, яхта пошла быстрее, и к тому времени, когда мы бросили якорь в просторной пещере, вновь ярко светило солнце, и никто даже не вспоминал о буре. Мы сели в тени рулевой рубки и принялись за толстые сэндвичи с остро приправленной жареной говядиной. Гест и Ибарлусия взяли к обеду еще по банке холодного пива, а Фуэнтес сварил густой черный кубинский кофе, и мы втроем с Хемингуэем выпили его из белых щербатых кружек.
— Эрнесто, — заговорил Фуэнтес, вставая с поручня. — Посмотри вон туда, на скалу у берега. Какая огромная!
До берега было более ста шагов, и только через секунду-другую я понял, что он имел в виду.
— Грегорио, — сказал Хемингэуй, — принеси бинокль.
Мы вчетвером по очереди посмотрели в бинокль. Игуана действительно была очень большая. Она грелась в лучах солнца на черной скале, медленно моргая. Я увидел, как поблескивают перепонки на ее глазах.
Хемингуэй взобрался по трапу, мы — вслед за ним. Он вынул «манлихер» из чехла, обернул ремень вокруг левой руки, как это принято в пехоте при стрельбе на средней дистанции, широко расставил ноги, борясь с легкой качкой, и крепко упер приклад в плечо.
— Лукас, — распорядился он, — следи за тем, куда я попаду.
Я кивнул и навел бинокль на игуану. Рявкнул выстрел.
— Низко, — сказал я. — Игуана даже не шелохнулась.
Вторая пуля прошла выше. На третьем выстреле игуана словно взлетела в воздух и исчезла за скалой. Ибарлусия и Гест разразились торжествующими криками. Фуэнтес спросил:
— Это будет сумочка для мисс Марты?
— Si, дружище. Сумочка для Марты, — ответил Хемингуэй и первым спустился по трапу на палубу.
— Жаль, что мы не взяли с собой «Крошку Кида», — сказал Гест, имея в виду маленькую гребную шлюпку, которую Хемингуэй оставил в порту, не желая тащить ее за собой.
Хемингуэй усмехнулся.
— Черт возьми, Волфер, здесь воды по колено. Или ты боишься акул? — Он сбросил свитер и шорты, оставшись в изрядно поношенных плавках. Его тело было очень темным и намного более мускулистым, чем я думал. На его груди не было ни одного седого волоска.
— Эрнесто, — заговорил Ибарлусия, на котором были только крохотные шорты. Его тело тренированного атлета состояло из одних гибких мышц. — Эрнесто, тебе ни к чему мокнуть. Я сплаваю к берегу и прикончу рептилию, а ты тем временем прикончишь свой обед. — Он взял винтовку.
Хемингуэй перепрыгнул через борт и протянул руку за винтовкой:
— Dame аса, cono que a los mios los mato yo!
Я задумался над тем, что он сказал — «Давай ее сюда, черт побери; я сам буду стрелять!» — и впервые ощутил нечто вроде родства душ с Эрнестом Хемингуэем.
Хемингуэй высоко поднял оружие над водой и поплыл к далекому берегу, загребая левой рукой. Ибарлусия нырнул, не подняв даже слабой ряби, и вскоре обогнал писателя. Я снял блузу и шорты, сбросил туфли. Несмотря на приближающийся шторм, воздух был горячим, и солнце обжигало меня.
— Я останусь на яхте с Грегорио, — сказал Гест.
Я неторопливо поплыл к берегу. Волнения в широкой пещере почти не чувствовалось. Пэтчи и Хемингуэй шагали по полоске сухого песка за нагромождением камней, на которых нежилась игуана.
— Она исчезла, Эрнесто, — сказал Ибарлусия. — Должно быть, тот выстрел лишь спугнул ящерицу. — Он прищурился и посмотрел на северо-восток. — Надвигается буря, Папа.
Пора подумать о возвращении.
— Нет, — отрезал Хемингуэй. Он внимательно осматривал скалу, ощупывая ее пальцами, словно в поисках кровавых следов. Мы втроем двадцать минут бродили по берегу вдоль уреза воды, изучая каждый камень, каждую впадину. Темные тучи все приближались.
— Вот! — наконец воскликнул писатель, присев на корточки в двадцати пяти футах от скал.
Мы подошли к нему, а Хемингуэй разломил на кусочки высохший прутик и, отмечая ими крохотные капельки крови, двинулся в сторону суши, так низко склоняясь над песком, что был похож на гончую, которая выискивает след по запаху.
— Вот, — повторил он, пройдя десяток шагов и указывая на кровавые капли. — Вот!
Дорожка капель оканчивалась у кучи камней рядом со скалами. Мы остановились под невысоким выступом, разглядывая узкий вход в маленькую пещеру. На камнях блестела кровь.
— Она там, — заявил Хемингуэй, выбрасывая оставшиеся палочки и снимая винтовку с плеча.
Он прицелился в отверстие, и я отступил в сторону.
— Может получиться рикошет, Эрнесто, — заметил Ибарлусия, также отходя в сторону. — Не прострели себе живот.
Дамская сумочка того не стоит.
Хемингуэй лишь презрительно фыркнул и выстрелил.
В пещере что-то судорожно забилось.
— Ей конец, — сказал Хемингуэй. — Принесите палку подлиннее.
Мы отыскали полутораметровый сук, выброшенный морем на камни, но, сколько ни тыкали в отверстие, не смогли нащупать игуану.
— Вероятно, она заползла глубже, — сказал Ибарлусия.
— Нет, — ответил Хемингуэй. — Мой выстрел прикончил ее. — Он рассматривал вход в пещеру. Отверстие было уже его плеч.
— Я полезу за ней, Папа, — сказал Пэтчи.
Хемингуэй положил руку на загорелое плечо спортсмена и улыбнулся мне:
— Лукас, ты, пожалуй, втиснешься туда. Не хочешь подарить Марте сумочку?
Я опустился на четвереньки и пополз вперед, обдирая о камни кожу на плечах. Мое тело заслонило свет. Туннель уходил вниз, и, следуя наклону, я опустил голову, чтобы не удариться о скалу затылком. У меня не было ни малейшего желания забираться на такую глубину, откуда меня нельзя было бы вытащить снаружи. Продвинувшись на три метра, я нащупал покрытые твердыми пластинками ребра и брюхо игуаны.
Я провел рукой до ее горла, и мои пальцы стали липкими от крови. Крепко ухватив ящерицу за гребень на спине, я попятился назад, останавливаясь всякий раз, когда мои плечи застревали в туннеле.
— Вытягивайте меня, и помедленнее! — крикнул я. — Я ее достал.
Крепкие руки ухватили меня за лодыжки и, обдирая кожу на моих коленях и плечах, неторопливо вытянули на свет, Хемингуэй сунул «манлихер» Ибарлусии, похлопал меня по руке, избегая прикасаться к окровавленной спине, и я подал ему трофей. Он улыбался во весь рот, радуясь, словно мальчишка.
