Все еврейское население Амстердама проживало в одном квартале, впрочем, не имевшем ничего общего с гетто. Хотя на улицах слышался еврейско-испанский говор, идиш или португальский, множество красивых зданий выгодно отличалось от мрачных лавок ремесленников и перекупщиков. Напротив Монтельбанской башни возвышалась большая синагога, возведенная по образу и подобию храма Соломона на основе леонской реконструкции — высокое прямоугольное здание с тройным нефом, окруженное трибунами. Во время субботней службы здесь уже с восьми часов утра толпилось от пяти до шести тысяч человек. Каждый вечер около шести сюда приходили на молитву набожные иудеи. Сообщество «немцев» имело собственную синагогу, поменьше и победнее, но скопированную с большой. Под сенью этих культовых заведений существовали раввинские школы, где юным евреям преподавали Закон, литургию и пение. В других городах иудейские колонии были не столь сильно разобщены. В Роттердаме они всем были обязаны влиянию и денежному мешку богатейшего Абрама де Пинто. Последний устроил синагогу сначала на чердаке собственного дома, затем в специально арендованном для этой цели здании. Он создал школу, разместившуюся опять-таки под крышей его дома, содержал у себя учеников и подкармливал раввина, выплачивая ему пенсию.
Культурная жизнь иудеев быстро развивалась в благоприятных для духовной жизни условиях. Такие заметные фигуры, как Гроций или Ван Баерле, не чурались поддерживать тесные отношения с амстердамскими раввинами, один из которых, Менассех бен Израиль, чрезвычайно образованный человек, писатель и основатель первой еврейской типографии в Нидерландах, по образу мыслей был близок некоторым теологам-реформатам. Евреи содействовали переводу протестантом Суренхёйсом на латынь части Талмуда. Но не стоит преувеличивать вклад иудеев в нидерландскую экономику «золотого века». В числе 1500 самых крупных налогоплательщиков Амстердама в 1631 году указаны только шесть еврейских торговцев.
К середине столетия в Гааге, помимо официальных храмов, насчитывались одна ремонстрантская, одна лютеранская, три католические церкви и три синагоги. Многообразие «молитвенных домов» свидетельствовало о поразительной веротерпимости. Тем не менее внутри религиозных общин церковные власти не стеснялись притеснять тех, кого считали «паршивой овцой». За сожительство со служанкой, не освященное узами брака, вдовец Рембрандт предстал перед церковным советом; его подругу отлучили от причастия. Еврейская община Амстердама изгнала Спинозу. Безверие в активных формах выносили с трудом. В 1642 году некто Франсуа ван ден Мёрс был брошен в тюрьму за отрицание бессмертия души и божественности Христа. Правда, после семимесячного заключения он все-таки вышел на свободу.
В стране, пронизанной религиозным мышлением, отдельное место занимала определенная группа людей — аристократов, ученых, писателей, подпадавших под общее определение «вольнодумцев». Само понятие вольнодумства весьма расплывчато, к тому же это явление никогда не было подкреплено какими-либо догмами. Оно охватывало широкий спектр духовных концепций, от философского скептицизма до сентиментального отвержения всех проявлений нетерпимости. Вольнодумцы (это единственное, что их объединяло) представляли собой гуманистскую оппозицию Церкви. Противодействие, проявляемое через рационалистскую критику, или даже простое проявление чувств были и в самой Церкви. Это движение в большей или меньшей мере было связано с эразмовскими традициями. Но в действительности вольнодумцы составляли ничтожное меньшинство, неспособное противостоять эволюции общества, в котором, по мере приближения к концу века, затвердели социальные структуры и возросла непримиримость воззрений.
Глава IX
Дети
В доме зажиточного буржуа ожидают прибавления семейства. Несколько месяцев назад молодая женщина почувствовала недомогание. Перед ней сожгли шнурок, ей стало дурно — это свидетельствовало о начале беременности. С седьмого месяца и до родин будущая мать постилась. Теперь она лежит на широкой кровати, прикрытые шторы и ставни создают мягкий полумрак. В центре комнаты уже ждет специальная кушетка, на которой пройдут роды. Другие необходимые предметы также под рукой. Сушилка для белья из дерева или прутьев, убранная за ширму, направляющую на нее тепло камина. Колыбель в форме лодки, тоже деревянная или из ивовых прутьев, покоится на полумесяцах подставок, позволяющих укачивать младенца. Вышитое по краям сатиновое одеяльце прикрывает постельные принадлежности. В корзинах у подножия кровати сложена одежда для ребенка: пышный наряд для крещения, распашонки на каждый день. На мебели и каминной полке расставлены стаканы, горшочки, коробка с пряностями, бульонная чашка с ложечкой и кувшин для горячей воды. Время от времени в дом заглядывает сосед, чтобы удостовериться, что все в порядке. Хождение взад-вперед создает чрезвычайное оживление. В полдень или вечером за стол с семьей усаживается несколько «тетушек». Идет празднество, все пьют и едят пироги.
