то держащие веник, и всё пыталась понять, как она к этому относится.
А потом плюнула и вернулась в комнату, и занялась шалями.
Потратив ещё некоторое время на отпаривание и как можно более аккуратное укладывание в большую «оккупантскую» сумку, защелкнула поводок на ошейнике Тефика и вышла из комнаты.
Тщательно закрыв все замки и едва повернувшись, чтобы незаметно выйти из квартиры, нос к носу столкнулась с Димкой. Он стоял и смотрел добрыми-предобрыми глазами.
— Любаня, куда так рано? — спросил и улыбнулся. Тоже ласково, добренько так. Ресницами своими, выгоревшими и короткими, хлопнул. Ну лапушка же. Просто любящий котенок. Только что руки не лизнул. — Ой, Тефик! — нагнулся, засюсюкал с псом, который на радостях закрутил хвостом, по-собачьи улыбался, вывалив язык. — Куда с мамкой идете? Может, помочь вам?
Ответа ждать, правда, не стал, сразу разогнулся. Кровь медленно отливала от лица, но даже в полутьме было видно, что глаза так и остались красными, с лопнувшими кое-где сосудами.
— Спасибо, не надо. Там ждать долго, пока почистят. Но если хочешь, можем вместе сходить. Ты своими вообще не занимаешься. А сегодня скидка до десяти утра, — и Люба демонстративно глянула на часы, где стрелки уже перешагнули девятичасовую отметку.
— Чем это я не занимаюсь? — растерял свою умильность и добрость Димка и даже чуть-чуть назад отступил — он не любил тратить деньги, пусть даже и были скидки. Особенно не любил тратить на хозяйственные глупости.
— Одеялами. Одея-ла-ми! — Люба давно выверенным движением качнулась вперед, и Димка ещё немного отступил, так, что предательский шкаф стал на пути его отступления. А Люба продолжала напирать: — Вот ты… Ты свои хоть проветриваешь иногда?
Глупость, конечно. Проветривает… Что за?.. Стало заметно, что Димка злится.
Люба знала, как он ненавидел «бабские» дела, а если ему ещё и напоминали о его не шибко хозяйственной натуре, так и вовсе кобенился до безобразия.
— Вот ещё… — недовольно пробубнил он, делая полшага в сторону. Быть зажатым, хоть немного, даже если только между Любой и шкафом, он тоже не любил, не любил почти так же, как и тратить деньги на глупости. Или заниматься «бабскими» делами.
— Я одеяла руками не выстирываю, это тебе не шторки с окон, — наставительно поясняла Люба, забрасывая большую, но не сильно тяжелую сумку на плечо. — А скидка в химчистке бывает не каждый день. Десять процентов, между прочим.
Этот тон, напористость, деловитость были ей самой неприятны, но и на Димку это действовало так, как надо. И подчеркнуто переминаясь с ноги на ногу, Люба нетерпеливо спросила:
— Ну так что, ждать тебя? Заодно помог бы дотащить.
Пожатые губы и возмущенно приподнятые брови исчерпывающе ответили на вопрос, но упрямство Димке было не занимать, и он замялся:
— Дык… Это ж куда тащиться? К рынку аж?
Люба кивнула, подтверждая. А Димка пояснил и «выстрелил» контрольным вопросом:
— Не хочу… Не грязные. А Тефика зачем с собой берешь?
Что вопрос последний и контрольный, понятно — благоверный стал самим собой: неприятным, изворотливым, падким на любую наживу, но и по-собачьи чувствительным ко лжи. Люба понадеялась, что Димкины опасения потратить напрасно время и деньги на домашнее хозяйство сильнее подозрительности, и остальные её слова нужны, чтобы подтвердить придуманную легенду:
— Так выгуляю, пока ждать будем. Что время зря терять? — И обратилась к собаке: — Да, Тефик? Погуляем с тобой?
Пёс завертелся на месте, подпрыгнул, пытаясь лизнуть, и нетерпеливо потянул её вместе с сумкой к двери.
Выйдя из дома, Люба на всякий случай пошла в сторону рынка — Димке никто не помешал бы проследить за ней с балкона. И только, когда увидеть её было нельзя не только с балкона, но даже с крыши дома, свернула к парку.
О том, как фотографировать, она знала очень приблизительно. А точнее — вообще не знала. В памяти всплывали наиболее удачные фотографии с сайта, и Люба, подыскивая что-нибудь похожее, шла и глазела по сторонам. Лавочки были заняты людьми — разговаривающими, читающими газеты, играющими с детьми, — да и сами по себе лавки, покрашенные масляной краской, не казались хорошим фоном.
Её внимание привлек старый летний кинотеатр. Заколоченный, давно позабывший о своём назначении, он стыдливо прятал полуразвалившиеся стены в густых кустах сирени, не успев прикрыть разросшейся растительность лишь один угол, так и выглядывающий из кое-где побитых желтизной зарослей. Свернув с дорожки в гущу кустов, Галя пробралась на небольшой свободный пятачок и оценила кирпичную стену, к которой доверчиво клонился ещё не облетевший куст — кажется, вполне подходящий фон.
И отпустив Тефика погулять, принялась за новое для себя дело — фотографирование.
Если бы ей кто-то сказал, что это так сложно, она никогда бы не поверила. Подумаешь, кнопку нажать! Как бы ни так.
Закрепить на стене шаль было делом ещё более творческим, чем просто связать — вязать она хотя бы умела. А тут надо было придумать как бы закрепить полотно, чтобы оно висело и падало.
Потом сами снимки…
На одну вещь приходилось делать по нескольку десятков кадров: то цвет передан неверно, то плохо освещен нижний угол, то получается неброско, неярко, неинтересно. Или вот ветер приподнимает край…
Люба взмокла и устала. Ещё и пёс добавлял хлопот: то покормить, то напоить, то шикнуть, чтобы замолчал — ужасно не хотелось привлекать внимание гуляющих по дорожке людей, от которых так хорошо отгораживали кусты.
Её спасал только злой азарт. Да и тот потихоньку выветривался.
А вскоре нарисовалось ещё одно неприятное обстоятельство — мальчишки на велосипедах.
Наверное, они бывали на этом месте и раньше.
Наверное, даже часто.
Может быть, даже каждый день.
Люба, ища лучший ракурс, всякий раз вздрагивала, когда окурки, устилавшие отмостку под стеной, неприятно проминались, будто наступаешь на живое. Или когда нога цеплялась за бутылки — то стеклянные, то пластиковые, — и получался характерный звук, тоже неприятный. В общем, по всем этим признакам можно было догадаться, что тут часто бывают другие посетители, кроме неё, ценительницы живописных фонов. И, конечно же, эти посетители явились.
Явились. Остановились поблизости, позвякивали велосипедами. Шушукались. Ждали пока нежданная конкурентка уйдет.
Люба чувствовала их взгляды и улавливала обрывки фраз. Но сфотографировала она не больше десятка шалей, и упорно делала вид, что ничего не замечает, и продолжала фотографировать.
А потом представила, как выглядит со стороны, и чуть не споткнулась — теперь о жестяную банку. Неловко взмахнула руками, и хоть равновесие удержала, не упала, но застыла, чувствуя насколько она нелепо смотрится за своим занятием, как странно распахнута клетчатая сумка, с выглядывающими из неё
