Судебное решение вызвало у Холли состояние диссонанса, который она могла разрешить одним из двух способов: она могла принять приговор, поняв, что ее воспоминания были фальшивыми, просить отца о прощении и попытать примириться с родительской семьей, которая была на грани распада из-за ее обвинений. Или она могла отвергнуть вердикт, посчитав его пародией на правосудие, еще больше поверить в то, что отец ее «домогался» и встать на сторону психотерапевта, использовавшего метод «возвращенной памяти». Кстати, второй выбор был легче для нее, потому что ей требовалось оправдать вред, причиненный ею отцу и остальным членам ее семьи. Изменить свое мнение было для нее так же трудно, как развернуть в обратную сторону пароход в узкой реке — мало места для маневра, а вокруг — сплошные мели: гораздо легче сохранять прежний курс. Конечно, Холли Рамона не только бурно отвергала вердикт присяжных — она еще и дополнительно подкрепила свою позицию, решив пойти учиться в аспирантуру, чтобы стать психотерапевтом. Последнее, что мы о ней слышали: она стала поощрять теперь уже собственных клиентов использовать метод «возвращенных воспоминаний», чтобы вспомнить о сексуальных домогательствах, которым они подвергались в детстве…
И все же, наступает момент, когда кто-то встает и говорит правду, даже если эта правда опровергает удобную и складную, помогающую оправдывать себя историю. Это нелегко, потому что требуется свежим и скептическим взглядом посмотреть па комфортные для нас воспоминания, которыми мы жили, проверить, насколько они могут соответствовать истине, и какой бы сильный это ни вызывало диссонанс — отказаться от них. Например, всю свою взрослую жизнь писатель Мэри Карр помнила о том, как ее, невинного подростка, бросил отец. Эти воспоминания позволяли ей считать себя героиней, которая выжила, хотя и была лишена отцовской заботы. Но, когда она села писать свои мемуары, то поняла, что эта история не могла быть правдой.
«Только, если вы изучите реальные события и проанализируете свои собственные мотивы, из тьмы появится такая сложная настоящая правда», — написала она.
Но как может мемуарист отличить реальные события своей жизни от ложных? В какой-то момент я написала прощальную сцену, в которой мой сильно пьющий отец-ковбой распрощался со мной, когда я стала подростком. Когда я начала анализировать свои подростковые воспоминания, чтобы подтвердить это, факты поведали совсем другую историю: мой отец вовремя забирал меня из школы, готовил мне завтрак, приглашал меня вместе с ним ходить на охоту и на рыбалку. Это я отвечала ему «нет». Это я покинула его, уехав в Мексику и в Калифорнию с шайкой торговцев наркотиками, а потом поступила в колледж.
Это было печальнее, чем тот карикатурный автопортрет, с которого я начала. Если бы я продолжила цепляться за свои домыслы, веря, будто причиной моей драмы были препятствия, с которыми я на самом деле не сталкивалась, рисуя себя жертвой незаслуженных жестокостей, я бы никогда не узнала того, что в реальности произошло. Именно это я имею в виду, когда я говорю, что Бог — это истина [113].
Глава 4. Хорошие намерения, плохая наука: замкнутый круг клинических оценок
«Неважно, насколько прекрасна гипотеза или насколько умен ее автор, или насколько он знаменит — если эксперимент опровергает гипотезу — значит, она неверна. Вот и все».
— Физик Ричард Фейнман
Если Холли Рамона ощущала диссонанс, услышав обвинительный вердикт терапевтам, которые внушили ей фальшивые воспоминания, как вы думаете, что почувствовали эти терапевты? Собирались ли они сказать: «О, дорогая Холли, мы извиняемся за то, что так ужасно ошиблись, когда лечили вашу депрессию и расстройства пищевого поведения. Нам бы следовало снова вернуться на студенческую скамью и побольше узнать о памяти»? Мы, опасаемся, что типичной была реакция другого психотерапевта. Женщина, которую мы назовем Грейс, начала курс терапии, чтобы избавиться от приступов паники. У нее не складывались отношения с мужчиной, ее работодателем, и в первый раз в жизни она почувствовала, что оказалась в ситуации, которую не может контролировать. Однако вместо того, чтобы лечить Грейс от приступов паники или попытаться помочь ей разрешить проблемы на работе, психотерапевт решила, что симптомы Грейс означают, будто бы она подвергалась в детстве сексуальным домогательствам своего отца. Сначала Грейс приняла интерпретацию психотерапевта, в конце концов, она ведь была экспертом по подобным проблемам. Со временем Грейс, как и Холли, начала верить, будто отец приставал к ней с сексуальными намерениями. Грейс прямо обвинила в этом своего отца, разорвала отношения со своими родителями и сестрами и временно ушла от своего мужа и сына. Однако она всегда ощущала какой-то дискомфорт по поводу этих новых «воспоминаний», потому что они противоречили истории ее хороших взаимоотношений с любящим ее отцом. Наступил день, когда она сказала психотерапевту, что больше не верит, будто когда-либо подвергалась домогательствам отца.