Женщины квартала несколько месяцев помогают семье готовиться к великому событию. При первых схватках одни бегут за повитухой, другие обходят с радостной вестью и приглашением на торжество всех дедушек, дядюшек и кузенов по степени родства: малейшее опоздание или не вовремя переданная новость — и семейным дрязгам не будет конца.
Сиделки при роженице следят, чтобы пламя свечей в канделябрах было голубым — знак, что помещение не осквернено присутствием нечистого духа. Когда на свет появится новый человек, во дворе зароют плаценту. Повивальная бабка завернет младенца в теплое белье и понесет показать бабушке или будущей крестной. По этому случаю повитуху ждет вознаграждение. Затем она перевяжет мать, оденет новорожденного и передаст на руки отцу с традиционным обращением: «Вот Ваш ребенок. Да ниспошлет с ним всемогущий Господь Вам много счастья и даст его Вашему потомству». Новые чаевые.
Малыш вторгся в жизнь. Его окружили родители и соседи, восхищенные его красотой, силой, пытаясь определить, на кого он похож Между тем помощница повитухи готовила «кипяток» — кипящее молоко с сахаром и пряностями, которое помешивали длинной палочкой из коричного дерева в ленточках. Цвет лент и длина палочки зависели от пола ребенка. Счастливый отец напяливал на голову пикейный сатиновый колпак с перьями, свидетельствующий о том, что он муж роженицы. Пока жена подкрепляла силы хлебом с маслом и овечьим сыром, в соседней комнате, куда уже начинали стекаться гости, помешивали «кипяток». Иногда вместо него пили водку, закусывая засахаренным миндалем. Люди попроще довольствовались подслащенной можжевеловкой. Торжества заканчивались довольно шумно. Церкви удалось расправиться с давней традицией застолий при рождении, но в хорошем обществе в этот день или немного спустя устраивали праздник для соседских детей. Им показывали новорожденного, объясняли, что его нашли под пальмой или в капусте, если это был мальчик; или в зарослях розмарина, если это была девочка. Их угощали традиционными булочками в форме полумесяца — «круассанами».
Если, к несчастью, женщина не выдерживала родов, этот день, обещавший радость, заканчивался бдением у тела покойной. В руки усопшей, вытянувшейся на кровати, вкладывали ее дитя.
Немедленно после рождения ребенка в Амстердаме, Харлеме, Дордрехте и некоторых других городах на дверь дома вешали маленькую табличку, которая представляла собой обтянутую красным шелком планшетку в обрамлении кружев. В случае, когда рождалась девочка, середину планшетки закрывал прямоугольник из белой бумаги. Эта табличка составляла настоящую семейную драгоценность, которой нередко обзаводились чуть ли не со свадьбы. Если младенец умирал, вместо красного вывешивали черный шелк. В некоторых богатых семьях использовали две таблички — одна для рабочих дней, другая для воскресенья; иногда их заводили даже три, выделяя одну на время дождя. У простых людей вместо шелка был холст. В деревне то же самое символизировали ветки, привязанные к ручке двери. Вместо них могли быть корзины цветов, раковины. По сути, это были настоящие уведомления. Возле них застывали прохожие, изучая содержание; собирались соседи, обсуждая событие. Порой помощницу повитухи посылали подслушать эти разговоры.
В день родин повивальная бабка чувствовала себя в семье королевой. Суеверная, но хорошо знавшая себе цену, она пользовалась у клиентов большим доверием, которым легко злоупотребляла. Принять роды у супруги регента или богатого буржуа означало для нее возможность получить реальную власть над простыми людьми, составлявшими ее обычный круг. Повитуху уважали даже врачи, которые втайне ее побаивались. Смешивая достижения медицины с темными крестьянскими традициями, она располагала средствами, в которые верили все. Часто в случае болезни первым делом обращались к ней. В социальном отношении она пользовалась большими привилегиями. Во многих местах повитуха освобождалась от налогов на пиво, чай, кофе и даже водку. Местные власти очень ценили повитух. Во всех городах и некоторых деревнях повивальных бабок с хорошей репутацией приглашали в муниципальную службу. В случае согласия повитуха давала присягу муниципалитету, который устанавливал ей постоянное жалованье и давал бесплатное помещение с вывеской — крест с младенцем в ореоле девиза. Когда старость вынуждала теперь уже муниципальную акушерку уйти в отставку, власти дарили ей небольшой домик, где она могла мирно окончить свои дни.