— Иди ко мне, любимая!
Калеб вновь протянул к ней руки, и Анна наконец поддалась. Она не спускала с него глаз. Ей были до боли знакомы его темно-русые волосы, узкие серые глаза. Его кожа горела, словно Калеба изнутри пожирал огонь.
— Садись. — Он похлопал по кровати рядом с собой.
Анна сдалась и молча опустилась на край кровати рядом с ним.
— Если так решил Бог, я буду рад нашему ребенку, — нежно сказал Калеб и снова погладил ее по руке. — Я рад, Анна.
— Я еще не знаю точно, беременна ли я, — пробормотала она, хотя и была уверена, что не ошибается. Скоро наверняка появятся приступы тошноты, отвращение к запахам, нальются груди. Так у ее матери начиналась каждая беременность. — Ну, если уж… Если уж мы знаем… — Анна сглотнула. — Не говори им, — произнесла она наконец и кивнула на дверь. — Я хочу, — Анна запнулась, — я хочу сказать сама, когда… если… если им действительно будет худо, как нам сейчас.
Калеб кивнул.
— Но в этом нет твоей вины, и наш ребенок ни в чем не виноват. Все происходит по Божьей воле.
Анна кивнула. Она вдруг почувствовала себя очень уставшей.
— Я скучаю по тебе каждую минуту, когда тебя нет рядом, — хрипло произнес Калеб. — Наша разлука была ужасной.
— Да. — Анна не могла сказать почему, но у нее на глазах выступили слезы, которые она с таким трудом сдерживала.
Калеб крепко взял ее за руку.
— Что случилось, малышка моя?
— Я… Ах, все иначе. Все так глупо, но я просто не могу к этому привыкнуть.
Анна взглянула на Калеба. Он тихо рассмеялся, и она услышала в его голосе что-то близкое, родное. Они были друзьями, до того как поженились, проводили вместе много времени, учились узнавать друг друга и ценить.
— Я понимаю, о чем ты говоришь, — сказал Калеб. — Я представлял себе нашу новую жизнь — и ничего не сбылось. Нет земли, которую мне хотелось иметь. Нет земли, которую нам обещали. С другой стороны, мне не хватило денег, а сейчас я, наверное, больше их и не заработаю. Для обычной работы я слишком слаб. Я надеялся что-нибудь построить до твоего приезда. И не хотел предстать перед тобой с пустыми руками, а теперь…
Он умолк. Впервые за этот день на его лице появилось отчаяние, а не злость. Неожиданно Анна увидела перед собой не Калеба, а темные непослушные вихры. Она вспомнила стройный силуэт на палубе возле поручней. Мужчина стоял и смотрел на море, в котором отражались тысячи бликов. Она вспомнила его улыбку, прикосновения, слова, которые он ей говорил. Они были особенными.
Юлиус…
Анна все еще не могла поднять глаза на Калеба. Она сказала:
— Это ведь неплохо. Я так рада, что снова рядом с тобой.
Калеб улыбнулся.
— Да, ты рада. Но что, если меня не станет?
— Не говори так.
Анна заставила себя поднять голову и посмотреть на него. На какой-то миг ей показалось, что Калеб может заглянуть в самые потаенные уголки ее души.
Он рассмеялся и попытался напомнить ей о радостных моментах, когда они вместе сидели воскресными днями на берегу реки или зимой оказывались в сарае. Тогда она верила, что любит Калеба.
«Но я никогда его не любила, — пронеслось в голове у Анны. — Я даже не знала, что такое… любовь».
Она вновь с трудом сдержала слезы. Анна хотела схватить Калеба за руки, но в ту же секунду он согнулся и начал кашлять. Он все кашлял, и ей казалось, что ее муж вот-вот лопнет. Потом он сидел еще несколько секунд, прижав платок к губам, взглянул на пятнышки крови, а затем — на Анну. Она вновь испугалась того, что он видит ее насквозь. Ей казалось, что нужно перед ним оправдываться.
