Это был неожиданный поворот. Михаил Иванович почувствовал, как лоб у него покрылся испариной. В трудных ситуациях, когда быстро нужно принимать решения, мысли, как назло, становились пугливыми и разбегались. Он их наспех ловил, хватал, метался. Глаза, отражая этот ералаш в голове, бегали туда-сюда — суетливо и растерянно.
И вдруг остановились: тучная фигура Петра Григорьевича Сабадаша выросла перед ним и вернула Михаила Ивановича к мучительному вопросу: за что Сабадаш так его возненавидел? Кажется, ничего плохого ему не сделал, слова худого не сказал, а в ответ что? И такой Сиволапов, и сякой, и чуть ли, по старым понятиям, не подрывной элемент.
Обидно это было слушать, до того обидно, что белому свету не радовался. И только позже догадался: а-а, да ведь это зависть сабадашевская бунтует! Не только, значит, на большие деньги завистлив, на бесхозный шифер, доски, безучетные корма — простоту сиволаповскую заревновал, позавидовал его непритязательности.
А уж если и здесь такого сорта люди имеются, то обосновались они, конечно, на центральной усадьбе. Нет, на хуторах, в бригадах нравы нынче попроще, люди потише, поприветливее. Почему бы и не пожить в этих самых Талах?
Ну и аванс. Он на таком ближнем громоздился плане, что все прочее казалось далеким, несрочным, мелким. Однако соглашаться сразу Михаил Иванович не собирался.
— Хутор, значит? — переспросил он.
— Хутор Талы! — значительно поднял палец Александр Гаврилович.
— Что ж, название хорошее.
— Название природное… степное. Там и школа есть. Но что? Начальная. У соседа, правда, ни в одной бригаде и школ уже нет, позакрывали их к чертовой матери: учить некого! А у нас — пожалуйста тебе — порядок.
— Надо понимать, — подмигнул лукаво Михаил Иванович, тонким намеком льстя Александру Гавриловичу: у хорошего хозяина во всем, дескать, лад.
— Правда, детского садика нет, тут наше упущение. Эх, если бы вместо этих двух, — Жмакин вдруг вскинул над столом руки с растопыренными пальцами, подержал их на весу, поворачивая ладони то вверх, то вниз и следя за этими манипуляциями восхищенными глазами, — если бы вместо этих двух да десять было! — тут он страстно потряс руками. — А то, понимаешь, всего две… Не хватает на все дела, вот какая стратегия. Особенно зимой. Некоторые думают: летом в деревне трудно. А я тебе скажу другое: зима — большая проблема у нас.
И Александр Гаврилович пытливо взглянул в самые глаза Сиволапову. Затем, подняв лицо, помигал задумчиво в потолок. Специально он, конечно, не фиксировал, но если не на каждой, то на двух-трех следующих планерках непременно решается вопрос: кого посылать на ферму? Хорошо еще, если скотник устроит себе выходной денька этак на три.
В конце концов как-нибудь завезут корма и без него. Хуже, когда доярка не явится на работу. Бывает, только по одному виду Василия Яковлевича Сипатого, старика-пенсионера, из милости к Жмакину сидящего на должности заведующего фермой, Александр Гаврилович определяет, чем сегодня придется заниматься на планерке.
Сбив шапку на ухо, жуя губами в седой недельной щетине, Сипатый смотрит прямо перед собой сонно-хитрыми глазками и, выждав, когда дойдет его черед докладывать, ехидно оповещает:
— Нынче Валька на дойку не вышла!
— Это почему? — хмурится Александр Гаврилович, поигрывая карандашиком.
— Хто ее знает. Хворает, кажись.
— Так, — бросает карандашик на стекло стола Жмакин. — Хворает? Я ее вчера лично видел: яблоня в цвету, понимаешь, а ты мне «хворат». А ну — Шуру сюда!
— Звали, Александр Гаврилович? — кричит через открытую дверь Шура, лет под пятьдесят рыжая баба с арбузно-красными щеками.
— Сюда зайди! — втыкает в стол палец Александр Гаврилович. — Нет, сколько можно говорить? Встанет — и кричи ей через порог. Я что? Полковая труба? Когда порядок будешь знать? Зовут — значит, вот здесь тебе стоять надо! Ясно?
— Да чего ж? Ясно.
— А ну, — поднимает на нее подбородок Жмакин. — Вальку сюда.
— Это которую? — озирается Шура на мужиков, сидящих на стульях вдоль стены.
— Да эту, Репяха Гришки, возле Духова живут. Знаешь?
— А! Знаю-знаю! — трепещет приподнятыми возле бедер ладонями Шура, чтобы больше ей не подсказывали, так как она теперь все сама знает и дальнейшие пояснения ей слушать невмоготу. — Все щас сделаю.
— Сюда ее немедленно! — стучит кулаком Александр Гаврилович. — Знаю, как она болеет!
