раньше освободят проезд к особняку.
Девушка обернулась. Они хотя бы успели въехать в поместье и застряли уже за воротами, а вот некоторые кареты замерли по ту сторону, образовав длинный хвост.
Сколько же здесь гостей!
Много. Очень много. Она знала это наверняка, потому что поводом к балу стало двойное событие — юбилей графа Дайкона и первый выход в свет его младшей дочери. Именно из-за неё двери дома были гостеприимно открыты и другим дебютанткам.
И теперь Альбина, рассматривая бесконечную вереницу карет, поежилась. От волнения перехватывало дыхание и тонко вздрагивало в груди: сколько же встреч её ждет? Может, получится сегодня, на первом же балу встретить того, кто составит её счастье?
Размеренная ходьба помогала справиться с волнением. И это хорошо. А ещё так легче выслушивать вечные: «Ах, Альбина!» — от Риммы.
Понимать, что нервничать глупо, это одно, а справиться с собой — совсем другое. Но все эти приготовления: платье, причёски, макияж, разговор с мадам Ромашканд, — настраивали на волнение, и руки помимо воли подрагивали, ноги, казалось, вот-вот подогнутся, а мысли разбегались, как тараканы на свету…
…Люба нахмурилась. Про тараканов как-то неизящно получалось. Это она у себя на коммунальной кухне тараканов видела часто, а девушка вроде Альбины вряд ли должна знать, как выглядит тараканья стая, разбегающаяся от включенного ночью света.
А ещё вот эта прогулка вдоль вереницы карет… Это вообще реально или куда-то её занесло не в ту сторону? Как их вообще выгружали, красавиц высшего света, из карет?
Задумчивый взгляд на темное окно ничего не подсказал. Люба вздохнула, а потом решительно застучала спицами. А пусть так и будет, как придумала. Кто ей может запретить?..
…платье, причёски, макияж, разговор с мадам Ромашканд — всё настраивало на волнение и легкую тревогу, и руки помимо воли подрагивали, ноги, казалось, вот-вот подогнутся, а мысли разлетались, словно птички из незапертой клетки.
И пока мадам медленно шла, опираясь на так и не выровнявшуюся Юниту, Альбина и непрерывно болтающая Римма прошлись в одну сторону, а потом и в другую. С блаженной улыбкой вдыхала Альбина вкусный вечерний воздух, пытаясь не слышать бесконечного словесного потока приятельницы, а в коротких паузах улавливала щебет птиц. И наполнялась радостью от того, как слабеет внутренняя дрожь и успокаивается волнение.
Вдруг показалось — кто-то кричит. Ребенок? Альбина остановилась, прислушиваясь. Показалось? Нет? Сердце сжалось. Откуда тут дети?
Пытаясь остановить Римму, Альбина приподняла палец, призывая ту к молчанию. Приятельница не сразу сообразила, чего от неё хотят, и остановилась тоже не сразу. Но едва замолчала, снова послышался крик — злой, резкий. Отчаянный. И тут же ему ответил собачий лай. Такой надсадный, яростный бывает у цепных псов-охранников, когда они видят чужого.
…Люба прижала руку к груди — сердце заходилось в болезненном стуке, даже дышалось с трудом. Вязание упало на колени.
Правильно ли дарить свои эмоции Альбине? Это же её, Любы, тревога, дурацкая реакция на крик — что-то из той жизни, когда она отвечала за чужих детей и когда перестала бороться с паникой. Потому что бесполезно. Тогда оказалось, что проще освоить новую профессию.
Пришлось Любе выдохнуть раз-другой, успокаивая сердце. А потом, махнув на все рукой — ну не получится у неё по-другому, не получится! — вернуться к Альбине…
…Не размышляя, девушка бросилась на звук, подхватив юбки бального платья. Огибая кусты и редкие поляны, засаженные цветами, она кричала на бегу:
— Прекратить! Немедленно! — и всё углублялась в парк.
Кажется, её услышали. Собака вот замолчала. А потом и детские крики стали тише.
Свернув за очередной куст, Альбина резко остановилась и попыталась восстановить дыхание. Осмотрелась. Спиной к каменной ограде прижимался мальчишка, оборванец, каких на каждой улице десятки: низ грязных штанов обтрёпан, рубашка засалена настолько, что цвет не угадать, пуговиц не хватает, давно не мытые волосы всклокочены и торчат в разные стороны, а лицо чумазое, будто недели две не мылся.
Под слоем грязи промелькнуло что-то знакомое. И Альбина прищурилась, пригляделась. Да это же Кито, мальчик-посыльный! Вот только злой взгляд делал ребенка не сорванцом, каким он запомнился, а слабым, но боевым зверьком, готовым дорого продать свою никому не нужную драную шкуру.
— Что здесь происходит? — строго спросила Альбина у лакея в нарядной ливрее и белых чулках, хорошо смотревшихся в бальных залах, но совершенно неуместных здесь, среди зелени парка.
Рядом с лощеным слугой стоял охранник. Что это охранник, подсказывала форма в тех же цветах, что и ливрея слуги, только не такая нарядная и более поношенная, выражение лица хмурое и подозрительное, а самое главное — собака. Огромного пса, что утробно рычал, скаля зубы на мальчишку, сдерживал поводок, намотанный на руку этого мужчины.
— Госпожа! — подал голос лакей, не потеряв спокойствия. — Мы поймали воришку. Он крался к каретному сараю. Его нужно обыскать: вдруг уже успел что-то стащить.
Альбина заметила, как дернулась верхняя губа мальчишки. Скалится? Рычит?
Действовать нужно быстро. Да и решение лежало на поверхности.
Она сделала шаг и ещё один к мальчишке, подалась вперед, вытягивая шею.
— Кито? — деланно-удивлённо округлила глаза. — Ты почему здесь? И почему в таком виде?
И обернулась к лакею и охраннику, ища поддержки. Она и в самом деле искала её. Альбине нужно сочувствие и понимание этих людей. На лице лакея мелькнуло что-то такое, но тут же спряталось за маской непоколебимости, такой характерной для слуг. Охранник так и остался холоден, но его молчание вполне сошло за поддержку. И девушка снова вернулась к возмутителю спокойствия.
— Кито! — её голос дрогнул. Ещё чуть-чуть и польются слёзы. — Я где велела тебе ждать?! У ворот! А ты? Ты зачем пошёл к конюшням? Нас высадили раньше, ведь толчея!
Не сводила с мальчишки гневного взгляда и возмущенно пыхтела, будто слова кончились, а эмоции всё ещё кипят. Тут ко всеобщему удивлению из-за кустов выбралась ещё и Римма, бережно неся над травой приподнятый подол платья.
— Ах, Альбина, что случилось? — спросила срывающимся то ли от любопытства, то ли от быстрого шага голосом.
— Кито поймали, — сердито сказала Альбина, оглянувшись за подругу. — Это сын нашей кухарки. Он должен был меня встретить перед балом, — пояснила лакею и стражнику, что молча наблюдали сцену.
Римма округлила глаза.
— А… зачем?
— Ну как? — состроила непонимающую физиономию Альбина. — Чтобы матушку предупредить, что мы уже прибыли.
У Риммы на лице нарисовалось: «Ух ты! А я ведь не догадалась сама такое придумать!»
— Господа, простите нас, пожалуйста, — проговорила Альбина, обращаясь к лакею и стражнику. — Мы с матушкой только наняли прислугу и, конечно, вышколить не успели. —
