Её голос, высокий и звенящий, хлестнул словами, как бичом. Александр побледнел, лицо его пошло красными пятнами, он вскочил будто ужаленный. Люди оцепенели — македонцы и греки знали, как страшен гнев любимцев Тихе.
Царь молчал, глядя на Таис, склонившую голову, будто в ожидании удара.
— Чего же ты хочешь, афинянка?! — спросил он таким львиным рыком, что закалённые воины содрогнулись.
Вся напрягшись в волевом усилии, Таис поняла великую власть полководца над людьми, магическую силу его голоса, подчинявшего громадные толпы людей.
Она подняла на Александра огромные горящие глаза и протянула руку.
— Огня! — звонко крикнула она на весь зал.
Александр обхватил её за талию, сорвал со скамьи и подвёл к стене.
— Возьми! — Он снял факел и подал афинянке, сам взял другой.
Таис отстранилась в почтительном поклоне.
— Не мне первой! Начать должен тот, чей божественный разум и сила привели нас сюда!
Александр повернулся и повёл Таис за руку вдоль стен. Два факела мгновенно подожгли занавеси на окнах, подвески и шнуры, лёгкие деревянные переплёты для цветов.
Безумие разрушения охватило сподвижников Александра. С воплями восторга и боевыми кликами воины хватали факелы и разбегались по дворцам, поджигая всё, разбивая лампионы, опрокидывая чаши с горящим жиром и маслом.
Через несколько минут зал Ксеркса, пустая сокровищница и помещения охраны пылали. Подожгли и ападану, откуда огонь перекинулся на другие жилые дворцы. Оставаться здесь дольше не было возможности. Александр, не отпуская руки Таис, сбежал по северной лестнице на городскую площадь. Здесь, окружённый военачальниками, он стоял, зачарованно глядя на титаническое пламя, взвивающееся в чёрное небо. Балки крыш и потолков, простоявшие столетия на сухой жаре, вспыхивали, как облитые горючим маслом. Серебряные листы кровли плавились, низвергаясь ручьями жидкого сияющего металла на лестницы и плиты платформы и, застывая, летели звонкими раскалёнными лепёшками в пыль городской площади. Пламя ревело, перекрывая вопли жителей, столпившихся у края площади, боясь приблизиться. Звёздное небо, казалось, потухло. Никто никогда не видел более чёрной ночи, окружавшей слепящий жар исполинского костра. Люди взирали на пожар с суеверным ужасом, будто не руки Александра и маленькой афинянки сделали это, а силы подземного мира и ввергнутых туда титанов вырвались на поверхность Геи. Жители города попадали на колени в предчувствии большой беды. И действительно, ни Александр, ни его военачальники не стали сдерживать воинов, для которых пожар послужил сигналом к грабежу. Толпа ошеломлённых горожан стала разбегаться, надеясь спасти имущество от распалившихся македонцев.
С раздирающим уши треском одна за другой стали проваливаться перекрытия, выбрасывая вихрящиеся столбы искр.
Александр вздрогнул и выпустил руку Таис. На его суровом лице отвращение и боль.
— Уйди! — неожиданно вскрикнул великий полководец, многих врагов убивший в бою собственными руками и стёрший с лица земли Фивы, Газу, Милет, Галикарнас.
Таис подняла руку перед лицом, будто защищаясь.
Ещё печальнее стали глаза двадцатишестилетнего царя, у ног которого лежала вся обозримая Азия.
— Нет! — мучительно сказал он. — Не навсегда. Я позову тебя.
— Не позовёшь! — ответила Таис.
— Как ты можешь знать?
— Ты знаешь, что я посвящена в тайное знание орфиков? — тихо спросила она.
Александр кивнул, в глазах самого могущественного человека в мире мелькнул страх.
— Нет, ты неправильно понял меня, царь, — печально сказала Таис, — ты не должен бояться неметоров*. Твоя душа жива. Дело в другом.
— В чём? — резко бросил он.
— Ты хочешь заглянуть за край Ойкумены, и это желание сильнее тебя, сильнее твоей любви, — с трудом, выдавливая каждое слово, произнесла она. — Наверное, у тебя слишком много вопросов к богам. Знаешь, я думаю, что однажды ты заставишь их ответить. За всё, что они сделали. Но не в этой жизни, и не в следующей.
Александр пронзил её взглядом и спросил:
— А ты? Ты разве хочешь не этого?
* Неметоры — тайные жрецы орфиков, жрецы Зевса Метрона — Зевса Измерителя. Их обязанностью было тайными методами физически уничтожать мерзавцев, душа которых умерла, прежде всего, мерзавцев, имеющих большую личную власть.
Таис подняла глаза, их взгляды встретились. Они впились глазами друг в друга, мгновение длился этот никем не замеченный поединок. Наконец Александр опустил взгляд и понуро склонил голову.
— Гелиайне, великий царь, — тихо сказала Таис и медленно ушла в темноту.
В прохладных покоях храма Эриду время, казалось, остановилось.
