В первый же день нашего пребывания в детдоме она усердно вымазала всех зеленкой.
Нас приводили в порядок. Няня Дуся никак не могла расчесать частым гребешком волосы нескладному и длинноногому Андрею Давыдову.
— Жиру нет, одна перхоть, — приговаривала она сокрушаясь.
А Андрюша только сопел.
Так и хотелось его поддразнить. Один раз я дал ему легкий подзатыльник, но он остался и к нему равнодушным, посмотрел на меня недоумевающим взглядом и почему-то спросил: — Нет ли пороху?
Я не знал, что ему ответить. Зачем ему понадобился порох?
За обедом Андрюша, ко всему равнодушный, наспех глотал щи из кислой капусты, будто боялся, что у него отнимут его миску. И после он долго жевал. Как оказалось, ломоть хлеба он спрятал про запас.
Сколько среди нас было тогда жадных! Боялись: а вдруг отнимут еду!
Наступил вечер. Мы сидели в темноте.
— Как ты думаешь, если мы убежим, будут нас искать? — спросил меня Сережа, когда мы улеглись на соломе.
А я не успел ему даже ответить, сразу заснул. На следующий день, после завтрака, мы совершили с Сережей самовольную отлучку.
С особым удовольствием прошмыгнул я вслед за Сережей в ворота, которые никто не сторожил.
Оказалось, что в нашем детском доме много построек, все такие же ободранные, «без окон и дверей», как и главный корпус.
Мы шлепали по лужам, с любопытством озираясь вокруг.
Ну что это за «населенный пункт», когда его можно было, несмотря на непролазную грязь, обойти из конца в конец за какой-нибудь час! Так хотелось услышать хотя бы один заводской гудок! Но в «населенном пункте» не было ни одной настоящей фабричной трубы. Над городской пекарней, зданием электростанции и механической мастерской возвышались неказистые трубы.
Первым делом через разобранную ограду мы проникли в городской сад. Обнаружили тир с разукрашенными мишенями и площадку для танцев.
Мы узнали, что из городка на железнодорожную станцию обычно ходит автобус, но уже несколько дней, как автобус отдыхает во дворе пожарной команды, и все в городке с нетерпением ждут запоздавшую почту.
В городке было очень тихо. Домики стояли как ни в чем не бывало; обыкновенный дым из труб медленно и спокойно поднимался вверх, как нарисованный на картинке.
И так щемило сердце, когда я заглядывал в окна! Ведь подумать только — цветы в горшках, в кадушке фикус чуть не подпирает потолок. А на одном подоконнике — немецкая каска. В нее была насыпана земля, и в ней росли цветы.
Сидит у окна женщина и крутит швейную машинку. И моя мама тоже никогда не сидела без дела, Я не видел ее без работы.
Было странно, что взрослые люди протирают совершенно целые стекла в окнах; хозяйки вытрясают половики, а у женщины, которая шьет, вся грудь в булавках…
Кот забрался на подоконник, щурится на солнце.
Пахло весной. А меня все еще преследовал запах гари, жженой извести и золы. Все казалось, что кирпичная пыль, гонимая ветром из сталинградских улиц, продолжает и здесь лететь в глаза.
И когда мы снова, никем не замеченные, прошмыгнули в ворота детдома, я опять, уже с ненавистью, взглянул на железную бочку из-под бензина. Я вспомнил, как свистели такие бочки, когда враги сбрасывали их только для того, чтобы напугать нас. Хотелось не просто толкнуть бочку носком сапога, а взять палку и колотить ее.
Сережа наклонился над моим ухом и сказал:
— Когда подсохнет, тогда и убежим.
Но земля долго не просыхала. По утрам лужицы Покрывались тонким льдом, и мы шагали по ним, Наслаждаясь легким хрустом. Днем наступала теплынь. Текло с крыш. По желобам шумела вода.
Нас тянуло на улицу, к ручейкам. Мы пускали по лужам бумажные кораблики, катушки от ниток и прочие богатства, не переводившиеся в наших карманах.
Весенний поток принял от нас и такие жертвы, как деревянная, обгрызенная по краям ложка и спичечный коробок.
Только поплыл наш коробок с прикрепленным к нему бумажным парусом, смотрим — какой-то старик с него глаз не спускает. Откуда он только взялся? Брови лохматые, весь заросший.
Мы побежали за коробком. Вот он закружился на одном месте, и мы наклонились к нему. А старик оказался прытким. Он не отстал от нас и, опустив железную клюшку в воду, спросил:
— Что это вы, братишки, над водой колдуете? Мы показали ему на коробок, а он заохал: — Как же это можно, спичечный коробок — да в воду? Я сам хожу к соседу за огоньком, а вы коробок выбросили!
— Что это вы, братишки, над водой колдуете?
Не коробок, а кораблик, — поправил старика Сережа и подтолкнул коробок палкой.
