— Самоубийство, — немедленно сказала Алиса.
Это точно, самоубийство. Причем верное. Во-первых, ноги поломаем. Как бы ты ни был ловок, какой бы у тебя ни был слух, в темноте тебе это не поможет, зацепишься за кривую арматурину, напорешься на штырь. Во-вторых, любая тварь нас подстережет, потому что у них чутье и зрение, а у нас в лучшем случае слух. В-третьих… Первых двух хватит вполне.
— Надо вернуться к дрезине, — сказал я. — В баке есть бензин, немного, пол-ложки, но сохранилось. Там есть… Я не знаю, как оно называется, то, что бензин зажигает…
— Свеча, — сказала Алиса. — Это действительно выход, так получится огонь развести… Только туда вернуться… Через мост?
Егор присвистнул.
Это точно, через мост не вернешься. Нет, конечно, можно рискнуть… Уж очень придется рисковать, не стоит. Да и мост вообще, наверное, не устоял, после взрыва. Нет…
— Назад не пойдем, — сказал я.
— Вперед не пойдем, назад не пойдем, что делать будем?! — занервничала Алиса.
— Думать.
Я раскатал мешок из строительного утеплителя, забрался в него, сыро, но ничего, закрыл глаза. А мог бы и не закрывать.
— Дэв? — позвал Егор. — Ты что делаешь?
— Спать устраивается, — ответила догадливая Алиса.
— Спать?! — поразился Егор.
— Ага, — сказал я. — Я посплю. А ты сторожи. Слушай.
Уснул я удивительно быстро, не успел до трех сосчитать, как уже проснулся.
Алиса и Егор шептались. Тикал будильник. Раньше я его не слышал совсем, а теперь наоборот. Четкие шаги стрелок и спокойное журчание шестеренок, эти звуки растекались в глухом пространстве, набирали силу, обступали со всех сторон, я чувствовал себя погруженным в часы, в сердце гигантского будильника. А где-то далеко, в глубине бесконечной подземной протяженности, звякали далекие серебряные молоточки.
Звук был слабый, гораздо слабее тиканья, он долетал до нас с очевидным запозданием, трудно отражаясь от стен, от потолка, рассыпаясь в ветках коридоров, но все-таки добираясь до нас.
Примерно на это я и рассчитывал. Мы успокоимся. Сердце замедлит бег, кровь перестанет бешено стучать в уши, прекратится капель, и воздух чуть подсохнет, внутренняя тишина согласуется с внешней, и тогда мы услышим. Замок на мосту открывали недавно. Значит, тут проходили люди.
— Слышите? — спросила Алиса. — Дэв, ты слышишь?
— Очень далеко, — ответил Егор. — Не знаю даже как. Двадцать километров.
— За двадцать километров ни один звук не доскачет, — возразила Алиса. — Ближе. Но, конечно, далеко. И в темноте.
— Пойдемте… — сказал я. — То есть пополземте.
— В каком смысле пополземте? — возмутилась Алиса.
— В прямом. На коленях. Потихоньку. Осторожно. Шаг за шагом. У всех наколенники есть, ничего, мослы не испортим. Перчатки наденьте.
А как по-другому? Только ползком. Вдоль рельс, ползком.
Преимущества налицо — не запнешься, это раз, а если не запнешься, значит, и не упадешь, не расшибешься, голову не сломаешь. Можно рукой ощупывать — что там впереди, или прутом лучше. И если еще какой взрыв, то волна пойдет над, а не в спину, удивительно вообще, как тоннель не рассыпался, хорошо шахтеры построили… Минус передвижения на карачках один — медленно.
— Поползем, — повторил я. — Потихоньку, помаленьку… Скорость ползьбы примерно километр по пересеченной местности, так что… Все равно другого варианта нет. Так что вперед.
Я свернул спальник, надел рюкзак, проверил топоры, натянул перчатки покрепче и двинулся первым.
— Стоп! — требовательно сказала Алиса. — Есть важный Момент!
— Какой еще?
— Самый что ни на есть насущный. Как мне ползти?
— А что тебя смущает? Ползи как все…
— Нет. Первой я ползти не стану, не хочу, чтобы такие больные, как вы, смотрели на меня сзади.
Егор хихикнул.
— Тут же темно, — сказал он. — Мы тебя все равно не увидим.
— А мне плевать! — капризно сказала Алиса. — Не хочу! Я вам не доверяю! Обоим! Особенно тебе, Прыщельга!
— А я-то что? — с обидой спросил Егор.
— Я же видела, как ты на меня посматриваешь!
Теперь рассмеялся уже я, не смог удержаться — вся Алиса в этих вещах. Глупых ссорах, издевательских подначках и… Я к ней уже привык.
— Я на тебя не посматриваю…
— Я что, тебе не нравлюсь?
— Нет, ты мне нравишься, только я не посматриваю…
— Ползи за нами, — перебил я эту страстную беседу.
— Сами за собой ползите, — тут же сказала Алиса. — Я поползу, а ваши глупые задницы будут у меня перед носом? Нет уж!