— Тайное знание, прекрасная посвящённая, — обращаясь к Таис, сказал седой жрец с глубокими, пронзительными глазами, — потому и тайное, поскольку причиняет неисчислимые беды, если попадает в руки человеку несовершенной Кармы.
— А ты не мог бы более подробно рассказать нам о Карме? — попросила она.
Жрец согласно склонил голову и начал рассказ.
И Таис узнала о законе Кармы, или воздаяния, перед колоссальным космическим механизмом которого маленькой, наивной и слабой казалась дочь Ночи — богиня справедливого возмездия эллинов Немезида.
Подлость, предательство, убийство и многое другое, а вернее, всё, отмечает этот механизм, рано или поздно, в следующих жизнях, заставляя за всё заплатить. Над ним не властны даже боги, он живёт своей жизнью. Жрец особо подчеркнул, что одним из самых страшных преступлений, за которое постигнет жестокая кара, является разрушение прекрасного. Красота — величайшая драгоценность, её нужно беречь, и это долг каждого познавшего законы справедливой жизни.
Знакомая боль вспыхнула в сердце Таис. Ей было непросто задать следующий вопрос, но тут же возникло чувство — время этого вопроса пришло.
— Мой учитель, великий художник Лисипп, всегда говорил, что красота — единственное, что привязывает людей к жизни, заставляет её ценить и бороться, — сказала она, — и поэтому тем, кто разрушает, искажает и осмеивает красоту, нельзя жить. Их нужно уничтожать, как бешеных собак, носителей неизлечимого яда. Художник, умеющий видеть прекрасное, отвечает за это особенно строго, ибо он зрячий в отличие от обычных людей, которые ещё долго будут слепы. Так он мне сказал три года назад. Год же назад он отдалил меня от себя и очень порицал за один поступок.
— Твой учитель совершенно прав в полном соответствии с законом Кармы, — торжественно ответил жрец.
— Значит, я, разрушив прекрасные дворцы Персеполиса, подлежу ужасному наказанию в этой и в будущих жизнях? — печально спросила Таис.
— Ты та самая женщина! — Индийцы с удивлением и любопытством воззрились на неё.
Наступило долгое молчание. Потом старший веско и уверенно произнёс:
— Те, кто хочет повелевать, строят ловушки для легковерных людей. И не только легковерных, ибо всем нам, от мала до велика, свойственна жажда чудес, тяга к необыкновенному. Те, кто хочет повелевать умами, строят ловушки игрой цифр, знаков и формул, сфер и звуков, придавая им подобие ключей знания. Желающие повелевать чувствами, особенно толпы, строят огромные дворцы, принижающие человека, завладевающие его чувствами. Человек, попав в эту ловушку, теряет личность и достоинство. Дворцы Портипоры, как мы зовём Персеполис, и есть подобная ловушка. Ты верно угадала это и стала орудием Кармы, подобно тому, как зло в наказании часто служит добру. Я бы снял с тебя обвинение Лисиппа.
— Я понял и простил её, — согласился скульптор.
— И не пояснил мне? — упрекнула Таис.
— Не умом, а чувством, словесно объяснили нам только они, знающие Карму, учителя из Индии, — Лисипп поклонился, по восточному обычаю приложив руки ко лбу.
В ответ жрецы склонились ещё ниже.
Эдна очнулась и некоторое время лежала неподвижно. В отличие от видения Тлацолтеотль она не в первый раз видела эти картины времён Александра Македонского и даже детально изучила их, но здесь, на Ириде, они представились в совершенно другом свете. Тысячи лет прошли с тех пор, как пламя над Персеполисом опалило её сердце, но боль не становилась меньше, скорее наоборот. И даже мудрое и уверенное объяснение жреца Тантры не успокоило её, как и всё это древнее тайное учение, на основе которого, обогащённого современным научным знанием, теперь строилась как социальная, так и нравственная система земной цивилизации.
Мир изменился тогда, когда люди стали спрашивать с истинных виновников их бед, перестав дожидаться божественного воздаяния или воздаяния по законам Кармы. Когда правильно поняли старую русскую пословицу: «Бог всё видит, да нескоро скажет», осознав, что это «нескоро» длится слишком долго. Только тогда пришло понимание бесконечной подлости христианского увещевания: «Не судите, да не судимы будете», тысячелетия отдававшего суд и кару мерзавцев в руки тому, «кто обладает высшей мудростью». Люди поняли, что только они сами могут освободить мир от мерзости, боли, подлости и страдания — от инферно. Оно всё накапливалось, для того чтобы однажды убить мир, но не просто убить, а убить его душу, погасив в ней великое пламя Шакти. Убить, сохранив фальшивый живой облик. Люди поняли, чтобы научиться судить и карать самим, нужно научиться видеть суть вещей. Всё вернее пробуждающиеся способности Прямого Луча позволяли видеть нравственное уродство так же, как обычный человек видит уродство физическое, и мерзавцам оставалось всё меньше места в мире людей. Умеющих видеть становилось всё больше, хотя их всё ещё было недостаточно на новой Ноосферной Земле, и мерзости, надевшей новые маски, ещё хватало.