Калеб опустил платок.
— Держи меня крепко, — прошептал он. — Держи меня крепко, Анна, пожалуйста, потому что я так боюсь умереть.
Девушка обняла мужа, и он прижался к ней. Анна вновь вспомнила Юлиуса и устыдилась своих мыслей. Девушка тихо заплакала. Она плакала не по тому, что потеряла, а по тому, чего никогда не имела. Она плакала по своим мечтам. По ребенку. По Калебу.
Глава вторая
Иногда, проснувшись утром, Анна понимала, что возненавидит этот день. После того как девушка стала работать в фирме «Брейфогель и сын» и получила первую зарплату, она решила, какие долги следует оплатить в первую очередь. Она вымыла маленький дом, где жила ее семья, постирала грязное белье и позаботилась о том, чтобы каждый день хоть что-то было на обеденном столе. По дороге с работы Анна нашла лимон, очистила его от кожуры и приготовила напиток для Калеба. В комнате до сих пор пахло плесенью, но теперь чувствовался и легкий лимонный аромат, что было несравнимо лучше, чем вонь от гнилья, стоявшая в тесных переулках. Источником смрада были скотобойни, превращавшие близлежащие кварталы как бы в отдельный город. С юга к ним можно было пройти по Калле-Лагра. Калеб тоже несколько недель работал на одной из скотобоен, но вскоре стал слишком слаб для столь тяжелого труда.
— Кроме того, — сказал он Анне как-то вечером, — там ужасно. Столько крови, столько смертей… Дома мы раз в год закалывали одну или две свиньи, иногда резали курицу. Но там их сотни, сотни животных… Их убивают каждый день. Их сотни…
Калеб покачал головой, шепотом рассказывая, как убегающую скотину ловят лассо, прежде чем перерезать ножом горло и четвертовать прямо на месте.
— Мы обрабатывали туши, — в ужасе произнес он, — а животные еще не околели до конца. Их глаза были открыты, а из них вместе с вытекающей из тела теплой, парной кровью уходила жизнь. Все нужно делать быстро, понимаешь? Быстро, быстро, быстро… Иногда я стоял по колено в крови. Она была повсюду: на нашей коже, в воздухе, на языке.
Все, что производили скотобойни, в большинстве своем направлялось в Европу, Америку или на Карибские острова. Жир использовали в лампах для освещения, из остатков кожи, костей и меха варили клей. В районе Ла Бока, известном домами на сваях и чем-то похожем на лигурийскую деревню, по словам Луки, шкуры складывали стопками, а мясо засаливали для дальних перевозок.
Порт Ла Бока располагался в устье Риачуэло, впадавшей в Ла-Плату. Здесь было столько пароходов, парусников, барок и лодок, что иногда не было видно воды. Всюду висел тяжелый едкий запах дубленой кожи. Большие продовольственные склады располагались возле пульперий. Рядом с опрятными гостиницами лежали горы шкур, бочек, камней и бревен.
Анна вздохнула. После того как она потеряла работу у Герти Вильмерс, ее мать и сестра подрабатывали уборщицами в зажиточных домах квартала Сан-Тельмо. Пришлось приложить много сил и упорства, но Анне удалось уговорить мать и сестру пойти работать на испанское подворье. Нельзя было допустить, чтобы ими овладели страх и равнодушие. Именно равнодушие чувствовала Анна с первых дней в Буэнос-Айресе, но она твердо решила не позволять себе этого. Поэтому она регулярно скоблила стол и пол — Анна не хотела допустить, чтобы их жилище вновь выглядело разоренным. Девушка достала новую мешковину для окон: стекол давно уже не было. Она почистила ведро и следила, чтобы в нем всегда была свежая вода, которую покупала у водовозов на улице, громко нахваливавших свой товар. Анна также прибралась в маленькой комнате, проветрила и вытряхнула одеяла.