Теперь рассмеялся и Егор.
— Ты не хочешь ползти первой, ты не хочешь идти последней, как же ты хочешь?
— Пусть ползет рядом со мной, — решил я.
Алиса согласилась. Разумеется, на том условии, чтобы Егор передвигался за мной.
Мы пошлепали. Сначала молча, через каждые сто метров останавливаясь и прислушиваясь к далеким звукам. Затем, убедившись в том, что звуки эти не прерываются, рассказывая сказки. По очереди. Алиса опять рассказывала про «одного придурка», она была с ним знакома, и он то и дело попадал в разные истории, которым не находилось никакого оправдания. Истории в основном скучные, чрезвычайно язвительные и с непременной моралью в конце. Выражавшейся в следующих словах: «а я этому идиотику говорила».
Я тоже знал целую кучу поучительных историй про разных дураков, только в моих историях они все в конце погибали, причем обычно мучительно и страшно, так что сказать «а я тебе говорил» было некому. Поэтому я рассказывал про приключения Ноя, смешные, печальные и поучительные в самой незначительной степени.
Егор вообще поучительных историй не знал и рассказывал про еду. Про то, что он ел, про то, что он хотел бы поесть, и про то, что человек ест для того, чтобы жить, а не живет для того, чтобы есть, он читал, на севере в студеных ручьях водятся маленькие рыбки, по вкусу… По вкусу, как песни ангелов.
Это было интереснее всего.
Глава 7
Шахтерский хлеб
— Лязгает…
Действительно лязгает. Громыхание какое-то железное.
Темно. То есть почти темно — впереди по полукруглым стенам тоннеля играли отблески света.
— Прыщельга, давай, сползай, посмотри, — Алиса посмотрела на Егора.
— Я… Я… Да, сейчас…
Егор выдохнул трагически и собрался ползти, Алиса пнула его в ногу.
— Сиди уж, — сказала она. — А то не станет кому ботинки почистить, как тогда жить…
Она оттолкнула Егора и с ловкостью ящерицы зазмеилась к мостику, которым заканчивался переход между тоннелями.
— Всегда она так… — грустно сказал Егор. — Я к ней всей душой, а она…
— Она тоже к тебе всей душой, поверь мне. И вообще, ты ей нравишься.
— Я?
— Ну, конечно. Я ее давно знаю.
— Давно… А я девчонок вообще не видел никогда, только на картинках…
— Ничего, — успокоил я. — Совсем скоро их у тебя будет девать некуда.
— Да? — чистосердечно удивился Егор.
— Конечно. Я тебе обещаю. Как только все закончится, так сразу все и начнется. У тебя будет целая куча девчонок, шоколада, печенья с сушеной вишней…
Короче, всего.
— Сразу?
— Почти. Через некоторое время. Что-то она долго… Сейчас схожу посмотрю, а ты здесь оставайся.
— Нет уж! Не хочу, я с тобой…
Двинулись. Метров через пятьдесят тоннель разошелся надвое, Алиса лежала в правом. На полу, поперек, на коротеньком мостике, перекинутом через железнодорожные пути, лежала.
— Мертвая… — выдохнул Егор.
Алиса помотала головой. Сделала знак — валитесь на пол, подтягивайтесь ползком. Мы легли на холодный мраморный пол, поползли, стараясь не шуметь.
— Тише, болваны, — сказала она. — Тут интересное…
Устроились на мостике, укрывшись за перилами, проросшими мхом. Под нами блестели рельсы. Блестели.
— Я сейчас такое видела! — Алиса кивнула вниз, на рельсы. — Чрезвычайно интересно… Смотрите!
В тоннеле показался свет. Яркий, электрический, к нам с мрачным гудением приближались два желтых глаза.
— Топорик дай…
— Погоди, — прошипела Алиса. — Пригодится еще…
Из тоннеля проявилась тележка. Платформа с колесами, как дрезина, только не с рукояткой, а со сбруей, в которую были впряжены…
Ну, вроде бы… Фигуры. Горбатые, худые, в касках, фигуры тянули тяжелую телегу, на которой горой возвышалось добро. Телега катилась по рельсам вроде бы вполне себе легко, но при всем при этом со ржавым скрипом.
— Это кто опять? — спросил Егор.
— Шахтеры опять, — ответила за меня Алиса. — Это шахтеры, я никогда не видела их… живыми…
— Я тоже…
Телега прокатилась под нами, и тут же из тоннеля показалась следующая, поменьше. Ее тащил уже один, в ней горой лежали предметы, напоминавшие мячи. Целая гора мячей, зачем им столько?
А потом они просто повалили. Телеги на круглых колесах, волокуши на подшипниках, тачки, состоящие из двух колес и прицепа, люди… Нет, все-таки люди — на некоторых телегах сидели дети с чумазыми, усталыми, но вполне человеческими лицами. Старшие же выглядели совсем по-другому. Они не смотрели вверх, а если и поднимали лица, то я видел только маски.