Психотерапевт могла принять то, что узнала от клиента, и начать вместе с Грейс работать над поисками лучшего объяснения ее проблем. Она могла прочитать о последних исследованиях наиболее эффективных методов лечения пациентов, страдающих от приступов паники. Она могла обсудить этот случай с коллегами, чтобы проверить, не пропустила ли она чего-то. Однако психотерапевт, консультировавшая Грейс, не сделала ничего из перечисленного выше. Когда Грейс высказала сомнение в правдивости своих «возвращенных» воспоминаний, терапевт ответила: «Вы еще серьезнее больны, чем я думала раньше» [114].
* * *
В 1980-х и 1990-х гг. появились новые доказательства сексуальных домогательств, которым подвергались дети, и у женщин начались две непредвиденные эпидемии истерии. Одной из них был следующий феномен, основанный на методе «возвращенной памяти», при использовании которого взрослые, прежде не имевшие воспоминаний о детских психических травмах, начинали верить, что они в детстве подвергались сексуальным домогательствам со стороны своих родителей или что их мучили адепты сатанинских культов. Причем в то время они этого почему-то не осознавали, и эти «воспоминания» не подтверждались ни братьями и сестрами, ни друзьями, ни врачами. Они говорили, что под гипнозом их психотерапевт дал им возможность вспомнить ужасные переживания, которые они испытали в младенчестве, когда еще только начинали ходить, или еще раньше, когда лежали в колыбели, или даже в своих предыдущих жизнях. Одна женщина «вспомнила», что мать сажала пауков в ее влагалище. Другая сообщила, что ее отец приставал к ней с сексуальными намерениями, начиная с пяти лет и до двадцати грех, и даже изнасиловал ее за несколько дней до ее свадьбы — это были воспоминания, которые она подавляла, пока не прошла курс терапии. Другие говорили, что их обжигали, хотя на их телах не было шрамов. Некоторые говорили, что их насиловали, они беременели, а потом им принудительно делали аборт, хотя физический осмотр этого не подтверждал. Те из них, кто подавал в суд на своих предполагаемых обидчиков, смогли вызвать в суд экспертов-свидетелей, многие из которых были авторитетами в области медицинской психологии и психиатрии, свидетельствовавших, что возвращенные воспоминания были достоверными доказательствами совращения и надругательств, жертвами которых якобы были истцы [115].
Второй крупной эпидемией была паника по поводу сексуального насилия, которым подвергались дети в детских садах. В 1983 г. воспитателей детского сада Виргинии Макмартин в городе Манхэттен Бич, штат Калифорния, обвинили в совершении отвратительных надругательств над малолетними детьми: будто бы детей пытали, заставляя участвовать в сатанистских ритуалах в подземелье, убивая на их глазах ручных кроликов и принуждали их к сексуальным актам. Некоторые дети сказали, что воспитатели летали с ними вместе в самолете. Обвинение не смогло убедить присяжных, что дети подвергались насилию, но это дело вызвало волну сходных исков против воспитателей детских садов по всей стране: дело против детского сада Little Rascals в Северной Каролине, дело Келли Майклс в штате Нью-Джерси, дело против семьи Амиро в Массачусетсе, дело Дейла Акики в Сан-Диего, а также были поданы иски против предполагаемых сетей воспитателей-педофилов в городах Джордан, штат Миннесота, Уиначи, штат Вашингтон, Найл, штат Мичиган, Майами, штат Флорида и десятках других мест. Везде дети рассказывали дикие истории. Некоторые их них говорили, что на них напал робот, других, по их словам, мучили клоуны и лобстеры или их заставили съесть лягушку. Один мальчик заявил, что его голого привязали к дереву во дворе детского сада, и на него смотрели все воспитатели и дети, хотя этого не видели прохожие и это не подтвердил никто из других детей. Были приглашены социальные работники и психотерапевты, чтобы они оценили истории, рассказанные детьми, провели с ними курс терапии и помогли им раскрыть, что именно произошло. Многие из них позже давали показания в суде, основываясь на своих клинических оценках, они были уверены в том, что воспитатели были виновны [116].