Сильная струя понесла его дальше, и мы побежали за ним.
— Эх, ребятки, ребятки, разве можно такими вещами бросаться? — кричал нам вдогонку старик. Видно, и ему было интересно следить за тем, как плывет наш кораблик, но он отстал от нас.
Мы услышали глухой кашель и обернулись. Старик даже согнулся, опираясь на свою палку. Мы подбежали к нему.
— Больно? — спросил его Сережа. Старик ничего не ответил.
— А ты, дедушка, не огорчайся. Мы тебе два таких коробка принесем, — обещал Сережа.
Старик благодарно кивнул головой и, одолев кашель, снова выпрямился.
Сережа порылся в кармане и извлек оттуда настоящую трофейную зажигалку, о существовании которой даже я ничего не знал.
У дедушки глаза заблестели.
Сережа сунул зажигалку ему в руку.
Как же мне тебя отблагодарить?
— Ты, дедушка, не благодари. А лучше расскажи нам, как добраться до города Бугуруслана.
Зачем тебе Бугуруслан? — удивился старик.
Я слыхал, что в этом Бугуруслане нам помогут родных разыскать, — ответил Бесфамильный.
Старик начал уверять Сережу, что незачем нам покидать городок, и отсюда можно письмо послать в любое место. Скоро здесь зацветет белая акация. Он звал нас летом на бахчи и рассказал, что в этом городке родился летчик, Герой Советского Союза, сбивший множество немецких самолетов. Своими изделиями славился здешний бондарный завод. А самое главное, в этом городке, в давнишние времена в недостроенном доме близ реки Невелички останавливался сам Разин Степан Тимофеевич, и этот дом до сих пор называют домом Степана Разина.
Сережа многозначительно посмотрел на меня. Ведь мы и думать не могли, что в двухэтажном здании без крыши, которое ничем не привлекло наше внимание, жил когда-то человек, о котором распевают песни. Сережа заспешил, протянул руку нашему новому знакомому и потащил меня за собой. Мы спустились к реке.
Вот и мостики, где хозяйки полоскали белье. Перелезли через плетень, прошли пустырь, миновали домик, крытый толем, перепрыгнули ров и подошли к двухэтажному дому. Он смотрел на нас пустыми впадинами окон, хотя стены его были добротные и прочные, как в крепости.
Широкие ступени вели к двери, обитой железом. Мы навалились на нее всем телом. Дверь заскрипела и открылась. Мы оказались на втором этаже. Перешагнули через широкие бревна и увидели над собой стропила и прозрачное небо. Боязно было сделать шаг вперед: пол без досок ненадежен. Я прислонился к стене и посмотрел в окно, как в бойницу. Виднелись маленькие домишки и черные ветви деревьев.
Мне показалось, что мы стоим на палубе корабля, обдуваемые ветром. Нас обдают брызги волн… И тут я (не знаю только, как это пришло мне в голову) спросил Сергея:
— А ты когда-нибудь давал клятву? Сережа посмотрел на меня с удивлением.
— Хочешь дать клятву?
— Хочу!
— Давай дадим клятву, что будем вместе до самой смерти.
— Давай! — с восторгом крикнул Сережа и схватил меня за руку.
Мы пристально смотрели прямо в глаза друг другу. Отчетливо и с расстановкой произнесли клятву.
И в этот торжественный момент над нами прозвучал громкий голос:
— Всыпать бы вам, бесенята, как следует! На пороге стояла няня Дуся.
— Весь город обыскали, а они вот где спрятались!
Обратно мы возвращались втроем. Няня Дуся с решительным видом взяла нас за руки. А мы и не думали вырываться.
Эх, няня Дуся, во все любила она нос совать!
Не глядя под ноги, она перешагнула через ров, а мы при этом чуть не свалились в него. Она вела нас и приговаривала, что из-за нас Капитолина Ивановна зря беспокоилась, а мы, баловники, порядок нарушаем.
Няня Дуся рассказала нам, что Капитолина Ивановна и до войны заведовала детским домом; всех детей сберегла, увезла их в тыл и только недавно вернулась.
Няня Дуся привела нас прямо к Капитолине Ивановне и, подтолкнув вперед, произнесла:
— Вот они, удальцы!
Я думал, что Капитолина Ивановна начнет нас ругать, а она только посмотрела и спросила:
— Ну как, проголодались? Я уже распорядилась, чтобы обед вам оставили.
И только тут я почувствовал, как мне хочется есть.
В воскресный день к нам пришли гости со всего города, и почти все с подарками: кто молоко принес, кто простоквашу, кто книжку с картинками, кто школьную ручку…
Городские комсомольцы взялись помочь нашему детдому. Пыль столбом поднялась! Откуда-то появились тюфяки и солома; на дворе пилили и кололи дрова.