— У них вчера, кажись, гости были, — тянуче ухмыляется Василий Яковлевич, закрывает глаза, и они у него, как голубиные яички, белеют веками…
Тут длинно, требовательно звонит телефон: из района. Жмакин строгими глазами обводит планерку — у всех понимающе посерьезнели лица.
После телефонного разговора Александр Гаврилович с минуту отдувается и, не выдержав, сердито кивает на трубку и как бы сам себе едко жалуется:
— Товарность большая, понимаешь… А где заменитель молока? 300 центнеров на район! Да нам даже кукиш не покажут! А обрат? Кто нам его давал, обрат этот?
Не успевает он как следует остыть, как новый звонок, потом еще, потом нужно было разобраться с заведующим мастерскими — с ним жена поскандалила. Потом опять звонок из района: нужно ехать в управление. В обязательном порядке, чтоб никаких отговорок. Когда? К одиннадцати быть в райисполкоме. Спорить нечего. Александр Гаврилович в дороге уже вспоминает о Вальке-прогульщице и такой закипает к ней злостью, что вынужден осаживать себя: ну, ничего-ничего, поглядим еще! Придешь поросят выписывать и комбикорма попросишь, и автобус на какой-нибудь семейный сабантуй, и… Перечень хозяйственной нужды этой велик, и Александр Гаврилович, заранее торжествуя, душою остается в хмурой тени: как там коровы, подоены ли они вовремя?..
…Сам не зная почему, пустился он в откровения с этим человеком. Чем-то он, понимаешь, подкупает. Держится с какой-то ненавязчивой и приятной лаской, точно он друг детства твоего. И лицо у него хорошее. Так умно, терпеливо помигивают на нем припухшие глазки, что достаточно окольного слова, а уж он все сам поймет, оценит и молча поддержит сочувствием. Или скажет какой-нибудь пустяк, глупость, но все равно за этим пустяком или даже глупостью угадывается такая доброжелательность, будто вековое общинное родство дало тут себя знать на минутку.
Да золотой ты мой, российский мужичок! Как там тебя? Сиволапов? Годишься! Рад тебе Александр Гаврилович Жмакин, председатель колхоза, тертый калач, из непотопляемых. Горы золотые он обещать тебе не станет, он и без них найдет, чем тебя соблазнить.
— Ну, что еще? — вернулся к прежней теме и уже солидно продолжал перечень житейских благ председатель. — Магазин там торгует, это ты не волнуйся. И радио говорит, и электричество имеется… Да! — оживился он. — Озеро там. Хорошее озеро. И карасишки, и окунишки, понимаешь. На днях щуку мне принесли — вот такая щука! Ухой вот побаловался, да.
— Ты смотри! — удивился Михаил Иванович. — Природа — это мы не против. Только тут вот какое дело, — сменив улыбку на тупое и удивленное выражение лица, проговорил Сиволапов. — Дорога, она средств требует. Один переезд, говорят, хуже пожара. Так что аванс нужен.
— Эк ты куда заехал, — медленно отстранился от стола Александр Гаврилович. — Так вот сразу и аванс?
— А как же? — Михаил Иванович зачем-то оглянулся на дверь. — Без аванса нельзя.
— Сколько же ты просишь? — с какой-то обидой осведомился Александр Гаврилович.
— К примеру?
— Да.
— Что ж, тут как на духу, в сторону не шагну: семьдесят пять.
— Да это же целая сумма!
— Понимаю.
— Это же целый бюджет! А вдруг ты завтра заявление мне на стол — и где тебя искать?
— Это с детьми-то?
— Да хоть бы и с ними.
— С женой хворой? С узлами?
— Детей-то у тебя?..
— Трое, — соврал Сиволапов.
— Так… Н-ну, хорошо. Двадцать пять подпишу. Но это ты имей в виду!
— Не-ет! — закряхтел разочарованно Михаил Иванович. — Да какие же это деньги?
— Что? Плохие?
— Зачем плохие? Только сказать по правде — бессильные они. Не поднимут. А мне, а я, — заволновался Михаил Иванович в поисках особенно убедительных доводов, — я самостоятельно хочу наладить хозяйство, а не как некоторые.
— Которые?
— Которым хвост ветер набок заносит.
Александр Гаврилович задумался. Сиволапов затаенно посапывал, глаза его припухли еще больше — момент был острый, решительный, и сердце его сильно и тревожно стучало. Наконец председатель водрузил на нос очки и вывел на заявлении резолюцию: выдать в счет зарплаты сорок пять рублей.
VI
«Ну, с благополучным приземлением вас, Михаил Иванович», — поздравил сам себя Сиволапов. Теперь ему дышалось легче. И село другим повернулось боком, улыбнулось милым, простым своим обличьем, участливо заглянуло в глаза нового человека. И хотя еще предстояло добираться до хутора, который так славно называется — Талы, и центральная усадьба казалась уже близкой, чуть ли не родной. Сюда придется наведываться по разной надобности, появятся знакомые, друзья найдутся, и покатится жизнь по широкой своей дороге.
